Ага!!!!!11!111!!!

Признайтесь, ждали, кусая пятки и хватаясь за локти? Как это — нет? И что значит, что вы и знать не знаете о существовании этого фанфика, а? Я... да я буду жаловаться в прокуратуру-ту-ру-ту-ту!

Самоизоляция, что делаешь? Но не, не прекращай. Хоть писать буду, и то хорошо.

Название: Жить
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей — наше всё!!!
Рейтинг: R
Пейринг: Гинтоки/Цукуё, Такасуги/Матако
Жанр: Джен, Hurt/Comfort, Драма
Предупреждения: ООС по привычке
Статус: в процессе
Размер: миди
Описание: Битва окончена. Пали враги, и сломана железная решётка её клетки. Мир раскрыл сотни дорог, ведущих в будущее. Так почему же из всех путей она выбирает тот, что вернёт прошлое?
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/9253346/23756888#part_conte...

Глава вторая. Находка

Цукуё распахивает глаза. Первое, что она видит, — обтёсанные балки из цельных стволов. Они поддерживают кровлю из плотно сбитых и подрезанных тюков сена. Природные изгибы древесины, сохранённые в стропилах крыши, как будто напоминают о том, что истинный дом человека — вовсе не четыре возведённые им стены. Он необъятен в высоту и ширину, как многовековые леса. Их макушки поглаживают пушистые облака, их корни крепко держатся за землю. В них гармония, которую люди, превратившие лес из дома в строительный материал, всё-таки хотят видеть, и потому удерживаются от излишней обработки.

Однако совсем не то думает Цукуё в тот раз, когда точно также рассматривает точно такую же крышу. Она помнит полумрак и холод единственной комнаты, где в ирори* тлеют еле живые угольки. Во мраке угла разрывается чахоточный кашель, от которого детские пальчики натягивают холщовый мешок, служащий заместо одеяла, до самого подбородка. Дальше уже нельзя: она теперь подросла, и если поднимет выше, то будут высовываться ступни.

А звук всё нарастает и нарастает. Это потому, решает Цукуё, что в этот раз он пришёл за ней. Ёкай*, о котором ей столько рассказывали. Который забирает гадких детей туда, где нет ни ирори, ни татами, ни плошки риса. Он оставляет их вечно зябнут в пустоте, тщетно вымаливая у Будды прощения за непочтительность к старшим.

Но Цукуё ошибается. Звук проносится над ней и вскоре раздаётся рядом с железным котлом.

— Готово, — задушено каркает тот, кого Цукуё приняла за ёкая.

— Этой тоже нужно поесть. — Раздаётся женский голос. — Который день уже лежит. Надо, чтобы вставала скорее и бралась за работу.

— Работу! — Сиплый звук, прорывающийся сквозь кашель, напоминает лай. — Что мне проку от её работы! Одну йену принесёт — пять проест! Нет! Пусть помирает, а к моей еде больше не притронется!

— Воля б ваша, то и мы с отцом получали бы по миске риса на неделю, — равнодушно отзывается всё тот же женский голос. Методично пощёлкивают палочки, ударяющиеся о край пиалы.

— Ты мне ещё подерзи, негодница! Кто навлёк на нашу семью такой позор? Поддалась уговором того матроса, — а чтоб утонул он, не доплыв до своих проклятых земель! — а ему от тебя, дуры, только того и надо! Нужна она ему, приживалка твоя, а? А мне? Хочешь её оставить — пожалуйста! Но не в моём доме. Отсюда у неё одна дорога — в могилу.

— Дуры. Вы обе. — Третий голос — сталь. Режет спор, так что остаётся от него только глухой свист, извлекаемый из поражённой груди. — Помрёт, так кто за похороны заплатит? Ты, старая скряга? А выживает, так на твои гроши станет есть, шкура драная? Нет, я лучше вас рассудил. — Он останавливается, чтобы тщательно прожевать комок слипшегося риса. — Слышал, в соседней деревне ходит один, ищет девчонок. Вот пусть и забирает. Ей гордость — по стопам матери пойдёт, нам — деньги, на несколько месяцев хватит.

— Ой, проснулась уже?

А этот голос совсем другой. Незнакомый, и звучит совсем не так, словно отражается от десятка поверхностей разом. Какой-то очень земной и близкий. Стоит лишь голову повернуть и увидишь, кому принадлежит.

Цукуё так и делает. И встречается со взглядом, холодно рассматривающим её саму.

Ладная фигура. Светлые волосы, небольшой хвостик с правой стороны. Зелёные глаза.

Всё говорит, что вот она — Матако. Та, за которой Цукуё так долго шла. И которую никак не может признать в сидящей напротив девушке.

Решительный взгляд? Да где же? Такое она, пожалуй, и в зеркале встретить может. А то и лучше: ей до сих пор удавалось обходиться без тёмных кругов от хронической бессонницы.

Словно бы и вовсе не замечая бесцеремонного внимания, прикованного к её лицу, девушка спрашивает:

— Ты кто? Откуда?

— Цукуё. — Голос звучит как сухая ветка, треснувшая под тяжестью сломавшей её ноги. Она откашливается и продолжает: — Из Ёшивары.

Цукуё ждёт, когда милое личико исказится от отвращения. Так всегда: стоит назвать весёлый квартал, и женщины кривятся, точно им в нос ударил запах гнили. Зато как сияют мужчины, услышав то же сочетание звуков. Поставь перед ними десяток бутылок дорогого сакэ, всё не те искры в глазах.

Но её собеседница остаётся равнодушна. Цукуё не видит никакого всплеска, ни одной волны эмоций, прошедшей по бесстрастному лицу. Гладкая, ровная поверхность озера, будто никто и не швырял в неё камень. Или Цукуё ошиблась? Может, не вода перед ней вовсе, а топь болота?

— Далеко забралась, — произносит девушка.

— Пожалуй, — соглашается Цукуё. Она садиться, чтобы иметь возможность смотреть прямо в глаза собеседнице. Попутно отмечает, что головокружения нет и самочувствие улучшилось. — Это ты подобрала меня в лесу?

Какое-то время проходит в молчании. Наконец она получает ответ:

— Меня к тебе привели.

— Вот как. — И правда. Маленькая ладошка, холодившая ей щёку, могла принадлежать только ребёнку.

— От Эдо далеко, — повторяет девушка. За кажущейся леностью ощущается нажим. — Зачем ты здесь?

Зачем.

Цукуё возвращается к этому вопросу с самого начала путешествия. Или вернее сказать «побега»?

Всю жизнь она провела так, что чётко знала ответ на каждое своё «зачем?».

Зачем отринула женственность? Ради защиты Хиновы.

Зачем хранила Ёшивару? Ради живущих в ней женщин.

Зачем повела Хьякка сражаться в Кабуки-чо? Зачем два года ждала возвращения? Зачем цепенела от вида фальшивой улыбки?

Она это знает.

Но не то, почему села в поезд. И не то, что ей нужно от Матако. Не то, чего ради пустилась в путь.

Ни на один из этих вопросов Цукуё ответить не может. Эта неопределённость новая, совсем не такая, как тогда, когда она встретила его.

Однако в зелёных глазах напротив разрастается недоверие. Цукуё понимает: она должна что-то сказать. Что-то достаточно убедительное. Ей нужно побыть с Матако ещё какое-то время. У неё нет никаких уважительных причин для этого? Что ж, сгодятся и неуважительные.

— Я кое-что ищу, — говорит Цукуё. И тут же себя поправляет: — Кое-кого. — Она замолкает. Дальше слова не идут.

— Он потерялся?

— Нет. — Она качает головой. — Больше похоже на то, что потерялась я.

Девушка вздыхает.

— Ты прости, но мне некогда выслушивать россказни о твоих душевных страданиях. Если ты оклемалась, то я пойду. А ты можешь не спешить. — Она обводит простое жилище, приютившее их, взглядом. — Это домик лесника. Был. Он теперь помер, и под его крышей стали ютиться бедные странники. До ночи задерживаться бы не советовала — кто знает, когда к тебе подселится компания и какая, — но пара часов в твоём распоряжении есть.

— Я слышала, — Цукуё облизывает губы, сжимая и разжимая под одеялом кулаки, — он сделал то же самое, что и ты. — Девушка напрягается, её рука безотчётно тянется к поясу, где Цукуё давно заметила кобуру. — Хотел вернуть кого-то, кто ему очень дорог. Смог, но только затем, чтобы лишиться вновь. Навсегда. А чем закончилась твоя история, Матако?

Она вскидывает голову. Не руку, хотя пальцы крепко сжимают рукоять револьвера.

— Вот как. Ты, значит, знаешь его, — чеканит Матако, не спуская с Цукуё глаз. — Саката Гинтоки. Ради него всё, да?

Цукуё кивает. Спроси Матако, о каком «всё» идёт речь, и крыть было бы нечем. Да только именно «всё» — самое подходящее слово.

Матако медленно отводит руку от пояса. Неподвижно сидящая на коленях, она похожа на пустую напольную вазу, чьё предназначение — украшать интерьер. И вдруг холодная стенка фарфора лопается. Маленькая, едва заметная трещина змейкой ползёт вниз, разрастается. Вот узкая линия ширится, словно продирающийся ото сна глаз, щурящийся от дневного света. Поверхность вазы крошится, с сухим треском распадается на куски, бьющиеся об пол вдребезги.

А под этой рассыпающейся каолиновой маской совсем другая Матако. Матако, которая закрывает усталые глаза. Которая хмурит брови, морщит нос и кривит губы. Рука которой поднимается вверх, ложась на шею. Дыхание которой глухо и нечасто, будто даётся тяжело. Матако, которой будто бы больно от одного только присутствия Цукуё.

— Да… — произносит она, разомкнув веки. Взгляд её обращён в пол. — Это должно было случится. Не так, значит, иначе. Что ж. — Матако неторопливо поднимается. В каждом движении превозмогание, словно отнюдь не сила притяжения клонит её к земле. — Сиди здесь.

Она выходит из дома. Цукуё ждёт, не шевелясь. Мысль, что Матако может сбежать, полностью заглушена ощущениями. В лёгком головокружении Цукуё кажется, что она стала участницей тайного обряда. И Матако как его жрица не может пренебречь обязанностями культа.

Матако возвращается. Не одна. Следом за ней входит мальчик лет восьми. Пока они неторопливо идут по комнате, у Цукуё есть возможность разглядеть ребёнка. Иссини-чёрные волосы спадают на лоб длинными прядями. Их тень, мешающаяся вместе с полумраком комнаты, скрывает глаза. Кожа белая и тонка, так что, когда он присаживается рядом, можно рассмотреть венки на руке. Одет он в бледно-оливковое кимоно, поверх которого — хаори глубокого синего цвета.

Мальчик поднимает голову, встречаясь взглядом с Цукуё. Девушка вздрагивает. Эти глаза, зелёный и алый. Она видела их прямо перед тем, как лишилась сознания. Но в тот раз Цукуё совершенно не заметила их выражения.

Она не сразу находит, с чем сравнить его, ведь никогда не встречала такого взгляда. У людей. Не выражающий ничего, а вместе с тем не упускающий ни одной детали. Широко открытые глаза будто впитывают то, что отражается на её лице. Мальчик напоминает сову, услышавшую шорох. Мгновение — и охотник обрушится на добычу.

Так ей кажется. Ребёнок, однако, сидит неподвижно. Смотрит, не моргая, и дышит так редко, что возникает сомнение: а нужно ли ему это?

— Это… — Цукуё смотрит на Матако со смутной догадкой. Круги под глазами, равнодушный голос, вымученные движения. — Кто это?

— Без понятия. — Матако пожимает плечами. Вздыхает, качая головой. — Сколько могла я убеждала себя, что передо мной Шинске-сама. Что этот красный глаз ничего не значит. Ведь я встретила Шинске-сама после того, как он его лишился. Он мог быть таким всегда. Но с каждым днём… — голос срывается, и за дрожью его мука, непосильная для одного человека, — с каждым грёбаным часом в это всё сложнее верить.

— Почему ты не попросила помощи? Если… — она не сразу находиться, как сформулировать мысль. Пытать Матако, проговаривая терзающий её страх, не хочется. — …если он представляет угрозу, это касается всех, кому уже приходилось сталкиваться с его силой…

— Угрозу! — перебивает Матако, и гнев перечёркивает отчаяние. — Да это весь мир для него —сплошная угроза! Его тело практически утратило способность к регенерации. Всё, что от неё осталось, — ускоренный рост. Таким он стал за четыре месяца. Но если узнают его враги… Они пожелают убедиться лично. Этого я допустить не могу.

— Но ведь есть и союзники! — возражает Цукуё. — Должны же у тебя остаться люди, к которым бы ты могла обратиться. К тому же, Гинтоки…

— Нет! — Матако ударяет ладонями по татами, подаваясь вперёд. — Ты не понимаешь. Из всех, кто с нами был, остался лишь сэмпай. Но как он, будучи самым разумным из нас, может поддержать мои безумные попытки? Сэмпай бы посоветовал то же, что и ты. А я не могу… — она зажмуривается, вжимая голову в плечи, и заканчивает глухим шёпотом: — не могу так поступить… Шинске-сама, Шоё, Уцуро… Кто знает, как они поделили это тело? Может быть, им принадлежат три равные части сознания, а может, на чьей-то стороне перевес. Или его личность — что-то совершенно другое… Никто не скажет этого. Как и того, какой выбор сделает Саката Гинтоки, если поймёт, что есть шанс вернуть одно из двух: либо былого друга, либо сэнсэя…

Цукуё молчит. Она может сказать, что Матако ошибается. Что этот ребёнок, способный нарушить хрупкое равновесие мира, гораздо важнее её эгоистичных стремлений. Но не говорит.

В конце концов, и Цукуё здесь отнюдь не из-за мысли о всеобщем благе.

— И что ты думаешь делать дальше? Ждать? — спрашивает она, переводя взгляд на мальчика. Всё то же выражение, чуждое эмоциям. Идеальный сосуд, в котором хранится космическая пустота.

— Жить. Как получится. — Матако тоже смотрит на него. С тихим вздохом прибавляет: — И сколько получится.

Цукуё скользит взглядом по ссутуленным плечам девушки, по лежащим на коленях руках, раскрытых ладонями вверх. Её описывали как образец решимости. Как ту, кто идёт вперёд, не слыша людской молвы, не допуская мысли о недостижимости цели.

Но ту, о которой столько рассказывали, Цукуё не находит. Вместо гордого идеала перед ней сидит уставшая девушка, обречённая любить.

— Я хочу пойти с тобой.

Матако поднимает к ней недоверчивый взгляд.

— Вот ещё! — фыркает она. — С чего вдруг?

— Кто знает. — Цукуё неопределённо поводит плечами. — Как давно ты не спишь? Тревога? Или ты просто боишься заснуть рядом с ним?

Матако поджимает губы. Брови сходятся у переносицы, но в холодном блеске нефрита бродит смутная тень сомнений.

— Зачем тебе это? Почему не хочешь вернуться в Эдо? Ведь ты можешь жить счастливо вместе с ним…

— Женщина Ёшивары не верит будущему. Для неё есть только настоящее. — Цукуё криво улыбается, опуская глаза. — А в настоящем я лучше знаю, как страдать вместе с тобой, чем то, как порадовать его.


Ирори — японский традиционный камин, располагавшийся в небольшом углублении посреди комнаты — img-fotki.yandex.ru/get/4403/123788946.1a/0_741...

Ёкай — общее название для японских демонов.

@темы: фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Жить, Шинске/Матако

---

Чешем голову и думаем, к чему бы это

Это птица? Это самолёт? А вот и нет! Это новый фанфик, который летит прямо в тебя, читатель! Имей мужество встретить его с подобающим достоинством, коно-яро!

Название: Жить
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: R
Пейринг: Гинтоки/Цукуё, Такасуги/Матако
Жанр: Джен, Hurt/Comfort, Драма
Предупреждения: ООС по привычке
Статус: в процессе
Размер: миди
Описание: Битва окончена. Пали враги, и сломана железная решётка её клетки. Мир раскрыл сотни дорог, ведущих в будущее. Так почему же из всех путей она выбирает тот, что вернёт прошлое?
Примечания автора: Сорачи не додал фанатам ГинЦу? Что же с того? Мы пойдём и сами возьмём!
Кто читал «Febris», тот наполовину знает, чего ждать. Только юмор в этот раз не спасёт сюжет от драмы и меланхолии. Предлагаю спасаться самим, вооружившись пледом и горячим чаем.
Посвящение: Тем, кому мало финала манги. Кто проникся судьбой Матако. Кто всё ещё верит в ГинЦу.
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/9253346/23700464#part_conte...

Глава первая. В путь

Листва что-то шепчет ветру. Тихо и совсем несмело, но лишь поначалу. С каждым порывом её голос крепнет, обращаясь из лёгкого шелеста в настойчивый ропот. Ветер подхватывает волну недовольства, равнодушно пронося её между кронами деревьев, вплетая в поросли высокой травы и ветки кустарников, царапая щёку холодным прикосновением.

Цукуё плотнее кутается в накидку.

На сердце отчего-то неспокойно.

Хинова, конечно, всё понимает ещё тогда, когда Цукуё, отведя взгляд, говорит, что хочет взять отпуск. Сама же Цукуё ещё долго отказывается признавать, что спусковым крючком служит обыденный звонок. Ей не хочется думать, почему от привычного приглашения на попойку в бар Отаэ она чуть не разбивает телефон о стену. Старательно выговаривая каждый звук, Цукуё благодарит Кагуру, но от предложения отказывается, ссылаясь на работу.

А спустя несколько дней Цукуё садиться в поезд. Она уверена, что Хьякка позаботятся о Ёшиваре. К тому же, после признания квартала удовольствий районом Эдо, его патрулирует полиция. В мирное время этого вполне достаточно.
Но только ощутив первый толчок, Цукуё осознаёт, что всё по-настоящему.

Неужели это она, едва не похоронившая себя в работе, срывается с места и едет в никуда? Опустив взгляд на билет, Цукуё старается вспомнить хоть что-то о местечке, обозначающем конечный пункт её маршрута. Бесполезно. Почему только и выбрала его?

Что ж. Поезда туда идут — уже хороший знак. Устроившись поудобнее, она прикрывает веки и вскоре засыпает.

Местечко оказывается крохотной деревушкой, рядом с которой, однако, обнаруживаются именитые природные красоты. Об этом сообщает выгоревший плакат на железнодорожной станции, куда Цукуё едва успевает выпрыгнуть: поезд останавливается лишь на пару минут, за которые девушка кое-как пробуждается от дрёмы.

Красоты Цукуё оставляет на потом. Спешить ей некуда, так что она даёт себе время осмотреть поселение. Обойдя его чуть больше, чем за полчаса, она понимает, что попала в укромный уголок, живущий сельским хозяйством, рыбным промыслом и прошлым. Казалось, здесь никто и не слышал о технической революции, коснувшейся Эдо. И это Цукуё очень радует.

Единственная гостиница находится быстро. Туристы, жаждущие видов, предпочитают ограничивать осмотр одним днём, не ночуя в поселении. Их пяти комнат пустуют три. Цукуё выбирают ту, что расположена на втором этаже. Там она подписывает открытку для Хиновы и Сэйты: «Добралась. Надолго не останусь, поеду куда-нибудь ещё. Позвоню завтра. Цукуё».

Совестно теряться и для них. А вдруг что-то случиться? Она себя не простит, если будет отрезана от близких, когда больше всего им нужна.

— А вы что же, и не слышали даже? — Хозяин озадаченно чешет голову. — Там речные пороги, красивущие, но опасные, что демона пасть. Про них много сказок рассказывают, кто-то даже драконьими венами кличет. — Он наклоняется, перейдя на доверительный шёпот. — Поговаривают, что течение несёт не только воду, но и волшебство какое-то. Много за ним охотников: вон с месяц назад попалась одна шибко видная девчушка — совсем как вы — всё дознавалась, что там да как.

— Я волшебства не ищу. — Качает головой Цукуё, слабо усмехаясь. И спрашивает внезапно: — А девушке оно зачем понадобилось?

— А кто её знает. — Пожимает плечами мужчина. — Вернуть что-то хотела, кажется. Что-то очень дорогое.

— Получилось?

— Не знаю, милая. — Развёл хозяин руками. — Она больше не показывалась. Может, и получила, что искала, а может и нет.

— И бросила затею с досады, — прибавляет Цукуё, задумчиво вертя в пальцах открытку.

— Это вряд ли. Такие до конца идут, сколько бы ни оступались. По глазам видно.

Открытка в руках замирает. Цукуё переводит взгляд на хозяина.

— А что ей остаётся? — осторожно интересуется она.

— Ну может за другой драконовой веной пошла. По слухам, их на свете тьма.

Ночью Цукуё не может уснуть, вертясь с боку на бок. В голове намертво застрял образ упрямой девушки, идущей к недостижимой цели. И сердце отчаянно стучит, когда Цукуё силится решить, удаётся ей или нет.

А утром Цукуё обнаруживает себя за расспросами местных жителей о предположительных местах нахождения загадочных драконовых вен.

Она не знает, почему сердце больно сжимается от каждого нового обрывка истории о девушке.

— Слухи разные ходят, — отирая рукой пот, стекающий из-под головного платка, отвечает деревенский житель. Опершись на черенок лопаты, он задумчиво морщит лоб. — Будто бы она пытается вернуть кого-то, кого потеряла. — Замолчал, глядя на облепленные грязью ноги. — Странная. Неужто не знает: земля своего не отдаёт. Вырастить что-то новое может. Будет даже похожее, а всё же совсем не то, что раньше.

Глупая. На что ты надеешься?

— Светлые волосы. В глазах решимость. Бедняжка. — Вздыхает сухонькая старушка, тонкими пальцами отделяя листья от стебля, и складывая в плетёную корзину. — Этот человек лишил жизни не только себя, но и её.

Дорога бежит, разветвляясь десятками, сотнями троп. Так почему ты упрямо идёшь по прямой, зная, что впереди обрыв?

— Молодая ещё. Не привыкла сдаваться. — Мужчина лет сорока кладёт букет у надгробия. Под каменной колонной — фотография мальчика в криво посаженной бейсболке. Широкой улыбке не достает нескольких молочных зубов. — Я рассказал ей притчу о женщине, потерявшей ребёнка. Будда пообещал, что вернёт его, если она принесёт горчичных зёрен, взятых у той семьи, где никогда никого не теряли. Женщина вернулась к Будде ни с чем.

Запряжённая мулом телега, которой правит подросток лет тринадцати, подскакивает на камнях. Ходит ходуном и трясётся, подбрасывая Цукуё, которую юноша согласился подвезти.

— Странная какая-то. — Пожимает он плечами, перекладывая тростинку из одного угла рта в другой. — О чём ни спроси, всё молчит. Да неужто все такими становятся, если втюрятся? Бэээ. Решено! — Мальчик вскидывает руку, грозя небу кулаком. — Никогда в жизни не влюблюсь! Я бегать хочу, смеяться и петь! А таким, как она, ни за что не стану.

Сквозь прозрачную занавеску, чуть подрагивающую от прохлады ночного воздуха, звёзды заглядывают в окно. Цукуё, большую часть жизни прожившей во тьме, хватает и этого источника света.

— Как ты? Как Сэйта? — Ласковый голос Хиновы, доносящийся из трубки, — то, благодаря чему она спокойно уснёт этой ночью. — Что? — Глаза потрясённо распахиваются, а сердце пропускает удар. С минуту она медлит. — Нет. Я не знаю, когда вернусь. — Глубоко вздыхает, собрав волю в кулак. — Передай им, чтобы не волновались. У меня всё хорошо.

Матако. Вот как тебя зовут. Девушка с золотом в волосах, с огнём в изумрудных глазах. Цукуё ловит отражение в зеркале. Тусклые пряди, блёклый взгляд. Отворачивается, чтобы поспешно одеться.

— Не-а, — тянет хозяйская дочь, стуча по экрану смартфона длинными ногтями. — Я с ней не говорила. Видела только. Шаталась тут от дома к дому, как дворняга. Жалко смотреть: что за женщина станет таскаться за каким-то мужиком?

Цукуё входит в деревушку глубоко за полночь. Свет во всех домах погашен. У одной из крошечных лачужек находит скамейку. Ложится на неё, плотнее закутавшись в накидку. Не рассчитывает, что сможет вот так уснуть, но усталость оказывается сильнее.

Она просыпается от звона детского смеха. Её окружает стайка ребятишек, с любопытством наблюдающих, как она пытается подняться. Каждое её движение сопровождается изумлёнными «ооо!» и восторженными «ааа!»

— Златовласка! — весело лепечет малышка, смело подойдя к ней и протягивая растопыренную ладошку. — Давай длужить!

— Ты что! — вмешался мальчик постарше, хватая девочку за руку. — Она не из наших! Чужая.

— Класивая. — Доверчиво улыбается юная искательница приключений. — Значит холосая. Как и её сестличка, нээ?

Кости ломит, тело знобит, а перед глазами всё плывёт. Похоже, сон на открытом воздухе без последствий не пройдёт.

— Да, я слегка простудилась, — сипло бормочет Цукуё в трубку. — Но это ничего. Врач сказал, через пару дней полностью поправлюсь.

Пары дней у неё нету. Она выздоровеет за ночь, чтобы утром пуститься в путь. Так что нужно спать.

С тихим шуршанием сёдзи отъезжают в сторону.

— Цукуё-доно. — Девушка, находящаяся по ту сторону перегородки, складывается в поклоне. — Прошу прощения, что тревожу вас. Вы велели разбудить, если звонок будет срочный.

Цукуё приподнимается на локтях. Берёт аппарат и прижимает трубку к уху.

— Хинова, — голову кружит, и голос спросонья слабый и глухой, — что-то случилось? Вы с Сэйтой в порядке?

Молчание.

— С ними всё хорошо.

Её лихорадит. Она облизывает губы, стараясь сконцентрироваться на прохладе экрана, прижимающегося к щеке, которую так нещадно печёт.

— Оставайся там. Я приеду за тобой.

Свободная рука стискивает одеяло.

Зачем ты так? Я одна ни на что не гожусь?

Так много хочется сказать. Но так страшно услышать в ответ…

— Нет. — Она сбрасывает, не дожидаясь реакции с того конца. Поднимается, пошатываясь, с футона. — Спасибо за заботу. — Кивает она девушке, отдавая телефон. — Если будут опять звонить, скажите, что я уже уехала.

Но ехать ей не на чем. Деревушка настолько маленькая, что транспорт — старенький автобус мест на десять, редко заполненный и на половину, — ходит лишь пару раз в неделю. Купив пару тёплых вещей, приготовив термос с горячим бульоном и бутылку воды, она выдвигается в путь.

Идти недалеко. До соседнего села часов пять пути. Будь она здорова, преодолела бы в два раза быстрее. Но ничего, она и с этим легко справится.

Всего лишь небольшая прогулка по лесу. Где так красиво поют птицы, и ветер качает ветви им в такт. Где пахнет соснами, а под ногами мягко шуршат иголки. Где свет и тень танцуют, сплетая подвижные узоры. Где не слышны стоны боли, сменяемые хрипом последних конвульсий. Где в нос не ударит едкий запах крови и путь не преградит искорёженное тело. Где не приходится выбирать между жизнью своей и жизнью товарища.

Шагнув вперёд, Цукуё чувствует, как что-то удерживает за рукав хаори. Она лишь повернула голову, но кажется, что весь мир следует за её движением.

Она закрывает глаза. Ну же. Это всего лишь температура. Досадно, но и только. Бесчисленные ранения и потеря крови страшнее. Особенно когда кровь не твоя.
Но взгляд не проясняется. Кажется, будто по краям картинки клубятся тени, медленно сгущаясь и давя на лёгкие духотой. Она тянется к ветви, прихватившей ткань. Когда пальцы почти касаются скрюченных сучьев, те вдруг обращаются рукой, вцепляющейся в её запястье.

Цукуё вздрагивает. Порывисто поднимает голову.

— Вернись. — Он смотрит ей прямо в глаза. Вишнёвый ободок радужки выделяется с поразительной ясностью. Цукуё прежде не замечала ломаных черт, в которые складываются её прожилки. Взгляд раздражённый, резкий, как порыв ветра.

— Нет. — Она упрямо мотает головой.

— Мало внимания? Прикажешь за тобой бегать?

— Нет, — тихо выпаливает Цукуё, опуская глаза.

— Тогда не ломайся. Езжай в Эдо, живи как прежде.

— Только вместе с тобой.

Он кривится в сардонической ухмылке. Подбородок чуть задирается, зрачки сужаются. В лицо бьёт холодное презрение.

— Хо-о-о? — тянет он. — Но я остался в городе, который ты бросила. Ты не найдёшь у драконьих вен ни моё тело, ни моё сердце.

— Нет. Но душу — да.

— Что ты знаешь о моей душе? — Его тон режет, полосует кожу, вскрывая грубые полосы шрама на лбу и щеке. — О том, с какой болью я живу? Тебе плевать, не правда ли? Ты просто ждёшь, когда я снова тебя спасу. Избавлю от никчёмности.

— Неправда. Я просто… просто не могу больше видеть тебя… таким…

— Так не смотри. Вычеркни себя из моей жизни. Или мне снова всё сделать самому?

Его руки впиваются в её шею. Сдавливают, вонзаясь в кожу короткими ногтями. Взгляд Цукуё мутится, но улыбку, разъевшую его рот, она видит отчётливо. Под кожей выступает сеть чёрных вен, а из уголков глаз выкатываются крупные багровые сгустки. Прочерчивают четыре кривые дорожки. Дёсны кровоточат, а между ними копошатся жёлтые личинки.

Цукуё бьёт наотмашь, но не чувствует препятствий руке. Как и хватки на горле, вдруг растворившейся в сладковато-горькой дымке, осевшей на языке. Живот скручивает спазм, и Цукуё оседает на колени, захлёбываясь кашлем и рвотным позывом.

Ища в трясущихся руках опоры, Цукуё пытается приподняться. Но стоит лишь распрямить локти и оторвать ладони от земли, как что-то путается у неё в ногах, хватая за лодыжку и грубо тащит вниз.

Она падает ничком во влажное сплетенье корней. Щёку саднит, и переносица пульсирует болью. В нос ударяет запах прелой листвы, и что-то отчаянно семенит по коже, покрывая её дорожкой укусов. Кое-как привставая на локтях, Цукуё поворачивает голову.

Он держит её ногу костистой рукой. Тело, наполовину показавшееся из-под земли, проедено гниением. Сквозь прорывы кожи виднеются неестественно выгнутые суставы и повреждённые мышцы. Правя часть лица крошится, рассыпаясь чёрным пеплом, вскрывая рельеф черепа. Выступ скулы обрывается, под ним — застывшая улыбка мертвеца. В зияющей глазнице вращается глаз, будто кто-то перекатывает стеклянный шарик по блюдцу.

Левая сторона покрыта струпьями, свисающими лоскутами кожи. Белок глаза чёрен, точно выжжен дотла. В нём горит алая искра, жаждущая перекинуться на подол её кимоно и пожрать её в безлюдной глуши.

— Слабая. Ты больше не можешь идти. Вернись же со мной туда, откуда пришла. Под землю…

Сухой хруст. Кости, до крови процарапавши лодыжку, разжимаются. Сквозь неподвижную толщу мрака Цукуё различает слабое сияние. Соломенные дзори* и бледная кожа резко контрастируют с чёрным прахом, оставшимся от того, что некогда казалось головой. Маленькая холодная ладонь ложится ей на щёку. Последнее, что видит Цукуё перед тем, как пропасть в пасти тьмы, — два глаза. Левый — зелёная хвоя, правый — кровавая луна.

Дзори — один из видов традиционной японской обуви, напоминающей сандалии — upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/9/95/Zor...

@темы: фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Жить, Шинске/Матако

---

Раздаю долги (дубль 2)

Перед прочтением этой части ОБЯЗАТЕЛЬНО читать предыдущую (смотри запись в дневнике, расположенную прямо под этой).

Название: Логово Дракона
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: Гет, Романтика, Юмор, PWP
Предупреждения: BDSM, Кинк, ОМП, Нехронологическое повествование
Статус: закончен!!!
Размер: миди
Примечания автора: Автор сам не знает, что творит *.*
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/4651881/13385321#part_conte...

Часть пятая. Если крадёшь концепцию фемпорно у Эрики Ласт, обращайся с актёрами этично! (продолжение)

Гинтоки поднимается и, опираясь на ладони по обе стороны от её тела, нависает над Цукуё. Смотрит прямо, и она не отводит взгляда, хотя от такой близости ей всё ещё волнительно и неловко. Чёрт, это приятно.

Он вздыхает, готовясь произнести речь. Скажет, как есть, а там будь что будет.

— Цукуё. — Она смотрит внимательно и как-то по-особенному доверчиво. Свет ложится мягкой тенью на её лицо, уютно поблёскивает в глазах. — Я хочу тебя, Цукуё. Здесь. Сейчас.

Она молчит. Щёки и губы словно перепачканы соком. Он облизывается. Хочется проверить, уж не клубничным ли.

Гинтоки не знает, сколько времени длится молчание. Он ждёт не ответа — знает, что она ещё не готова, — но осознания. Цукуё нужно понять, что невинные ласки не могут продолжаться дольше с тем, чтобы он не потерял контроль.

— Вот как. — Она приоткрывает рот, и он видит, как кончик языка быстро облизывает пересохшие губы. — Здесь, сейчас, — эхом повторяет Цукки, но ни по тону, ни по выражению лица нельзя ничего угадать. Она смущена — это Гинтоки понимал и раньше. А дальше?

А дальше она медленно тянется к его правой руке и осторожно сжимает её двумя ладонями, отрывая от постели. Увлекает за собой, медленным движением ведя ниже. Её пальцы трясутся, но Цукуё смотрит прямо, и в глазах вдруг искры костра, разведённого среди фиалкового поля.

Он чувствует, как она вздрогнула, когда его рука накрывает живот поверх халата. Но продолжает вести вниз, пока полы не расходятся в сторону, пока не обнажается уже знакомая, — но всё ещё недостаточно, — плоть.

Она кладёт его пальцы поверх половых губ, слегка надавливая, чтобы углубить прикосновение. Ещё не внутри, но уже достаточно, чтобы чувствовать, что…

— Ну? — срывающимся шёпотом спрашивает Цукуё, нервно облизываясь: не верит, что творит. — И кто из нас хочет больше?

Указательным пальцем он ласкает клитор, но не набухшую головке, а снизу, как шею у кошки. Легко проскальзывает ниже, куда влечёт обилие смазки.

Он отымеет её. Прямо в эту узкую влажную киску, пока она, захлёбываясь стонами, будет умолять трахать жёстче.

Гинтоки впивается в её губы. Проталкивает язык, чтобы ощутить этот рот, столько раз дерзивший ему, изнутри. Ну, Шинигами Таю, где ваши колкости теперь? Попробуйте найти хоть одну. Вот и он пришёл на помощь, чтобы искать вместе. Но тут, кажется, ничего, кроме её робких попыток ответить, да судорожных вздохов, им же и приглушённых.

Он заберёт не только их. Всё, всё, что так долго от неё хотел. С первой встречи. С первого оценивающего взгляда на лицо, грудь, бёдра, сетчатые чулки. Рождённая, чтобы приносить ему удовольствие, Цукуё слишком долго отказывалась от своих обязанностей. Но теперь она принадлежит ему. И Гинпачи-сенсей научит, как его ублажить.

Цукки выгибается и мычит ему в губы, когда он касается особо чувствительных точек. Которые до него не знал никто, даже она сама. Гинтоки проводит языком по нёбу, потом к внутренней стороне щеки. Мягкая, влажная, ни на что не похожая плоть.

Ни на что?

Он где-то вычитал, что её поверхность сродни тканям, образующим влагалище. Кажется, самое время провести дознание с пристрастием.

Приложив большой палец к клитору, он слегка поглаживает его, пока средний оказывается напротив входа. Смазки достаточно, чтобы ей не было больно, и Гинтоки медленно вводит его внутрь.

Он чувствует, как она напряглась. Непроизвольно сжалась, словно пытаясь вытолкнуть его. Прежде, чем продолжить, Гинтоки чуть интенсивнее массирует клитор. Пусть сфокусируется на нём. Это расслабит вернее сотни ободряющих слов.

Цукуё стонет. Хочет, кажется, разорвать поцелуй, но он не позволил. Он ещё не завершил свой эксперимент.

Её мышцы снова сократились, но судя по ласкавшему самолюбие голосу Цукки, на этот раз от удовольствия. Воспользовавшись этим, он проникает глубже.

Он уже не помнит, что там хотел выяснять. Старый интерес сменился новым, куда более волнующим. Что он почувствует, засунув в неё не палец, а член? Когда скользкие стенки плотно обхватят головку и ствол, стискивая узким кольцом? И каково это — кончить в неё, накачав своей спермой? Разве может быть задача интереснее?

Цукуё отстраняется, когда он, пойманный внезапной интригой, теряет бдительность. Вид у неё точно у пьяной. Взгляд расфокусированный, щёки пылают, а из уголка губ скатывается слюна, её ли, его ли — теперь всё одно. Тяжёлое дыхание прорывается из приоткрытого рта.

Гинтоки ухмыляется. Самое время для серьёзных игр.

— Открой ротик пошире, — вкрадчиво шепчет он.

Она повинуется. Без сомнений и вопросов, давая ему насладиться властью и видом непреступной девушки, демонстрирующей ему глубину горла. Картина маслом.

— Умница, — хвалит он. — Вот твоя награда.

Он отнимает руку, чьей ласки она сама же и попросила, и подносит к её лицу. Пальцы блестят, а между ними натягиваются прозрачные нити.

— Вылижи, — командует он.

Цукки смотрит на него, часто моргая. Её губы смыкаются, она тяжело сглатывает.

Слишком?

Но прежде, чем он решает избавить её от мучительной борьбы со смущением, Цукуё берёт его ладонь обеими руками, как и прежде. Прикрывает глаза и палец за пальцем начинает лизать и сосать. Её взгляд из-под полуопущенных век кажется гипнотическим, хотя она просто следит за тем, что делает. Без спешки и суеты, она обводит языком фаланги, как если бы ей дали самый вкусный леденец.

Почему он ещё не всунул ей? Почему ждал столько лет, прежде чем оказаться в постели с этой женщиной? Да если бы Ева никогда не касалась запретного плода, то нужно было придумать секс только ради Цукуё. Ради её изумительного язычка, прилежно работающего над его пальцами.

Цукки старательно продолжает до тех пор, пока слизывать больше не чего. Чуть запрокинув голову, глотает. Он знает, что она не нарочно, что это рефлекс, возникший на физиологический дискомфорт. Но не может отвести заворожённого взгляда от шеи, чьи напрягшиеся мышцы с точностью обрисовывают работу горла.

Взгляд спускается ниже. Глубокие тени на выпирающих ключицах манят для поцелуев, но терпение уже на исходе. Всё внимание приковано к вырезу халата, сквозь который виднеются округлые контуры груди. Она то опускается, то поднимается, но единственное, что выдаёт возбуждение — неровный ритм дыхания. Чёртова ткань настолько плотная, ни намёка не пошлёт. Что ж, тогда только и остаётся, что послать её.

Он берётся за ворот и разводит в сторону, нарочно задевая соски костяшками пальцев. Так и есть — твёрдые, как камушки. Когда же Гинтоки видит её обнажённую грудь, то изучает почти придирчиво, сравнивая с воспоминаниями. Пятый размер и верёвка — убийственное сочетание. Но, судя по всему, один только пятый размер справляется не хуже.

Сколько раз он мысленно раздевал её, во всех красках представляя полные груди с налитыми сосками? Он тщательно изучал объект своего поклонения всякий раз, когда никто не обращал внимание. Сопоставлял наблюдения с тактильными ощущениями, чтобы прийти к наиболее точным расчётам. И всё же обманулся.

Она оказалась круче. Круче девочек из плейбоя, чьи силиконовые долины он разглядывал часами. Форма, размер, цвет и величина сосков — всё приводило в приподнятое расположение его духовой инструмент.

Гинтоки кладёт ладони под груди, сводя их вместе. Рассматривает ложбинку, уже представляя, как из неё выглядывает жизнерадостная головка члена. Как будет блестеть её кожа, вымазанная предэякулятом, и как молочно-белое пятно покроет ключицы, шею, губы. Как она высунет язычок и облизнётся, а потом потянется к шляпке, целуя и вылизывая остатки.

И это, и многое другое — потом. А сейчас…

Он наклоняется, ловя губами сосок. Играет с ним языком, прикусывает и оттягивает. Не так дико, как в первый раз. Теперь ему интересно прислушиваться к её реакции. У Луффи есть мечта стать королём пиратов, у него — научить её кончать от ласк груди. Он где-то слышал, что примерно неделя таких оргазмов — и привет, грудное молоко. Да, этот шедевр он непременно повесит в картинной галерее своей памяти.

Правая рука мнёт вверенное богатство, вырисовывает на коже круги, пока не оказывается в центре мишени. Ему очень нравится, как она откликается. Как сбивается дыхание, а его имя превращается в три изнеможённых стона.

Придётся купить телефон. Он хочет эти сладкие звуки на звонок, чтобы все слышали, как его женщине с ним хорошо. Да и самому приятно послушать, когда он надумает передёрнуть.

И камеру нужно приобрести. Положим, он слишком жадный, чтобы делиться своей звездой с сайтами вроде PornHub, но это не повод отказать в удовольствии снять домашнего видео. А потом пересматривать одному и вместе, чтобы и Цукуё видела, какой она с ним становится. Как развратно выглядит, как призывно двигается и смотрит, как умоляет загнать глубже, ещё и ещё, потому что его член — лучшее, что с ней случалось…

Что? Не было такого? Ничего, он исправит.

Сосок во рту такой твёрдый. Ему нравится ощущать, как он упирается в спинку языка, рисуя на нём абстрактные узоры. Щекотно и приятно, хотя не так как ей, ёрзающей в постели и сходящей с ума в истоме.

Её руки ложатся ему на плачи, несильно сжимая. Не отрываясь от своего занятия, он поднимает на неё глаза.

Волосы в беспорядке, взгляд как в тумане. Цукуё пробует что-то сказать, но выходит лишь бессвязное «ммм» и «ах», когда его пальцы потирают налитую вершину, словно пытаясь настроить диджейский пульт. Как там крутить этот рычажок? Так? Да, определённо, это правильное направление.

— …меня. — Доносится до него обрывки бессвязного бормотания.

— Ммм? — Ему по-прежнему не досуг отрываться от своих драгоценностей. Столько лет пути, и вот он заполучил Драконий жемчуг. Сразу два. Остановится сейчас — всё равно, что забыть протянутую руку одинокого странника, хватающегося за палку при взгляде на прекрасную луну в ночном небе.

— В-в… ди… в… м… ня…

Вот тут Гинтоки останавливается. Ослышался? Ками-сама, ну хоть бы нет. Хоть бы она не имела ввиду что-то вроде «выйди в окно, гориллы кусок, и не трогай меня». А то с его везением оно ближе к истине, чем то, что услышать хотелось.

— Н-не могу… больше… — бесконечно растягивая слова, лопочет Цукки, сходя на истомлённый шёпот. — Войди в меня, пожалуйста, войди.

The. Best. Song. Ever.

Можно ему сингл и сто тысяч каверов с этими божественными сочетанием звуков?

Видимо, он всё-таки прожил жизнь не зря. Видимо, у его рождения всё-таки был смысл. Выйти из на свет из одной утробы, чтобы войти в другую — это ли не идеальный конец его конца?

«Э? Серьёзно? Да нет, это просто шутка… Или… У меня правда будет секс?!»

«Ара? — голос в голове вводит Гинтоки в ступор. — Ты ещё кто?»

«Что значит — кто? — звенит сердито. — Я твой Гин, поддерживаемый двумя Тама!»

«ЭЭЭЭЭ?!»

«А вместе мы — неразлучная троица, в честь которой и названа манга!»

«ЧТО?! ДА С КАКОГО ТАКОГО №%* ТЫ СТАЛ ГЛАВНЫМ ГЕРОЕМ?!»

«С твоего! — хохочет собеседник. — И чего ты так удивляешься? С какого боку ни посмотри, твоими действиями уж точно не голова руководит. Верно я говорю, а, парни?»

«Точно, точно! — синхронно отзываются ему в ответ».

«Нет! — рявкает новый голос. — Я этого не потреплю! Давно ведётся эта война, но сейчас — её решающая битва! Гин! Я, Кецу но Ана*, вызываю тебя на бой! Сразись со мной в честном поединке за право решать судьбу этого нечестивца!»

«Нечестивца?! И это обо мне говорит мой зад?!»

«Ха! — отзывается Гин-сан. — Твоё поражение предрешено! Никто не станет читать историю о похождениях заднего прохода!»

«Ха-ха! — парирует Кецу-сан. — Ты ошибаешься! Вспомни арки о Кецуно Ане! Они были восприняты на ура! А ведь её персонаж только и нужен, чтобы подготовить почву для появления меня, истинного протагониста всей истории!»

«Не… невозможно! — Гин-сан, не предвидевший такого итога, тушуется».

«Тем не менее, это так. — В голосе Кецу-сан слышится торжество. — Ты долго присваивал всю славу себе, Гин. Я молча стоял в стороне, наблюдая, как тебе достаются все лавры почёта, но сегодня мой день! Я докажу, что этой подставкой управляю только я!»

«ОООООЙ!!! ПОЧЕМУ Я СТАЛ ПОДСТАВКОЙ ДЛЯ ЧЛЕНА И ЗАДНИЦЫ?! ПОЗОВИТЕ ШИНПАЧИ, ПУСТЬ ОН ЧТО-НИБУДЬ С ЭТИМ СДЕЛАЕТ!»

«Организует профсоюз подставок? — флегматично уточняет Кецу-сан».

«Ой, может, вырубим его? — предлагает Гин-сан. — Только и знает, что истерить. Достал».

«Хмм, дело говоришь, — тянет Кецу-сан. — Решено! Выведем его из строя, а потом решим, кому быть у руля!»

«Да щас! — Саката, наконец, приходит в себя. — Я выживал, стоя на краю ада! И теперь, стоя у ворот рая, не могу проиграть вашему идиотскому дуэту!»

«Квартету! Нас не забывай! — возмущённо провозглашают Тама».

«Не проиграешь? Ты так в этом уверен? — В интонации Гин-сана слышится угроза. — Вспомни, когда мне перепадало что-то помимо твоей клешни? Ты даже “Tenga Egg”* мне не купил, всё спустил в пачинко! Бака! — обиженно закончил он».

«Так и есть, — сочувственно замечает Кецу-сан. — Бесчувственная скотина. Последний раз, когда я видел четырёхслойную туалетную бумагу, был ещё до нашей свадьбы. А теперь от него ничего, кроме жёсткой газеты, не дождёшься!»

«Мужлан! — всхлипывает Гин-сан. — О, как я понимаю твои муки, Кецу-сан!»

«Какого хрена! Почему этот диалог напоминает обвинения жены, обиженной невнимательностью мужа?! И вы разве не были соперниками?!»

«Мы объединились против общего врага! — с чувством провозглашает Кецу-сан. — Правда, Гин-сан?»

«Хватит его так называть! Только один из нас может называться Гин-саном — я. Я не уступлю это право никому, даже тебе, Чин-сан*!»

— Гинтоки?

Балаган в голове разом смолкае. Саката вдруг обнаруживает себя сидящим на краю кровати, подогнув колени. Цукуё, оставленная им на почтенном расстоянии, поднялась. Она не пытается прикрыть обнажённую грудь халатом, и только смотрит на него растерянно и испуганно.

— Цукки, я… — фальшиво улыбаясь, начинает Гинтоки. И осекается.

Что он? Что он может ей сказать? Что с удовольствием сделает всё, чтобы её разочаровать?

А уж это непременно. Пусть разговор в его голове — бред умалишённого, зерно истины в нём есть.

Чин-сан и тот забыл, когда у него была женщина.

А Цукуё не какая-то женщина. Цукуё это Цукуё. Его Цукки, о которой он грезил с первой встречи. Которую хотел до боли. С мыслями о которой уединялся бессчётное множество раз, предоставляя фантазии направлять движения руки. В деталях рисуя процесс, итогом которому — её безоговорочное поражение и согласие поступить в сексуальное рабство.

Но всё, чего он может добиться сегодня, — её отвращение.

«Как? Это всё? — презрительно кривится Цукуё из недалёкого будущего. — Пффф. Не смей больше докучать мне ради такого позора».

Он не протянет долго. Просто не сможет. Одни только похождения в логове дракона чего стоят. Не говоря о том, как истощили его годы подавляемого к ней желания.

— Может, перенесём? — зарываясь ладонью в волосы и дико скалясь, предлагает Саката.

Сначала он не слышит ничего. Затем — тихий шорох. Матрац прогибается и слегка поскрипывает под медленными движениями.

Хлоп!

Щёку обжигает острая боль. Шокированный Гинтоки поднимает к ней взгляд и видит…
Растрёпанная, с пылающими щеками, тяжело дышащая… Стискивающая халат на груди… С трясущейся рукой, ещё не опущенной после пощёчины… С глазами, сверкающими от обиды и слёз…

— Ненавижу… — всхлипывает она. — Как я тебя ненавижу.

— Люблю, — машинально отвечает он. И сцапывает её в объятья.

Она вырывается, пытаясь оттолкнуть, но Гинтоки только сильнее прижимает к себе.

— Прости, — шепчет он Цукуё на ухо. — И спасибо — мне это правда было нужно.

— Что? — она едва ли в силах разобрать, о чём он говорит. Мудрено ли? Он сам себя едва ли понимает.

— А всё-таки прав он, этот Чин-сан, — усмехается Саката, примостив подбородок на макушку девушке и будто не замечая её сопротивления. — Думаю я не головой.

— Да отпусти же меня, придурок! — она с силой упирается ладонями ему в грудь.

— Цукки, — вполголоса зовёт её он. — Отпущу, обещаю. Только выслушай.

Её попытки ослабевают. То ли от того, каким тоном сказано, то ли от надежды покончить с делом быстрее, дав ему выговориться.

— Я и правда редкостный кретин, раз заставил тебя сомневаться в себе. Но дело не в тебе. Да, конечно, так всегда говорят, когда дело именно в тебе и есть… — он чувствует недовольное сопение у шеи, — …нет, я вообще не то хотел сказать!

Он собирается с духом. Это самое тяжёлое решение, которое он принимал в жизни.

— Я боюсь облажаться! — орёт он, стискивая её сильнее.

С минуту она молчит. Томительно долго поднимая к нему голову, она набирает в грудь воздух и…

— А ОРАТЬ-ТО ЗАЧЕМ?! — во всю мощь лёгких кричит Цукки.

В ушах звенит, так что Гинтоки не может расслышать, что она там недовольно выговаривает про «оглушил» и «бестолочь». Когда же Цукуё высматривает на его лице первые признаки осмысленности, то шумно вздыхает и припечатывает:

— Если бы мне нужен был победитель по жизни, я бы выбрала Огури Шуна*. Но ведь я с тобой. И раз уж надежды, что ты понимаешь намёки, никакой, как дочь Ёшивары скажу прямо: это не синхронное плаванье! Плевать мне, кто финиширует первым, только начни уже!

Гинтоки смотрит на неё с восхищением.

— Ками-сама. Ками-сама, не иначе! Я буду целовать песок, по которому ты ходишь!

— Я сама превращусь в песок, пока жду от тебя чего-то!

— Ах, до чего ты мила, когда сердишься, — воркует Саката, расцвета розовым кустом. — Ну просто ангел!

— Я отгрызу тебе голову к чертям собачьим, если ещё раз так меня назовёшь. — Убедительности в её голосе столько, что хватит подтолкнуть пару десятков Мадао, мнущихся на краю крыши.

Но Гинтоки уже пришёл в себя. Нагло ухмыляясь, спрашивает:

— А если я быстрее?

Она вздрогнула и громко ойкнула, когда он, наклонившись, кусает её за шею. Отчаянно забился пульс под нежной кожей. Быстро же она улавливает перемену настроения. Хорошая девочка.

Цукки вцепляется в его предплечья. Гинтоки зализывает место, в которое только что впивался зубами. В голову приходит запоздалая мысль, что надо бы с ней бережнее. Что игры в чередование боли и удовольствия требуют предварительного согласия. Но, чёрт возьми, не сядешь же сейчас за стол переговоров. Лечь — можно. А на остальное не хватит терпения.

Подхватив её под бёдра, он усаживает Цукуё сверху. Лицо оказывается на уровне с её ключицами, чётко очерченными в мягком свете лампы. Их контур с выступами и впадинками притягателен неуловимой хрупкостью. Как просто нарушить плавность этих линий, сломав кость с той же лёгкостью, с какой ломаются палочки Pocky*. Как тешится самолюбие тем, что он выбирает ласкать и целовать то, что может с такой лёгкостью уничтожить.

Когда её гибкое и стройное тело, стойко сносящее грубую силу, оказывается беспомощным против страстных прикосновений, ему сносит голову. Цукки, так мало знающая о любви и желании, падает в бездну удовольствий. Но не одна. Сама того не ведая, она тянет его за собой.

Он жадно глотает каждый стон, вздох и движение. Цукуё отдаётся без остатка, а Гинтоки всё берёт. Не потому, что рассчитывает напиться впрок. Сейчас она подобна морской воде: с каждым глотком жажда всё сильнее. Но он потому и приникает к ней, чтобы никогда не утолить вожделение до конца.

Руки ложатся на пояс халата. Достаточно он грел её тело, теперь пришла очередь Гинтоки. Он быстро развязывает узел, распахивает полы и стягивает, отшвыривая на пол.
Гинтоки впервые видит Цукуё обнажённой. Внимательно рассматривает, запоминая.

Изящные руки, большую грудь с розовыми сосками, тонкую талию с очертаниями мышц, округлые бёдра, длинные стройные ноги. Он хочет изучить её, чтобы каждый раз, видя Цукуё в одежде, ясно представлять, какая она без неё.

Её ладони осторожно проскальзывают по его торсу, ложась на грудь. Она берётся за отвороты халата так, словно боится быть схваченной с поличным на месте кражи. Гинтоки следит, как залившаяся краской Цукки тянет ткань в стороны, медленно высвобождая его руки из рукавов. Верхняя часть халата теперь свисает на поясе, к которому девушка так и не решилась притронуться.

— Нужна помощь? — уточняет Гинтоки. Он старается говорить мягко, хотя жутко хочется скомандовать, отбросив болезненно долгий процесс раздевания вместе с остатками одежды. Но терпит. Ради её скромности. Ради того, чтобы привыкла и освоилась, поняв, что никакой опасности для неё нет.

Цукуё неуверенно смотрит ему в глаза. Смущённая взглядом, так беззастенчиво шарившим по её фигуре, разрывается между желанием прикрыть себя руками и продолжить. Сглатывает и с лёгкой запинкой отвечает:

— Я сама.

Гинтоки кивает. Что ж. Он подождёт.

Цукки опускает взгляд к его груди. Пальцы прочерчивают невесомые узоры по коже, легко скользя вдоль крепких мышц. Саката сипло вздыхает. Её прикосновения приятны и вместе с тем мучительны. Если бы она, теряя голову, впивалась в него ногтями, он понял бы лучше, чем эту безграничную нежность, в которой тонет теперь.

Но ведь это её способ говорить без слов. И в каждом движении Гинтоки узнаёт свою Цукуё. Бесстрашная на поле боя, в постели она трепетная и чувственная. Да и не поэтому ли он выбрал её, что видел в ней сочетание этих качеств?

Гинтоки вздрагивает, когда её ладонь легко касается живота. Дышать становится труднее. Как призрачно мало́ и как чудовищно велико расстояние, отделяющее её руку от его члена.

Пытаясь сконцентрироваться мысли на чём-нибудь другом, он переводит взгляд на её лицо. И цепенеет.

Цукуё смотрит на него. Мягко пробегая пальцами по его прессу, она безотрывно смотрит на выпуклость, слишком очевидную под тканью халата. В её глазах одновременно испуг и любопытство. В его глазах — огонь. Чудовищные усилия требуются, чтобы превозмочь желание взять её руку, положить на член и, обхватив поверх своей, устроить привычный ритуал семяизвержения.

В горле пересыхает. В голове мутно, и картинка, на которой Цукки слизывает стекающую с пальцев сперму, прояснению мыслей не способствует.

То, что случилось дальше, ставит жирную точку в его осознанном поведении.
Цукуё прикасается к нему. Махровая ткань обволакивает так же мягко, как её ладони. Сложив пальцы в кольцо, она плавно скользит вдоль ствола.

Инстинкты берут верх, когда он вскидывает бёдра, подаваясь навстречу её движениям. Цукуё вздрагивает, и Гинтоки едва не стонет от разочарования, когда робкая хватка слабеет, а пальцы разжимаются.

Что? Что он такого сделал? И как это исправить? Ну же, Ёродзуя-сан, придумай, как вернуть её руки туда, где им самое место.

Но думать ему не приходится. Цукки сосредоточенно распутывает пояс, после чего откидывает полы халата. Сглатывает.

От вида того, как заворожённо она разглядывает его достоинство, хочется крепко стиснуть её бёдра и рывком насадить сверху. Восхищение, с которым она рассматривает его эрегированный член, льстит непомерно. Ни в одной женщине он не встречал такой реакции. Не то чтобы его съедали сомнения или ещё чего. Но от одного только блеска её глаз Чин-сан чувствует себя на пару сантиметров выше.

«Окаэри насай*», — хочется пропеть ему пальчикам, возвратившимся к прерванному занятию. Теперь уже напрямую, без лишнего тряпья. С ним, конечно, тоже можно поиграть, — фактура и всё такое, — но...

Видеть член в её ладони — одна из его давних фантазий.

Цукуё не спеша проходит вдоль шва и так же плавно опускается вниз. Левой рукой она подхватывает яички, аккуратно массируя. Правая, чуть освоившись, берётся за дело смелее. Обхватив ствол, она ведёт ладонь вверх и, дойдя до головки, опускается вниз.

Вверх-вниз, вверх-вниз. Она выглядит заинтригованной новым опытом. Гинтоки старательно удерживается от желания выть.

Мед-лен-но. Невыносимо медленно и легко.

— Тебе неприятно? — Он упускает момент, когда Цукуё замечает неладное.

— Н-нет, с чего ты взяла? — он сипло хихикает.

— Ты не издал ни звука, — произносит она, и он слышит расстройство в её голосе.

— Я просто привык делать это по-другому. Правда, тебе не о чем волноваться, Цукки.

— Тогда… — она смотрит с лёгкой неуверенностью, — расскажи, как ты любишь.

— Ну… Возьмись покрепче. Ещё немного… Ещё… Нет, это уже перебор! Давай на шаг назад… Вот так годится. Теперь двигайся вверх, но не строго по прямой, а прокручивая… Да, неплохо… Теперь вниз, к основанию… Кхм… Да, хорошо…

Сконцентрироваться на ценных указаниях становится сложнее. Цукуё быстро улавливает суть нехитрых манипуляций и продолжает уже без подсказок. Её движения становятся увереннее, и он чувствует, что такими темпами она скоро обойдёт его уловку.

Ведь он специально удерживает её от интенсивной стимуляции. Стоило ему довести дело до ума, она бы быстро довела его до края, куда бы он полетел вниз головой вместе со сдувшимся Чин-саном. А ему, между прочим, ещё отворять Врата Истины* и бороться с тем, что ждёт за ними.

— Кххха… — вырывается у него.

Да, с Вратами Истины стоит поспешить. Неплохо бы для начала постучаться. Так он двух зайцев убьёт: поймёт, как оно там вообще, и отвлечёт Цукки от проснувшейся тяги к экспериментам.

Он не прогадал. Она выгибается и тихо стонет, теряя бдительность и ослабевая контроль. Саката же лишний раз убеждается, что Цукуё не делает ему альтруистических одолжений, но искренне вовлечена в происходящее. И это очень заводит.

— Цукуё, — он смотрит ей в глаза, — начнём?

Она, разомлевшая в наслаждении, кивает немного запоздало.

Саката аккуратно приподнимает её с своих колен, и, высвободившись, тянется к тумбочке. Открыв ящик, он вполне ожидаемо находит там ленту презервативов и несколько банок лубриканта. Так, какой им нужен? Этот не то, этот ещё рано, этот очень даже, но всё же не сейчас. О, а вот этот на водной основе подойдёт.

Вернувшись к Цукки с добычей, он вручает ей тюбик, а сам занимается упаковкой контрацептива. Убедившись, что впопыхах схватил нужный размер, надорвал край. Извлекая презерватив, надевая и раскатывая, Гинтоки испытал странную ностальгию, словно от встречи со старым другом.

Если на чистоту, его пристрастие к сладкому сделали его большим фанатом кремпая (который, вообще-то, с ним не случался, но — эй! — ведь и мальчик, мечтающий стать космонавтом, тоже никогда не бывал в космосе!) Поэтому в мечтах Сакаты резинка всегда уходила со сцены, чувствуя себя третьей лишней. Зато она всегда присутствовала в реальности, разграничивая, таким образом, фантазию и действительность.

И то, что теперь она красуется на его члене, свидетельствует о том, что скоро на нём окажется и Цукуё.

— А что с этим делать? — спрашивает девушка, с сомнением рассматривая лубрикант. — По-твоему, он нам нужен?

— Он нам необходим. — Решительно кивает Гинтоки. — Без него и начинать не стоит.

— Что? У меня недостаточно? — Она выглядит озабоченно, но совсем не теми вещами, какими бы хотелось.

— Дело не в этом. — Он ласково улыбается, притягивая её за талию. — Честно говоря, я очень впечатлён тем, насколько ты… хмм… усердная. — Цукуё хмурится, но Гинтоки не придаёт этому значения. — Но в первый раз дополнительная смазка обязательна. Чем её больше, тем менее болезненным выйдет процесс. Ну-ка, давай сюда.

Он берёт тюбик, выдавливает на пальцы и вводит их в её влагалище, тщательно распределяя по стенкам и входу. Новую порцию наносит на член. Теперь заскользит как по маслу.

— А как мы… — Гинтоки поднимает к ней голову и встречает на её лице замешательство. — То есть… кто будет сверху?

— Ты, — спокойно отвечает он.

— Я? — Цукуё выглядит полностью сбитой с толку.

— Да. Так ты сможешь контролировать процесс и решать, когда готова продолжить. Не бойся. — Видя, в какое волнение она пришла, он подхватывает её под подбородок и нежно целует. — Я рядом и помогу. Но я не могу знать, как ты чувствуешь. Поэтому хочу, чтобы в первый раз ты больше прислушивалась к себе и заботилась о своих ощущениях.

— Хорошо. — Она послушно кивает, и Гинтоки едва подавляет идиотскую улыбку умиления. Он ещё успеет порадоваться тому, какая Цукки покладистая и доверчивая. Сейчас нужно сосредоточиться на том, чтобы всё прошло гладко.

Цукуё глубоко вздыхает. Приподнимается, пристраиваясь над ним поудобнее. Когда она оказывается ровно над ним, Гинтоки берёт член и медленно проводит головкой вдоль раскрытых половых губ. Цукки мягко постанывает и стискивает его плечи. Ему нравится наблюдать, как шляпка, на мгновение теряющаяся в её складках, показывается вновь. Приятно дразнить её и себя, примеряясь к её чувственной плоти.

— Гинтоки… — сладко шепчет Цукуё, и от её голоса срывает крышу. — Давай…

Она не заканчивает, потому что он начинает. Упирается головкой во вход, чувствуя болезненную пульсацию. Чертовски хочется внутрь. Но он ждёт первого шага от неё.
Цукки медленно опускается. Гинтоки придерживает её бёдра, но не с тем, чтобы ускорить процесс, а с тем, чтобы при необходимости удержать от резких действий. Но то ли его слова возымели правильный эффект, то ли Цукуё в кои-то веки не чувствует безрассудных позывов к геройству, и сосредоточена на осторожности движений.

Когда головка целиком скрывается внутри, она встречается с ним взглядом, будто спрашивая, всё ли в порядке. Он кивает, стараясь выглядеть как можно более непринуждённо, словно и вовсе нет этого будоражащего давления, обволакивающего шляпку.

— Как ты? Не больно? — уточняет Гинтоки.

Она мотает головой и облизывает пересохшие губы.

— Я в порядке. Только странно как-то.

Он улыбается.

— Ну да. Ты же не Хонда Тору*, чтобы заполнять корзинку фруктами.

— Эй! — вспыхивает Цукуё. — Манга названа так не потому, что Хонда Тору занималась подобными извращениями!

— Да? Как жаль. А я-то надеялся поймать тебя за чтением хентая. — Притворно вздыхает Гинтоки.

— Меня это совершенно не волнует!

— Сказала девушка, сидящая на моём банане, — поддевает Саката.

— Ещё нет, — буркнула Цукки и отвернулась. Вздохнув, она опускается ещё ниже.
Ниже. Ещё ниже.

Он чувствует, как она напряжена. Это сказывается в скованности тела, в тугой узости влагалища. И как бы ни было ему приятно, Гинтоки не может отмахнуться от её беспокойства.

Когда член входит больше, чем на половину, Гинтоки целует её в основание шеи и тихо спрашивает:

— Цукки, что не так? На тебе лица нет.

— Я… — она запинается, не зная, как продолжить, — я не понимаю… Почему… почему я так… так мало чувствую?

Он вскидывает к ней голову. Глаза блестят мучительным отчаянием, и сама Цукуё выглядит... напуганной.

От этого сжимается сердце.

— Разве? — Гинтоки приподнимает бровь, говоря обыденным тоном. — По-моему, ты очень чувствительная.

— Нет, — она продолжает продвигаться ниже, стараясь не пропустить щелчок, за которым начнётся «то самое», — это не так. Я… я ничего не понимаю…

— Я понимаю. — Он останавливает её от болезненных — не столько физически, сколько душевно — попыток найти спрятанный в теле клад. — Цукки, это естественно. Ты и не обязана кончать, прыгая на члене. Проникающий секс — это больше по мужской части.

— Что ты имеешь ввиду?

— То, что с тобой всё в порядке. Ты прекрасная женщина и без того, чтобы радоваться лезущим в тебя инородным объектам.

— Ты просто пытаешься меня успокоить, — в её голосе обречённость и слёзы, — со мной что-то не так, ведь у других всё совсем иначе…

— У каких других? — терпеливо спрашивает Гинтоки.

— У… у куртизанок и в… в порно…

— Ага! — радостно восклицает Саката, полностью забывая основную тему разговора. — Смотрела-таки!

— Заткнись! Невозможно жить в Ёшиваре и совсем ничего не видеть!

— Но жить в Ёшиваре и ничего не знать про своё тело, оказывается, можно, — усмехается Гинтоки.

— А ты-то что о нём знаешь? — злится Цукуё, и Саката расплывается в улыбке. Сердись, только не переживай по пустякам.

— Я-то? — самодовольно уточняет он. — Я же Гин-сан из Ёродзуи. Мне известно всё! За это меня и прозвали спасителем Ёшивары. Я тот единственный герой Shonen JUMP, который в курсе существования кли…

— Чёрта с два! — Начисто забыв о своём положении, Цукки отвешивает ему подзатыльник. — Я официально меняю твой статус «спасителя» на «катастрофу»!

— Катастрофа Ёшивары? — задумчиво произносит Саката. — Хмм… Загадочный герой, прячущийся в тени квартала вечной ночи… При его приближении поднимается ураган из лифчиков, а в трусиках случается потоп…

— Вот как? Что ж, тогда и я сброшу маску: никакая я не Шинигами Таю, а Наташа Романова! Всё это время мы рассказывали историю рождения Чёрной вдовы, и сегодня я объясню происхождение моего имени.

— Всё дело в анатомии.

— Что?

— Большинству женщин недостаточно трения палки о камни, чтобы высечь искру.

— Вместо искры предлагаю высечь этой палкой тебя!

— Этой не надо, но идея мне нравится! — оживляется Гинтоки. Но быстро спохватывается, замечая, как сатанеет его подруга. — Я отвлёкся. В общем, это как в пачинко: всё зависит от везения. Если удача сговорилась с природой, женщина будет получать удовольствие от проникновения. Но шансы не так уж велики: примерно 2/3 остаётся за бортом этой лотереи.

— Ты просто хочешь меня поддержать. — Цукуё расстроенно качает головой.

— Выкини «поддержать» и получишь верное утверждение. Цукки, это нормально. Отцепись от себя. Забудь про порно и куртизанок. В порно люди часами долбятся друг в друга, знать не зная про ЗППП, нежелательную беременность и многие другие чудеса реальности. А куртизанки… Кто-то врёт, кто-то развивает чувствительность по долгу службы. И ты тоже можешь, если захочешь.

— Могу? — неуверенно переспрашивает она.

— Да. Только пойми, зачем тебе это надо.

— Как это — «зачем»? Ведь тебе…

— Я тут ни при чём, — отрезает Гинтоки. — Может, ты, ослеплённая светом моего великолепия, и не заметила, но я тоже небезупречен. — Цукуё громко фыркает, и он продолжает. — Но и мне не нужна идеальная женщина. Мне нужна ты. — Саката поглаживает её талию, пока она, смешавшись, потупила взгляд. Он ждёт, прежде чем продолжить. — Я пойму, если сейчас ты захочешь остановиться.

Она потрясённо смотрит на него.

— Почему? Тебе не приятно?

— Приятно. Но я не хочу, чтобы ты делала это через силу.

— Я и не делаю. — Она качает головой, робко улыбаясь. — Ты сказал, я должна понимать, зачем мне это нужно. Я знаю, зачем. И этой причины достаточно, чтобы продолжить.

Гинтоки откидывает голову, когда Цукуё заполняет себя им до конца. Вот так вот. Вечно она упускает момент, когда нужно сказать «стоп».

Впрочем, и он такой же.

— Упрямая женщина, — кряхтит Саката, когда она осторожно приподнимается, прислушиваясь к ощущениям. — Опять думаешь всё сделать сама. Но и мне есть, что добавить.

Работает, как часы. Цукки моментально теряет сосредоточенность, а движения становятся более резкими, когда пальцы ложатся на её клитор. Он старается не переусердствовать, чтобы оставить ей возможность следить за происходящим. Но и сам плохо себя контролирует, когда над ним…

Разгорячённая и часто дышащая, с блестящей от пота кожей и расфокусированным взглядом, постанывающая Цукуё скользит на его члене. Внутри у неё так хорошо, так мокро, жарко и узко, что невозможно думать о чём-то другом. Он гладит её настойчивее, и она инстинктивно сжимается, вызывая у него хриплый стон. Определённо, выступать дуэтом не хуже, чем соло.

Новый стон, на этот раз её. Он ловит открытый рот Цукуё, жадно целуя. Рука на бедре начинает слегка надавливать, чуть подгоняя ритм. Гинтоки внимательно смотрит ей в глаза. Цукки понимает, поддерживая зрительный контакт. Ей хорошо, и от этого удовольствие становится ещё острее.

Темп по-прежнему невысок. Но ему вдруг оказывается достаточно. Медленно заполняя её и также медленно расцепляя их связь, он находит полутона, незамеченные раньше. Не дикий траходром, рисуемый воображением как совершенство, но тонкий чувственный опыт, в котором узнаёшь и партнёршу, и себя. И он, внезапно, оказывается не хуже.

Хотя, может, всё дело в завораживающих глазах и горячем шёпоте, когда с её губ срывается его имя? Даже теперь Гинтоки ищет доказательства, что Цукуё возбуждена не меньше него, что ей в кайф, как он трогает её, как входит внутрь, что всё это он, а не кто-то другой.

И находит. Ногти, впившиеся в его спину, стоны, внутренние сокращения, откликающиеся волной наслаждения, бегущей от члена по телу, — всё говорит ему, что Цукки сводит с ума секс с ним, с Сакатой Гинтоки.

В тот момент, когда его бёдра начинают двигаться ей навстречу, разум отключается. Но Гинтоки вырвался слишком далеко, чтобы заметить потерю. Слишком важно сейчас требовать её тело в полное подчинение, стирая запреты и границы. Цукуё принадлежит ему. Он сделает всё, чтобы она запомнила это, сохранив в себе импульс упоения им. Он будет пронизывать её током при случайно брошенном взгляде, незначительном слове или лёгком прикосновении, будоража душу и будя в теле ответную реакцию.

Он станет её главной зависимостью. Подсадит на секс с ним, как на наркотик. Заставит Цукуё просыпаться ночью в лихорадке, с горящими щеками и бешеным сердцебиением. С кровью, несущейся по венам потоками огненной реки. С покалывающими от возбуждения сосками и сочащейся щёлкой. С трясущейся рукой, набирающей его номер, пока другая исступлённо ласкает тело. Со срывающимся голосом, молящим приехать и отодрать так жёстко и глубоко, как пожелает.

Всего этого он добьётся здесь и сейчас. Собрав волю в кулак, нанесёт решающий удар. Сделает из неё главную жрицу культа, готовую каждый день возносить ему мольбы и надраивать до блеска. И пусть Канамари-мацури* и Хонэн-мацури* уступят тому величию, какое даст ему её поклонение.

И вот когда Цукуё протяжно стонет, призывно двигая бёдрами, он напрягается до предела. Член, стиснутый жарким лоном, пульсирует сильнее, набухает и в решающий момент вбивается до предела. Миг — и тело пронзает острой конвульсией оргазма, с которой из головки выстреливает семя.

Гинтоки тяжело дышит, уткнувшись носом в шею Цукуё. Острый запах его пота мешается с солёным вкусом её тела, которое он в упоении целует.

Так вот он какой, секс со своей женщиной.

Саката осторожно приподнимает её, снимая с себя. Стягивает презерватив и завязывает узелком, прицеливается и кидает в мусорку. Бинго! В самую точку.

Оборачивается к Цукки, прислушиваясь к приятному изнеможению в теле. И застывает.

Она молчит, но потрясённый вид говорит сам за себя. И это совсем не то потрясение, которое Гинтоки ожидал. Не «О, Гин-сан, это было незабываемо!», а «Как, и это всё?»

Цукуё по-прежнему не издаёт ни звука. Чувствуя, как покрывается испариной, Саката громко сглатывает:

— Ано… Цукуё-сан… А вы ещё не…

Её брови ползут вверх.

— Ну знаете… Наш аттракцион подошёл к концу, но вы, возможно, не в состоянии покинуть кабину, так как застряли на середине?..

Помедлив, она утвердительно кивает.

КСОООООО!!!

Нет, этого не может быть! Мир не может быть так жесток! Ведь он выложился на полную!

«Но, может, мне этого просто мало? — слышит он насмешливый голос в голове, в котором легко узнаёт Шинигами Таю. — Какая жалость! Теперь придётся искать кого-то, кто сможет стать мне достойным противником! Ведь ты знаешь, Гинтоки, что в любви как на войне*. Что же до нашего маленького приключения, то… — он слышит, как она выдыхает дымок, после чего она мрачно изрекает: — … оно было очаровательным».

Он проиграл! Проиграл! Прощайте, надежды на чинко-мацури, бешеное радео с понедельника по пятницу и пижамные вечеринки по выходным! Чин-сан пал, и теперь никто не придёт ему на помощь!

— Но, знаешь, это вовсе не проблема! — Он чувствует ласковое прикосновение к плечу, и поднимает голову. — Мне всё очень понравилось, правда!

Ну да. Цукуё была бы не Цукуё, если бы не протянула ему руку, пытаясь вырвать из бездны отчаяния.

— Брось, Цукки, — убито отмахивается он. — Я ценю твою доброту, но этот позор мне не смыть вовеки. И почему я не родился монстром с парой десятков тентаклей?!

— Нет… Знаешь, я очень рада, что ты такой, как есть…

— Тогда бы я мог завершить начатое, заменив одного павшего бойца другим, полным сил и энергии!

— Пожалуйста, не продолжай. Меня сейчас стошнит. А я вовсе не хочу, чтобы у этой истории был такой конец.

— И я не хочу, но что делать!.. — патетически всплёскивая руками, восклицает Гинтоки.

И осекается.

Мгновение он внимательно смотрит на Цукуё, слегка побледневшую от последних его заявлений. А затем накидывается, заваливая на кровать и сам падая сверху.

Цукки вскрикивает от неожиданности.

— Ты что делаешь? — удивлённо спрашивает она.

— Битва ещё не проиграна, — сквозь зубы цедит Гинтоки.

— Битва? Какая ещё битва?

— Я, легендарный воин Джоишиши Широяша, готов сложить голову на этом поле боя.

— Ой, ты что за чушь несёшь? Не надо ничего складывать и приплетать сюда войну! Просто успокойся, хорошо?

Но Гинтоки уже вошёл во вкус. Возмущённая Цукки колотит его кулаками по спине, но он открывает ответную атаку, применив секретное оружие — поцелуй с языком.

Цукуё мычит, не очень-то довольная его стратегией. А он тем временем прикидывает, какую тактику применить дальше.

Нужно признать прямо — выстрел из Нео Армстронг Циклонной Реактивной Генераторной Пушки забрал у него слишком много сил. Ждать, когда она перезарядиться, слишком долго, да и к чему? Доподлинно выяснено, что у Цукуё есть от неё барьер.

Но ведь есть ещё надежда! Он сам неоднократно держал её в руках и знает, как с её помощью вынудить противника поднять белый флаг.

Прежде, чем Цукки успевает осознать ситуацию, он отрывается от её губ, и глубоко вздохнув, ныряет вниз. Туда, где под толщей бушующий вод скрыто истинное логово дракона.

— Гинтоки, нет! — вскрикнула Цукуё, протягивая к нему руку.

Но поздно! Закинув её ноги себе на плечи, он накрывает её коралловый риф ртом.

Рука, не успевшая предотвратить катастрофу, безвольно опускается на его макушку.

Реакция незамедлительна. Таких бурных стонов он от Цукуё ещё не слышал.

А язык продолжает наносить удары, изводя соперника такими несомненными преимуществами, как ловкость, манёвренность, скорость. А тот только и может, что лететь на свет мотыльком, презревшим страх печального исхода. Гинтоки изводит его, не давая предугадать следующие действия, и то нежно лижет, то посасывает, то бессовестно атакует с разных сторон.

— Ги-гин-то-ки! — На последнем слоге голос её подводит, поднимаясь до гималайских высот. — Не могу больше…

Да! Это — решающий миг сражения тигра против дракона, а значит то самое время применить его главную технику. Язык! Пальцы! Слияние! Яркая вспышка хеншина* и — о чудо! — непобедимый Гандам лизо-гладильного поколения обрушивает на космического врага свою несокрушимую мощь.

Цукуё резко выгибается, зарываясь пальцами ему в волосы. Громкий крик, и она падает без сил, отдаваясь на милость врага.

Враг приподнимается на локтях, довольно облизываясь.

Надо думать, будут ему и мацури, и радео, и пижамы.


*******************


— Гин-сан! Цукуё-сан! — Бегущий на встречу Шинпачи радостно машет рукой.

— Как я рада, — с облегчением выдыхает Хинова. — Мы так за вас волновались.

— И я очень волновалась! — Кивает Кагура. — За Цукки! Она бы легко справилась одна, но то, что ей на голову свалилась обуза из Гин-чана, уменьшило шансы на спасение до нуля!

— Ой, ты, недоразумение космических масштабов! — вскипает Гинтоки. — Как ты разговариваешь со своим начальством? Вообще-то это я спас нас от адского девятиглавого дракона, испепеляющего противника одним взглядом!

— Это был очень милый дракон с одной головой, которого Гинтоки убил по ошибке, — флегматично поправляет Цукки.

— Женщина! Ты вообще молчи! Тебе можно разговаривать только тогда, когда тебя спрашивают! Ит-та-та-та-та! — Гинтоки хватается за живот, в которой за секунду до этого врезался кулак названной женщины. — Ты что творишь?!

— Ну раз уж говорить мне нельзя, то за меня всё скажет оружие, — холодно отвечает Цукуё, в чьей руке блеснул кунай.

— Так Гин-сан дрался ради нээ-сан с драконом? — восхитился Сэйта. — Круто! Вот бы самому поиграть в эту игру!

— Нет! — синхронно выкрикивают Гинтоки и Цукуё. Переглядываются и резко отводят взгляды, покашливая в кулаки.

— Это очень опасно, Сэйта, — выпаливает Цукки, трясущимися руками поднося к губам кисэру. — В этой игре приходится ставить на кон жизнь.

— Именно! — подхватывает Гинтоки. — Прежде, чем стать змееборцем, тебе придётся обуздать собственного питона. Только приручив его, ты сможешь заползти в чужую пещеру. Ой! Ну что ещё? — громко шикает он на Цукуё, толкнувшую его локтем.

— Нечего забивать его голову всякими пошлостями! — шипит она в ответ.

— Тут не о чем волноваться! Ёшивара прекрасно потрудилась, так что для моих пошлостей там попросту нет места.

— И всё же держи себя в руках! Ты ходишь по тонкому льду. Мы же решили ничего им не рассказывать, а ты уже сыпешь намёками!

— Когда это? — оскорблённым шёпотом отнекивается Саката. — С чего ты взяла, что я хочу рассказать всем и каждому, что мы теперь парочка и делаем всякие грязные вещи, пока другие думают, будто мы пошли стирать бельё в реке?

— Какое ещё бельё в реке?! Ты с ума сошёл?! В мире, где существуют стиральные машины, это самая очевидная ложь на свете!

— И всё-таки это что-то! — восклицает Сэйта. — Так рисковать ради Цукуё-нээ! Как же Гин-сан её любит!

— Э?

— Тссс, — усмехнулась Кагура, — я поняла это ещё тогда, когда он бросился спасать её от Джираи.

— Да, это было самое настоящее признание, — хитро улыбнувшись, согласилась Хинова.

— Правда? — удивился Шинпачи. — А я подумал, что он так признавался в любви алкоголю, которым пожизненно обеспечило звание дважды спасителя Ёшивары. А вот история с Сузуран-сан показалась мне его любовным письмом.

— Это было уже не письмо, а кольцо! — фыркает Кагура. — Он сделал ей предложение, пообещав целую страну в придачу!

— ОЙ!! ЧТО ЗА МАНГУ ВЫ ЧИТАЛИ?! ТАКОГО НИКОГДА НЕ БЫЛО!

— Конечно, было. — Кагура строит лисью гримасу. — Это было написано между строк.

— А вот и нет! Я этого пьяного терминатора совсем не…

Он осекается. Переводит взгляд на Цукуё, смотрящую на него во все глаза.

Тревожное эхо, раздавшееся в голове, навязчиво повторяет слово из недавнего прошлого. Брошенное спонтанно и совершенно некстати, прочно позабытое ими обоими.

— Хах. — Гинтоки отворачивается, пиная попавшийся под ногу камень. — Надоело. Вы как хотите, а я домой.

Он лениво плетётся вперёд, ожидая, когда Кагура и Шинпачи бросятся его догонять.

— Цукуё-нээ! — Сэйта встревоженно смотрит на сестрицу, сжимая кулаки. — Неужели ты вот так его отпустишь.

Потупив взгляд, Цукки молчит. Зачем разворачивается, уходя в обратную сторону.

— Да, — коротко бросает она.

— Но как же так? — Расстроенно вздыхает мальчик. — После всего, что они вынесли, расстаться так холодно?

— Холодно? — На лице Хиновы расцветает улыбка, и она заговорщицки подмигивает. — Вовсе нет. Просто эти двое уже всё друг другу сказали.

— Когда? Я ничего не слышал.

— Некоторые разговоры происходят совсем без слов. Однажды я расскажу тебе об этом. А пока хорошо бы поговорить с Цукки. Ей ещё так много нужно узнать.


Эрика Ласт — режиссёр феминистического порно, отличающегося от обычного наличием сюжета, эстетикой и наличием в кадре реальных человеческих тел. Несколько лет назад была уличена в принуждении актёров совершать неприятные им практики, за что получила от фанатов шквал критики.

Супер Сайян — форма могущественного воина из манги «Dragon Ball» — vignette.wikia.nocookie.net/dragonballssd/image...

Аку — демон и главный антагонист сериала «Самурай Джек». Проигрывая бой, он раскрыл временной портал, затянувший Джека в будущее, где Аку правит миром. — vignette.wikia.nocookie.net/character-power/ima...

Кецу но Ана — «анальное отверстие» по-японски.

«Tenga Egg» — мужской мастурбатор в виде яйца. Раскрываясь, имеет вид трубки, в которую вводится член. Несмотря на хорошее качество материала, один из самых дешёвых на рынке игрушек для взрослых, так как легко рвётся и рассчитан всего на несколько применений. А теперь вопрос: кто заплатит мне за его рекламу?

Чин-сан — от японского «чинко», то есть член.

Огури Шун — актёр, исполняющий роль Гинтоки в лайв-экшене — www.yesasia.ru/wp-content/uploads/2017/07/arama...

Pocky — палочки в шоколаде — e-sweets.ru/wa-data/public/shop/products/51/06/...

Окаэри насай — «добро пожаловать домой» по-японски.

Врата Истины — один из ключевых артефактов манги и аниме «Fullmetal Alchemist» — i.pinimg.com/originals/be/85/43/be854356f6dfb66...

Хонда Тору — главная героиня манги и анима «Корзина фруктов», воплощение доброты и невинности, не способное и мухи обидеть — static.findanime.org/uploads/pics/00/96/804.jpg

Канамари-мацури и Хонэн-мацури — фестивали, посвящённые культу плодородия, где главный объект поклонения — фаллос. Сопровождается ношением по улицам огромного — около 250 м — деревянного лингама.

…в любви как на войне — отсылка к из аниме «Госпожа Кагуя: в любви как на войне». Вся сцена является аллюзией на постоянные фантазии главного героя, в которых он представляет, как Кагуя издевается над его чувствами, называя его поведение «очаровательным».

Хеншин — процесс перевоплощения, часто использующийся к махо-сёдзё. Один из самых известных — в сериале «Sailor Moon» — www.sailorgalaxy.de/tl_files/sailor-galaxy/char...

@темы: фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Логово дракона

---

Раздаю долги

В общем так, Сорачи и ко, слушайте сюда! Я свою часть сделки выполнила! Теперь будьте хорошими мальчиками и выполните свою! После фильма 2021 жду от вас анонса ещё одной полнометражки, на этот раз чисто по ГинЦу. На этом всё. Расходимся.

А. Нет. Стойте.

Я тут вообще-то за вот этим вот. Три года дописывала. С ума сойти.

Разбито на две части, так как дневник такие большие и толстые (хи-хи) тексты не тянет.

Название: Логово Дракона
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: Гет, Романтика, Юмор, PWP
Предупреждения: BDSM, Кинк, ОМП, Нехронологическое повествование
Статус: закончен!!!
Размер: миди
Примечания автора: Автор сам не знает, что творит *.*
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/4651881/13385321#part_conte...

Часть пятая. Если крадёшь концепцию фемпорно у Эрики Ласт, обращайся с актёрами этично! (начало)

Ребята! По частоте уходов в закат я могу соперничать только с Гинтоки. Но, знаете, я безумно по вам соскучилась! Так что решила воспользоваться текущей ситуацией для своего триумфального (ли?) возвращения!
Та-дам!
Э-э-э, кхм. Знаете, это немного странное продолжение. И я до сих пор не поняла своего к нему отношения. Знаю только одно: когда в свои 14 я впервые стала читать рейтинговые фанфики, то не встречала ничего подобного. Это не значит, что те истории были хуже. Речь не об этом. Но мне кажется важным не только возбуждать читателя, но и говорить на волнующие темы. И секспросвет — одна из них.
Получилось ли у меня? А вот и проверим.
И да. Эта часть гораздо прямолинейнее в плане лексики, чем предыдущие, так что особо чувствительным котикам приготовиться.
Приятного чтения!


В предыдущих сериях…

Земля самураев. Много воды утекло с тех пор, как нашу страну так называли. Саката Гинтоки — один из немногих, кто живёт старыми идеалами. Женщины, дети, старики или инопланетяне — ему всё равно, кого обирать. Если обещать ему плату, он готов на что угодно.

Цукуё, расследовавшая похищение куртизанок из Ёшивары, оказалась заточена в компьютерной игре. Гинтоки, отправившийся за ней, сразил главного босса — дракона. Однако этого оказалась недостаточно, и героям пришлось искать другой путь, чтобы вернуться в свой мир.

Долго бродя вокруг да около, они решились поставить на кон свои отношения и провести BDSM-сессию. Поначалу всё шло криво-косо, но раз в деле Гин-чан из Ёродзуи, то дальше будет только кривее и косее. Тем не менее, случилось чудо, и Гинтоки с Цукуё сознались друг другу в симпатии.

После этого BDSM-сессия пошла совсем по-другому. Верёвка, повязка на глаза, свечи. Цукуё понравилось. А вот Гин-сан остался при смешанных чувствах. Он стоит на перепутье, раздираемый гордостью и желанием заполнить ею вполне конкретную лакуну.

Игра выпустила героев в реальность, предложив посетить врача. Что же ждёт наших героев теперь?..

В некотором царстве, в некотором государстве жила-была счастливая королевская чета. Страна процветала под властью мудрого правителя, а добродетельная супруга во всём ему помогала. И день за днём не знали бы люди горя да печали, ка бы не напасть горемычная: не могла королевна зачать дитя.

Уж чего только люди добрые ни присоветовали, за какими знахарями и ведуньями не посылали, каких чудодейственных снадобий не настаивали — да только как об стенку горох. Наконец, решено было снарядиться к старой ведьме, живущей в непроходимой лесной чаще. Король с королевой собрали свиту, сели в карету и помчали по дороге.

Долго ли коротко ли, да только дорожка истончилась узкой тропинкой, на которой и вдвоём не разминуться, куда ж проехать. Вышли тогда король с королевой и пешком пустились, наказав части свиты приглядывать за каретой, а части за собой следовать.

Не встретились им на пути ни волк, ни лисица, ни медведь, да только с каждым шагом деревья подступали ближе, а листва над головами сгущалась, не давая пробиться робким лучам света. Тропинка вихляла и обрывалась, едва проступая на поросшей мхом земле. И когда впереди мелькнул призрачный огонёк свечи на окне, и король обернулся, чтобы обрадовать королеву и свиту, то обомлел: позади никого не было.

Вне себя от ужаса, он ринулся к покошенному домишке на хмурой лесной поляне и распахнул кособокую дверь.

— А-а-а, милок, вот и ты, — проскрипел иссохший старушечий голос. — Что ж застыл на пороге? Знаю я, зачем пришёл, и жду давно. Ну так проходи, забери своего первенца.

Безликий мрак передней всколыхнулся, и из него, мягко ступая босыми ногами, выступила скрюченное существо. Перед собой оно держало свёрток, из которого доносились тихие всхлипы.

— Где моя супруга, чудовище? — чуть слышно промолвил король.

— Где была, там уж нет, — захихикала карга, перекладывая ношу в государевы руки. — Али не знаешь сам: будущее рождается из костей прошлого.

— Ты… ты не посмеешь…

— Так ведь уже, батенька, уже. Да не стой ты истуканом, приголубь хоть дитятко, прижми к сердцу.

— К сердцу?! — взревел король. — Что ты понимаешь, убогая! Даром мне не сдался этот прихлебатель! Думаешь, мы зачать не могли? Как же! Я этого не хотел, я, вот и исхитрялся сдерживать своих солдат! А ко врачевателям, колдунам да прочим чертям только с одной выгодой обращался: узнать, как свою благоверную ещё мудрёнее пришпилить. Она у меня молодая, горячая, бывшая топ-модель. Мне уже не двадцать, вот и дознавался до приблуд всяческих!

— Э-э-э, — растерянно протянула ведьма. — Ты не серчай, родненький, только колдовство-то того, необратимое. Ребёночка обратно не возьмут, жену-прелестницу тоже не вернут: уж больно она там понравилась.

— Так значит этот малёк лишил меня лучшего секса в жизни?! Да чтоб ему самому без женщин жить и ласки их не знать! Чтоб во всех четырёх сторонах света не нашлось девицы, которая бы согласилась с ним переспать! Чтоб в постели ни одна с ним стонать не стонала и кончать не кончала! Вот моё отцовское напутствие, сынок!

Никто не знает, сколько в это сказке правды, а сколько выдумки. Как не знает, чем она закончилась. Да и закончилась ли? Что могло случиться с тем невинным ребёнком, который рос и мужал, даже не зная о нависшей над ним скверне? А ведь отцовское проклятие самое чёрное и сильное. Даже могущественная лесная ведьма, пожалевшая нежеланное дитя, и та не смога его снять. Только лишь облегчила чуток:

— Коли не найти тебе невесты по четырём сторонам света, что в том за мука? — приговаривала старуха. — Дерево тянется к солнцу ветвями, да только истинная жизнь его сокрыта под землёй. И ты, малой, там ищи, так поди ж целое сокровище откопаешь.

И он отрыл. Не интересуясь даже, ему ли предназначался этот клад или ждал кого-то другого. Внутренний голос сказал: моё. Без лишних мудрствований и сомнений, сразу обозначил права и границы. Вот так сразу откликаясь на любые безумства, будь то сражение с Королём ночи, схватка с безумным пауком, война против целой страны или битва с драконом. Казалось бы, он всё делал правильно и вот уже сектор «приз» на барабане, получи и распишись.

Вот только вместо сладко стонущей раскрасневшейся Цукуё ему достаётся сливное отверстие унитаза.

Он не слышал, что вещал умасленный улыбкой доктора, первым встретивший их на родной земле. Слух реагировал лишь на неуверенные интонации в голосе Цукки, хотя смысл слов мешался в один липкий ком.

Он хотел её до одури. Такую чувственную, смущённую и дико заводящую. Сознание захлопнулось как мышеловка, так что и шагу нельзя было ступить, не вспоминая нежную кожу, мягкие приоткрытые губы и скользкую влагу на пальцах. Он хотел взять от неё всё, заставить желать сильнее, а чувствовать глубже. Сколько сценариев, мест, костюмов и поз.

И все они оказались смыты со скомканной салфеткой — единственной свидетельницей его триумфа.

Гинтоки глубоко выдыхает. Не то чтобы он раньше так не делал или стыдился себя. Просто не чувствует облегчения. Да, с тела снята часть напряжения, но мозг по-прежнему отказывается принимать плацебо за настоящее лекарство. И, чёрт возьми, его не сложно понять: кулак против первого секса с его женщиной — как гомеопатия против серьёзной хирургической операции.

Вывалившись из кабинки, Гинтоки подносит руки к автоматическому датчику на раковине. Вода брызжет и бурлит, прозрачной воронкой убегая в слив и унося за собой пузырьки мыльной пены. Он набирает немного в ладони и выплёскивает на лицо, жмуря глаза и чувствуя, как прохладные капли покалывают кожу и скатываются за ворот рубашки.

Переводит взгляд в безжалостно правдивое зеркало. Ну хоть бы из сочувствия скрыло уставший и болезненный вид с залёгшими под глазами синяками. Как ему с такой физиономией хорохориться и вести себя молодцом? А ведь надо ещё доставить Цукуё в Ёшивару, и только потом — домой, отсыпаться. Сигнал «не маленькая, сама доберётся» самоустранился, не добравшись до коры головного мозга: после всего пережитого Гинтоки не успокоится, пока лично не передаст Цукки Хинове на руки.

«Интересно, в какую часть города нас занесло?» — лениво думает Саката, выходя из туалета. И стопорится на месте.

Опершись спиной о стену, у дверей стоит Цукуё. Заметив его, порывисто вскидывает голову и будто хочет что-то сказать, но тут же осекается и растерянно опускает взгляд. Губы лихорадочно-алые, чуть приоткрытые и поблёскивающие, бледная кожа подсвечена румянцем, а глаза — упоительно сверкают гранями тщетно скрываемых чувств. Такая трогательная и невинная, что хочется обнять и приласкать, даря тепло и защиту. Но Гинтоки знает, что на долго его не хватит. Трепетная нежность лишь припорошила желание, обманчиво обещая соблюдать нейтралитет. Который с грохотом рухнет, стоит только Цукуё попасть к нему в руки.

— Йо. — Обыденно кивает он, словно давний знакомой, с которой потерял всякую связь. — Чего не подождала в кабинете?

— Волновалась, — тихо признаётся Цукки, осторожно, точно боясь спровоцировать, заглядывая в глаза.

— А. — Он не находит ничего умнее в ответ. Её забота должна согревать, но вместо этого — предательски обжигает. Ему хочется волновать Цукуё не здесь и не так. И не нужно им никаких ухищрений, вроде связываний и расплавленного воска. Первый раз на то и первый, что одно только ощущение горячего дыхания на коже, мягкости прикосновений и счастливого взгляда хватает с головой.

— Не будем возвращаться в кабинет. — Заметив отсутствие у него желания высказаться, Цукуё берёт инициативу на себя. — Я как могла убедила Шинру-сэнсея, что лечение тебе ни к чему. Так что можем выбираться.

— Отличная новость. — Вздыхает Гинтоки, почёсывая затылок. — Тогда на выход. Не будем заставлять Хинову и мелюзгу ждать и беспокоиться.

— Они уже знают, что мы выбрались. Я им звонила.

— Вот как… — Рассеянно кивает Саката, толкая входную дверь. — Но ты наверняка соскучилась по родным улицам квартала удовольствий и… О…

Дар речи стремительно покидает его. В глаза ударяет ослепительный блеск неоновых вывесок, чей кислотный свет сигнализирует об их местоположении вперёд кричащих надписей.

Ну конечно. Где же им ещё оказаться, как не на улице лав-отелей?

— Ксо. Дерьмовая шутка, жизнь, очень дерьмовая, — шипит Гинтоки, закрывая лицо рукой.

Ладно. Глубокий вдох и выдох, вдох, выдох. Окей. Булки поджать, шары по полу не катать и палки не разбрасывать. Он справится, это не сложно, нужно только идти быстро и не оглядываться…

— Я сняла нам номер. Отель в ту сторону.

— Что?! — Гинтоки в прыжке поворачивается в ней, широко расставляя согнутые ноги и в панике хватаясь за голову. — Что за саботаж?! Ты осознаёшь, что только что выстелила нам дорогу в ад?

— Чт… — Цукуё отступает, ошарашенная его выпадом. — Какой ад?

— Нет, эта женщина безумна, безумна! Эй, скорую сюда, человеку плохо!

— Ками-сама, прекрати разыгрывать клоунаду! — Опасный прищур Цукки не предвещает ничего хорошего, но Гинтоки остаётся слеп к угрозе.

— Значит, ничего другого не остаётся, да? — истерически хихикает Саката, бестолково приглаживая волосы и оправляя одежду. — Я держался как мог, но что может простой человек против нечеловеческого натиска? Веди меня, Цукки! — ревёт Гинтоки, занимая стойку Супер Сайяна*. — Сделаем это!

— Да что ты вообще несёшь! — кричит вышедшая из себя Цукуё, и на фоне её раскрасневшегося лица электрические вывески выглядят блеклыми и неубедительными. — Я хочу, чтобы ты отдохнул и всё!

— О, я прекрасно отдохну на тебе, моя ненаглядная… Ита-та-та! — Порыв чувств, в котором он тянется к Цукки, осаждается немилосердно обрушенным на голову кулаком. — Ничего, мы это уже проходили, — бодрится Гин, едва не выдыхая носом пар, — и знаем, как сделает строптивицу ручной…

— Гинтоки! — отчаянно осаждает Цукуё, хватая его за плечи и встряхивая. — Ты сам на себя не похож. Послушай, тебе нужен сон. Перестань артачиться и просто сделай, как я прошу.

— Да кто же станет перечить Луне Ёшивары. — Всплёскивает руками Саката. — Одно только слово, и я на край земли пойду за вашим светом.

— Так далеко идти не придётся, — бурчит Цукуё, нимало не тронутая цветастыми речами. Вцепившись в его предплечье, как если бы он протестовал и вырывался, она уверенно идёт вперёд. Наконец один из рекламных щитков, шаловливо подмигивающих цветными лампочками, задерживает её внимание. Бесстрашно, точно вступает в решающую схватку, Цукуё толкает дверь и затаскивает Гинтоки следом.

Прихожая обставлена сдержано и по-европейски. Нет приступки, у которой принято оставлять обувь, зато есть мягкий тёмно-коричневый ковёр, приглушённый свет и ряды пронумерованных ячеек, пристроившихся по обеим стенам.

— Наш номер 63, — сообщает Цукки, открывая названный ящичек. Внутри лежит позолоченный ключ.

— 69 подошёл бы лучше, — гогочет Гинтоки, ничуть не пристыжённый сердитым взглядом, который метнула в него недовольная девушка. — А здесь заботятся о приватности гостей, — между делом замечает он.

— Да. — Цукуё кивает головой, кладя на место ключа деньги и закрывая ячейку. Слышится механический щелчок и пиликание электронного сигнала. — В таких заведениях предпочитают ограничивать любое общение, в том числе и с персоналом. С нами свяжутся только в том случае, если уплаченной суммы окажется недостаточно.

— Какая тактичность. — Позёвывает Гинтоки, нажимая кнопку лифта.

— Побольше, чем у тебя, — ворчит Цукки, скрещивая руки на груди.

— Эй, это ты меня сюда привела. — Саката пожимает плечами. — Какой этаж? Шестой? Так что, всё, что произойдёт дальше, даже не моя инициатива.

— Конечно, не твоя. Ты вообще не умеешь признавать свои слабости.

— Почему же, я всегда рад в них признаться. Твоя грудь — моя большая, даже огромная слабость.

— Гинтоки! — Она сжимает кулаки и возмущённо вскидывается, не в силах, однако, скрыть тронувший кожу румянец. — Ты совсем меня не слышишь! Глаза слипаются и ноги едва держат, а всё продолжаешь нести чушь! Сон, тебе нужен здоровый и крепкий сон!

— Ну если вы, ребята, так называете это в Ёшиваре, то…

— Да чтоб тебя! — рявкает Цукки, царапнув дверь ключом, со злости пронесённым мимо замка. — Хочешь со мной переспать — отлично, значит, так и будет!

— Э… что?

— Да-да! — с пронзительным визгом металла об металл ключ входит в скважину. Цукуё с ломовым напором проворачивает его и распахивает дверь, едва не снося с петель. — Прошу внутрь, — угрожающе шипит она, буравя его взглядом.

— Ано, Цукки, — лопочет Гинтоки, осторожно отступая назад, — ты, может, не знаешь, но есть разница между «лучами любви» и «лучами смерти». Я ничего не имею против первых, но вторые вот-вот не оставят от главного героя манги и сериала «Гинтама» ничего, кроме «тама».

— Об этом не беспокойся: «тама» исчезнут первыми.

— Да я не про эти «тама», а про «тама», которая душа! — Но руки инстинктивно тянутся на защиту самого дорогого. — Слушай, мы где-то свернули не туда. С каждой минутой ситуация набирает обороты, неизбежно катясь в пропасть. Давай просто уйдём отсюда и освежим голову по пути до Ёшивары…

— Внутрь, — хладнокровно режет Цукуё. — Живо.

Гинтоки нервно сглатывает. Конечно, в его голове уже давно роится куча более чем странных сценариев с участием Шинигами Таю. Но такого, в котором она бы меряла его взглядом мясника, он что-то не припоминает.

Двигаясь бочком по стенке, он опасливо протискивается внутрь. Мысль, что стоит повернуться к Цукки спиной, как она всадит нож меж лопаток, кажется пугающе правдоподобной.

Пока он пытается слиться с обоями, параллельно ловя каждое её движение, Цукуё запирает дверь и кладёт ключ на тумбочку. С болью в сердце Гинтоки вспоминает недопитое клубничное молоко, теперь уже навсегда лишённое право на героический конец в его желудке. Только и останется бедолаге, что канализационная труба, куда выльют испорченный продукт. Но, может, им повезёт, и они найдут хладные останки друг друга в водовороте общественных нечистот?

— В душ, — командует Цукуё, снимая сапоги и меняя их на тапочки. Такие чистенькие и беленькие, ещё не выпачканные в его крови.

— Слушай, я осознал свои ошибки и хочу их исправить. Просто скажи, что я должен сделать? Простить врагов и помолиться о просветлении Будде? Продать все органы, а выручку отдать на благотворительность? Сделать эпиляцию глубокого бикини? Что?!

— Не испытывай моего терпения. — Щурится Цукки, скрещивая руки на груди. — Живо пошёл мыться.

— А ты потрёшь мне спинку?

— Я потру твоей пустой башкой унитаз, если ты немедленно не исчезнешь, придурок! — сурово припечатывает Цукуё, и вид её холодного бешенства внушает абсолютное доверие к озвученным намерениям.

Первое, что он делает в ванной — запирается. Второе — оглядывается в поисках окна, через которое можно сбежать. Увы, но даже пресловутой вентиляционной шахты и той не обнаруживается.

Гинтоки вздыхает, спиной откидываясь на дверь. Это самая маразматичная ситуация за всю его жизнь, а это о многом говорит. Как можно одновременно изнывать от желания и трястись от ужаса в присутствии одной и той же женщины? Разве это не взаимоисключающая херня? И Цукуё… Что с ней творится? Её бросает из крайности в крайность почище его самого, только последствия выходок ещё более непредсказуемые.

Он стягивает с себя рубаху, комкая и кидая на пол, расстёгивает ремень и стягивает до лодыжек, где неожиданно находит сапоги. Чёрт, он даже не снял их у входа. Если он забывает выполнить даже действия, выполняемые на автомате, то дальше-то чего от него ждать?

Отшвыривая обувь в сторону и разбрасывая штаны с семейниками по разным углам, как если бы они в чём-то перед ним провинились, Гинтоки прошаркал до душа. Вода окатила льдом, и он едва не взвыл, но вовремя стиснул зубы. Вскоре холодные струи прошли, сменившись тёплыми, но лучше не стало.

«Вот бы сейчас сражаться с каким-нибудь Аку*, и угодить во временную дыру, перемещающую в далёкое будущее, где зло захватило мир. Герою сэнён-манги куда понятнее, что делать с целым миром ополчившихся на него демонов, чем с девушкой в своей спальне. Это всё из-за соседства с сопливыми подростками, да? Гин-сан так долго делил разворот с прыщавыми ОЯШ-ами, что сам заразился их никчёмностью?»

И ведь, казалось бы, он знает об обращении с женщинами побольше какого-нибудь Хироси-куна, готового биться в истерике и пускать кровь носом при виде бабушкиных панталон. И — что намного важнее — он знает кое-что о Цукуё. Самому почти не верилось, но ведь в логове дракона всё прошло... ммм… как бы точнее выразиться...

Хмм, ну вот, допустим, женщины у него были, и даже больше двух. Вот только для многих из них секс являлся способом заработка, а не чистого порыва — нет, не души, — алкоголя. И в первом случае Гинтоки получал театральное представление, разыгрываемое с разной долей убедительности. Во втором же ему вообще везло, если на середине процесса особу, согласившуюся на рандеву, не начинало укачивать или клонить в сон.

Честно говоря, он вообще не представлял, насколько прокачен его постельный скилл. Увы, но в жизни нельзя открыть окно персонажа и увидеть, что ты, де, непроходимый дебил, а значит вместо развития навыка отжима мобил, стоит начать учить алфавит. От тех же дам, с которыми сводила судьба, нормальной обратной связи ждать не приходилось.

Поэтому ошеломительный успех BDSM-сессии с Цукки стал абсолютной сенсацией. Его хотелось повторять и закреплять, просто чтобы лишний раз убедиться — они друг другу подходят. В каждом вдохе и в каждом движении, в каждом слове и стоне она откликалась на него, а он — на неё. В том, насколько естественной вышла игра, уж конечно заслуга не тщательных поисков выхода.

Но после всего, что между ними произошло, та Цукуё, что теперь ждала за дверью, казалась злой насмешкой судьбы. Гинтоки едва ли понимает, что на неё нашло. Затаскивать в лав-отель и угрожать интимом — подход пещерного человека с дубинкой, а не скромной и невинной девушки. Должны были пройти месяцы, прежде чем она перестала бы краснеть от одних только мыслей и панически бегать от встреч. Но то, что Цукки может перескочить через долгий период принятия на волне одного только раздражения и злобы, казалось диким извращением.

Выключив воду, Гинтоки вылезает из кабинки. Неохотно вытирается, набрасывает халат и подпоясывается. Тянуть время бесполезно, но и выходить навстречу бесславной кончине тоже не хочется. Наконец, он делает глубокий вдох и берётся за дверную ручку.

«Как знать, может, она уже уснула? Или одумалась и попросит отвести домой?» — надеется Саката.

Как бы ни так.

Первое, что он встречает — пасмурный взгляд из-под нахмуренных бровей. Цукуё сидит на краю кровати, скрестив ноги и руки, с таким видом, словно устроила забастовку и отказывается двигаться и говорить до тех пор, пока её условия не будут выполнены.

Гинтоки сглатывает. Атмосфера в номере, предназначенном для страстного совокупления, больше напоминает камеру для допроса. Сакате кажется, что его вот-вот начнут раскалывать с применением грубой силы. И хотя он готов выложить всё что угодно и по первому требованию, лишь бы избежать изощрённой жестокости, да не знает, что: вопросов-то никто не задаёт.

— Сядь, — режет Цукуё, прошивая тяжёлым взглядом. Гинтоки подчиняется, осторожно пристраиваясь на безопасном расстоянии от смотрящей волком девушки.

— Тоже хочешь доминировать? — Криво улыбается он, не зная, чем ещё заполнить паузу.

— Вот именно, — неожиданно соглашается Цукки. — Мы уже сыграли по-твоему, теперь мой черёд руководить процессом.

— Мне кажется, это заманчивое предложение прозвучит лучше, если не включать фоном саундтрек «Пилы». Или это из «Хэллоуина»?

— Гинтоки.

— Что? Хочешь сказать, я один это слышу?

— Умолкни.

Её взгляд меняется. Теперь она смотрит уверенно и с полным сознанием правоты, и кажется, что вместо той Цукуё, которую он ласкал и целовал не больше часа назад, рядом с ним сидит волевая и неприступная лидер Хьякка, впервые увиденная несколько лет назад.

И это странно. Гинтоки никогда не делал различия между Цукки в работе и вне её. Ощутить разницу теперь, когда они знают друг друга так близко, казалось нелепым.

— Закрой глаза.

Он промаргивается.

— Что ты хочешь…

— Секретная техника Ёшивары, — отстранённо сообщает она. — Радуйся: её используют только в самых исключительных случаях.

— Ты уверена, что тот самый исключительный случая это я? Если посмотришь историю моих поисковых запросов, то убедишь, что я такой же, как миллионы мужчин.

Вот ведь какая! И ни один нерв на лице не дрогнул. Он что, стал настолько предсказуемым?

— Просто закрой глаза, — вздыхает Цукуё, устало мотая головой. — Это не так много, особенно вспоминая о том, что требовалось от меня.

— Сидеть и получать удовольствие, — скалится Гин, не сдержавшись.

Цукки тут же тушуется, комкая ткань кимоно на коленях и бросая на него взволнованные взгляды. Ухмылка становится шире. Она такая чувственная, что можно и не трогать даже: всё ясно по нежному румянцу, розовящему кожу от любого намёка.

— Ты тоже не остался в накладе, — бурчит Цукуё, обиженно хмурясь.

— Нет, не остался, — легко соглашается Саката, чуть откидываясь назад и опираясь на руки. Когда она сбита с толку и не пытается прятать человечность под маской несокрушимости, то очень мила. — Ладно, будь по-твоему, — сокрушённо сообщает он, закрывая глаза. — Надеюсь, когда я их открою, ты не исчезнешь со всеми моими вещами.

— Конечно. Я всю жизнь только и думала, как стащить твои пожитки, — фыркает Цукуё.

— Дамочки из фильмов часто так поступают, — пожимает плечами Гинтоки.

— Не хочу тебя расстраивать, но дамочки из фильмов едва ли шли на риск ради семейников в клубничку.

— И очень зря. На них бы нашёлся покупатель, — криво усмехается Саката, вспоминая одну надоедливую шиноби. — Знаешь, как-то холодной безденежной зимой я думал, сколько бы мог выручить, распродав ей весь домашний хлам…

Он умолкает, когда в волосы мягко зарываются тонкие пальцы. Она медленно спускается от макушки к затылку, аккуратными круговыми движениями массируя голову. Проходится вдоль теменных областей к височным, где надавливает совсем слегка. Спускается к подбородку, где расправляет ладони и начинает оглаживать челюсть снизу-вверх.

Это чертовски приятно. То, как её пальцы касаются кожи и плавно очерчивают контуры лица, успокаивает и расслабляет. Движения обрисовывают брови от переносицы, постепенно поднимаясь к линии роста волос. Когда она проводит по носу, обводя ногтями кончик, он не сдерживается и чмокает её руку.

Цукки вздрагивает и на мгновение останавливается.

— Не сейчас, — шепчет она, осторожно накрывая его губы. — Доверься мне.

Ему одновременно хочется и не хочется ей подчиниться. Однако то, что она делает, настолько ново и незнакомо, что Гинтоки решает продолжить по её сценарию. Не только потому, что очень приятно, но и чтобы не мешать Цукуё проявлять чувства.

А чувств в её прикосновениях столько, что дыхание рвётся, как тонкий лист бумаги. Она будто пытается запомнить форму черепа, овал лица и каждую его чёрточку, чтобы по памяти нарисовать портрет или вылепить скульптуру. И когда подушечки пальцев пробегают щекоткой по скулам и лбу, когда плавно движутся от шеи к подбородку, ему хочется улыбнуться. Счастливо и немного мечтательно.

Руки ложатся на затылок, мерно перебирая влажные волосы, точно играя на струнном инструменте.

— В прейскуранте Ёшивары действительно есть такая услуга? — спрашивает Гинтоки, всё больше млея от оказываемых почестей.

— И да, и нет, — тихо отзывается Цукуё. — На самом деле, такой массаж в моде у куртизанок. Те, у кого есть время и деньги, могут записаться на специальные сеансы, другие делают сами себе. Раньше он считался единственным средством удержать красоту: при правильном направлении движений он помогает улучшить кровообращение и повысить тонус кожи.

— Хех, женские штучки, — фыркает Гинтоки, тем не менее, отделаться от омолаживающего ритуала не спешит.

— Точно, — по голосу слышно, что Цукки улыбается.

— Так что, Гин-сан недостаточно молод и свеж? — Шутливо кривится он. — Или ты хочешь повыгоднее продать меня в какой-нибудь чайный домик?

— Ага. Сначала продать, а потом выслушивать слезливые мольбы принять любые деньги, но только забрать тебя обратно. Двойная выгода.

— В конечном итоге, ты всё-таки пытаешься вытрясти из меня всё, что можно, — патетически подвывает Гинтоки.

— Спасибо, мелочь на проезд мне не нужна, — хмыкает Цукуё, слегка дёргая его за уши, и тут же начиная их пощупывать, легонько потягивая и потирая мочки. Когда её пальчики касаются кожи за ушными раковинами, Гинтоки хочется заурчать довольным котом.

— Приляг, — просит она, и он откидывается на спину.

Цукуё очерчивает овал лица, а затем проводит пальцами от подбородка по шее. Движения такие гипнотически чуткие, что все мысли сосредотачиваются в местах соприкосновения. Ему кажется, будто её поглаживания разносят по телу тепло и мерцание, разливающееся вместе с кровью по венам. Благостное ощущение покоя выравнивает дыхание и расслабляет мышцы.

Как пианист по клавишам, она проскальзывает по ключицам к плечам и обратно, с каждым разом чуть усиливая нажатие. Бережность Цукуё неожиданно открывает в нём не то что усталость — тоску по чему-то столь простому и необходимому, как согревающая забота родных рук. От того, как она разминает предплечье, доходя до кисти, а от неё — до ладони и пальцев — что-то пустое и тёмное, незаметно ширившееся внутри, постепенно затягивается и оплетается корнями, проросшими из маленького зерна.

— Не думала, что всё закончится так, — посмеивается Цукки.

— Мммм? — сонно мычит Гинтоки.

— Я выбрала путь шиноби вместо того, чтобы быть куртизанкой, но похоже, что от судьбы не уйдёшь. Как иначе объяснить то, что столько лет спустя я всё равно оказываюсь в лав-отеле в роли массажистки?

— Массажистки, — сквозь зевок тянет Саката. — А от банщицы отказалась.

— Перебьёшься, — фыркает Цукуё, сосредоточенно растирая пальцы. — Кстати, в школе Сэйты открыли бассейн. Он в восторге: говорит, что у него всё получается, что тренер очень хороший и не заставляет стаскивать плавки с сёгуна. Он даже думает записаться в секцию спортивного плаванья. Думаю, для мальчика его возраста это подходящее занятие, да и если есть интерес…

В какой-то момент ритм движений и голоса сливаются, убаюкивая размеренностью и постоянством. Сон подхватывает и обволакивает как кокон, надёжно укрывая от хлопот внешнего мира. Он видит Шинпачи с Кагурой, сидящих под котацу и спорящих о какой-то дораме. Кагура выигрывает, применив безупречный аргумент — кулак, — после чего мир лишается «Шинапчи ver. 8.0», и его подставка вынуждена представить улучшенную модель «9.0». Которую тут же выносит Садахару, решивший поучаствовать в играх хозяйки, всем весом навалившись на таскающий Шинпачи манекен.

Гинтоки, впрочем, совсем не замечает кутерьмы. Как зачарованный он следит за Кецуно Аной, ловя каждую её улыбку и мимолётный жест.

— Это она мне, — подперев рукой подбородок, мечтательно бормочет Саката на задорное подмигивание телеведущей.

— Интересно, есть ли у неё что-нибудь и для меня? — спрашивает подсаживающаяся рядом Цукуё. — Скажем, телефон психиатра.

— Водолей! Сегодня вашим близким понадобиться помощь, но не ваша, а особенного специалиста! Скорее звоните по номеру ХХ-XXXX-XXXX, или я сделаю это за вас, — доносится с экрана радостный щебет.

— А она знает толк в заботе о клиентах, — довольно хмыкает Цукки. — В Ёшиваре ей цены бы не было.

— Ни за что! — ужасается Гинтоки. — Мне хватает и одной куртизанки на попечении, второй мой бюджет не осилит.

— А телефон-то я запомнила, — сообщает Цукуё между делом, счищая шкурку с мандарина. — И будет тебе известно, что доказать невменяемость человека легче, чем его адекватность.

— Конечно, меня признают ненормальным! — охотно соглашается Саката. — Кто поверит, что я был в своём уме, когда связывался с тобой? — он снижает голос, притягивая её к себе.

— В таком случае нам придётся делить соседние палаты: у моего помешательства тоже не найдётся алиби, — Цукки выразительно изгибает бровь, но вместо поцелуя ловко подсовывает ему мандарин.

— Меня это полностью устроит, — кивает Гинтоки, быстро проглатывая фрукт. — Через стенку мы этого ещё не делали…

Она пихает его в бок, кидая обеспокоенный взгляд на Шинпачи с Кагурой. Те, однако, не обращают на них внимания, словно давно привыкли к подобному зрелищу.

— Ты неисправим. — Качает головой Цукуё, но приникает к нему и устраивается на плече.

Он чмокает её в макушку, обнимая за талию и чувствуя уже знакомое тепло, разливающееся в груди.

Гинтоки открывает глаза. Хотя это не точно. Может, он ещё лежит с закрытыми веками, просто его сон растворился в этом угрожающе чёрном ничто. Знакомые, однако, декорации…

О нет, только не это. Ему ведь не пытаются пропихнуть новый эпизод об отшельнике озера Тоя, да? Потому что сейчас Гинтоки меньше всего на свете расположен к общению с этим депрессивным мужиком. Серьёзно, зачем так грубо рвать на куски его милые романтические глупости? Реальность ещё успеет высморкаться в настиранные и свежевыглаженные бытовые грёзы, так хоть бы дала ими сперва насладиться.

Саката хмурится. Ладно, раньше шутка работала, но теперь он так просто не дастся. Если первым напасть, обездвижить врага и заткнуть ему рот, он будет избавлен от необходимости осваивать технику, сворованную из «Dragon Ball» или «Naruto».

— Ну ты, старый маразматик, давай разберёмся по-мужски! — воинственно орёт Гинтоки, готовый принять бой. И резко получает по затылку.

Рядом кто-то вскрикивает, и пока он пытается сообразить, откуда прилетел удар, из-под головы исчезает опора, и он падает на что-то мягкое и пружинящее.

Включается свет.

Опешившая Цукуё стоит у ночника на прикроватном столике и во все глаза смотрит на него. Вид у неё растрёпанный, белый халат, который она успела сменить без его участия, сполз, оголяя левое плечо. Цукки следит за ним немигающим взглядом и не спеша убирать руку от лампы, словно готовясь применить её для самообороны.

— Ты очень красивая, — брякает Гинтоки первое, что приходит в голову.

— Чт… — Шумно выдыхает она и негодующе вскидывает брови. — Что это было?!

— Прости, привиделся кошмар, — он переворачивается на живот и привстаёт на руках. — Не хотел тебя пугать.

— А… — Рука Цукуё, тянущаяся к ночнику, опадает. Она оседает на кровать, потерянно созерцая простыни. Затем поворачивает к нему голову и несмело окидывает взглядом. — Что-то из прошлого? — робко спрашивает она.

— Не, из настоящего. Из того, с чем приходится иметь дело каждый день. Да ты не переживай. — Видя её взволнованное лицо, он опускает ладонь на светлую макушку и неловко её тормошит. — Это всё не стоит внимания Шинигами Таю.

— Если это что-то мешает тебе спать, я бы хотела знать, — серьёзно говорит она, глядя прямо в глаза.

В сердце что-то ёкает. Когда она смотрит снизу-вверх из-под его руки, есть в ней что-то по-детски непосредственное и наивное. Смешная. И тёплая.

Он опускает ладонь, проводя по щеке. Кожа под пальцами покрыта мягким, совсем светлым пушком, о котором и не узнаешь, если вот так не прикоснуться. Под нежной белизной робко загорается румянец, длинные ресницы подрагивают и чуть поджаты розовеющие губы.

— Тебе не о чем волноваться, — мягко говорит Гинтоки, подсаживаясь ближе и увлекая Цукуё в объятья. — Хотя я могу поделиться шокирующими подробностями сновидений с твоим участием.

— Ты всё-таки свинья, — бурчит Цукки, уткнувшись носом ему в плечо и стискивая халат на спине.

— Что тебя удивляет? Будь готова к тому, что мужчина потеряет человеческий облик, когда снимешь ему номер в лав-отеле.

— Я привела тебя сюда совсем не за этим! — возмущённо пыхтит она, и он чувствует, как по шее бегут мурашки от близости её дыхания.

— Может и так, но есть мозг, а есть тело. Не хочу тебя пугать, но они не всегда играют за одну команду.

Она чуть отстраняется, настороженно заглядывая ему в глаза.

— Гинтоки.

— Знаешь, выражение «из логова дракона угодить в пещеру тигра» приобрело для меня новое значение. — Она сильнее хмурится, и он чувствует, как в расслабленность её позы вмешивается тревожное напряжение мышц. Гинтоки вздыхает и широко улыбается: — Я шучу. Мне просто нравится откровенно намекать и не получать за это пригоршню кунаев.

Цукуё окидывает его недоверчивым взглядом, на что он строит самую беззаботную гримасу из имеющихся в арсенале. Она не слишком-то верит, но внутренне успокаивается, что можно сказать по вернувшейся к ней мягкости. Гинтоки отпускает её, подставляет подушку к спинке кровати и опускается на неё.

— Это правильное решение — снять номер. Сон был совершенно необходим, — рассуждает он вслух.

— Ты спал от силы часа два, — замечает Цукуё, пристраиваясь рядом.

— Привычка. — Пожимает плечами Гинтоки. — Было время, когда спать удавалось урывками, вот организм и приучился выжимать всё из ничего. Видимо, этот навык не потерян окончательно.

— Понимаю. — Кивает она. — Хотя я рассчитывала, что твой отдых окажется более продолжительным.

— Это волшебная сила сна на коленках: восстанавливает силы лучше любой подушки. Что бы сказали в Ёшиваре, если бы узнали эту неожиданную способность Шинигами Таю? — легонько подтрунивает Саката.

— Сказали бы брать только наличными, — задумчиво отзывается Цукки. — И всё-таки это немного странно.

— Что?

— Всё это. — Цукуё обводит взглядом комнату, останавливаясь на его лице. — Кто бы мог подумать, чем это закончится.

— Я. — Уверенно кивает Гинтоки, ловя на себе удивлённый взгляд. — С самой первой встречи было понятно, к чему это приведёт. Ты так на меня смотрела… — Саката усмехается, качая головой. — И мне стало ясно, что недолго сможешь сдерживать страсть.

— Мне кажется, или мы помним нашу первую встречу по-разному? — Она скептически щурится, скрещивая руки на груди. — После неё мне было ясно только одно: что ты не сможешь долго оставаться в живых. И не из-за угрозы битвы с Хосеном, а из-за банановой кожуры, на которой можно поскользнуться.

— Пфф… Ты совершенно не умеешь притворятся. — Он по-свойски треплет её по волосам, не замечая возмущения в фиалковых глазах. — Говори, что хочешь, я знаю, что произвёл на тебя неизгладимое впечатление.

— Прекрати. — Цукуё пытается отодвинуть его руку, но Гинтоки перехватывает её ладонь, сцепляя их пальцы между собой и с удовольствием наблюдая, как мягкой размывкой акварели на щеках проступает румянец.

— Я надеялся, что ты продаёшься, — неожиданно даже для самого себя брякает Саката. Цукуё распахивает глаза, смотря на него в полнейшей растерянности, и он понимает, что придётся продолжить. — Думал, что заработать на тебя реальнее, чем завоевать. И оказался чертовски прав.

— Спорное утверждение. — Пожимает плечами Цукуё. — Что-то не помню, когда ты в последний раз получал за работу два миллиона йен. — И прежде, чем он успевает ответить очередную глупость, она пододвигается ближе, обнимая свободной рукой и осторожно кладя голову ему на грудь. — Зато я уже здесь.

Некоторое время они молчат. Гинтоки хочет запомнить чувство приятной тяжести на грудной клетке и тепло тела, уютно прижавшегося к боку. Он отпускает её руку для того только, чтобы перехватить и поднести к губам. Тонкие пальцы с нежной кожей, под которой виднеются голубоватые венки, в его широкой мозолистой ладони видятся особенно хрупкими. Он и раньше замечал изящество кистей и грациозность жестов, извлекаемых так же естественно, как мелодиях из-под струн кото. Флейта не может звучать как барабан, и сколько бы Цукуё ни старалась обрасти жёсткой чешуёй, ей было не по силам утаить своей природы. Подобно вечно цветущему дереву, женственность в ней источала аромат и очаровывала красотой бутонов и плодов. Взгляд, случайно скользнувший по ней, не мог довольствоваться украденным мгновением, пробуждая жажду насытиться девичьей прелестью.

Гинтоки целует её руку. Почти с благоговением, с упоением бережно хранимой страсти, которая одновременно и злой рок, и песня, наполняющая душу. Нет, его былые мечты занимали не нежные милования. Грёзы о Цукуё вбивали в голову её раздвинутые ноги, закинутые за голову, груди с твёрдыми и тёмными сосками, блестящую от пота кожу, раскрытые губы и влажный язык. В мыслях он трахал Цукки до остервенения, до осипшего голоса и помутившегося взгляда, до абсолютной вседозволенности и стекающей по бёдрам спермы вперемешку с её собственным соком. В фантазиях — резко, грубо, развратно, в жизни — томительно нежно и трепетно.

Настоящая Цукуё этого стоила. Смакования лёгких поцелуев, которыми он осыпал чуть подрагивающие пальчики, долгих и заботливых прикосновений, оттягивающих момент, в воображении всегда сокрушавшего любой намёк на прелюдию. Цукуё из снов, удобно готовая всегда, везде и на всё, не могла соперничать с настоящей Цукуё, замиравшей всякий раз, когда получала ласку, точно боялась её спугнуть. Её хотелось баловать и ублажать, открывая удовольствие с разных сторон: от самых невинных до острых и животных.

Он покрывает её пальцы мягкими поцелуями, слегка прикусывая. Ответом ему взволнованный вздох и лёгкая дрожь. Она прижимается чуть ближе, словно её знобит холода. Что ж. Он придумает, как её согреть.

Гинтоки разворачивает ладонь так, чтобы видеть запястье. Легко трётся о него носом, прежде чем прижаться губами. Тёплая, нежная кожа, под которой бьётся пульс. Он поднимается выше, к сгибу локтя. Дальше подняться уже не выходит: складки рукава преграждают путь, как пост через границу двух государств.

Вообще-то Гинтоки не привыкать вламываться без приглашения. Из двух путей, один из которых прямой, обласканный солнечным светом и щебетом птиц, он непременно выберет мрачный и кривой, единственным украшением которому служат колья с насаженными головами.

Он и с Цукуё всегда придерживался подобного маршрута. Привычный бестиарий с Королями Ночи, пауками и Тендошу казался не так страшен в сравнении с одной единственной женщиной. Запредельно жестокой и холодной, как сталь кунаев, спрятанных сотней жал под тонким кимоно. Хрупкой и ранимой, о чём вспоминаешь слишком поздно, когда груда пошлостей вывалилась изо рта, как куча нестиранных носков из открытого шкафа.

Но хоть в этот раз он сделает всё правильно.

@темы: фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Логово дракона

---

Быть или не быть?

В общем, так. Есть у меня, значит, кусочек нового фанфика страниц на 17 по ГинЦу. Текст написан по заявке от Антислой, описание которой можно прочесть под первой частью «Не теряя надежды» (ficbook.net/readfic/7136801/18187902#part_conte...). С момента написания прошло уже как полгода, и с тех пор ничего в тексте не менялось и не дополнялось. Сегодня вот перечитала и поняла, что в общем и целом всё нормально, особенно если внести пару корректировок.

Вот только изначально я намеревалась выставлять фанфик лишь после того, как допишу целиком. Ну чтобы читателям не маяться в ожидании, а сразу получить всё и сразу.

Так что, внимание, вопрос!

Вопрос: Какой принцип чтения текста вам ближе:

1. Выкладывай только тогда, когда полностью допишешь!		1	(33.33%)
2. Дай хотя бы начало узнать, а продолжения уж как-нибудь дождёмся		2	(66.67%)
3. Свой вариант в комментариях		0	(0%)
Всего:		3

@темы: творчество, Gintama, спонтанные думалки

---

И все умерли

Друзья! Пока мы не начали: я очень по вам скучаю! Честно-честно! В моей голове каждый день с новой силой зреют планы по возвращению... И вы мне очень поможете, если просто выскажитесь в комментариях к этой записи. Душа жаждет общения и обсуждения финала!

А теперь, как говорится, лэтс гоу!

Будьте бдительны! Под катом спойлеры!

Долгое время не решалась комментировать финал «Гинтамы». Так получилось, что я прочла его в довольно подавленном состоянии, когда все эмоции высасывала повседневность. Почти неделю я медлила, прежде чем открыть последнюю главу. Ещё больше времени заняло упорядочивание полученных данных. Ииии... Я даже не знаю.

Давайте начнём с хорошего.

Мне понравилось развитие Соё. Это правильное и логичное окончание, которого она заслужила. И уж не знаю почему, но только в последней главе я прониклась их с Нобуме дуэтом: две садистки, держащие в ужасе в узде страну — это звучит. Классные они всё-таки.

Матако не сдалась — это прямо-таки вин. В последней главе я полюбила её ещё сильнее. Нет, ну какой характер! Дайте мне отдельный спин офф про эту девочку, она его заслужила. А ещё плед, горячий чай и мужчину с глазами. Можно даже с одним, только пусть он наконец-то увидит и оценит её по достоинству. Очень хочется, чтобы у этой космической женщины наконец-то появилась поддержка, а то всё сама да сама. Такечи, конечно, молодец, что рядом, но всё же я желаю ей немного другого счастья.

Ещё мне зашли шутки про «и все умерли». И настроение главы в целом правильное.

Неправильное только моё её восприятие. Потому что я не была готова к открытому финалу. Я понимаю концепцию Сорачи и в чём-то даже поддерживаю. Но по личным причинам она мне совершенно не близка.

Начнём с того, что же в ней всё-таки хорошего. Ответ приходит сразу: жизненность. Давайте на чистоту: можно с ходу назвать десяток примеров из числа реальных знакомых, у которых жизнь течёт без глобальных изменений. Поэтому гинтамовские герои, решившие хранить верность излюбленным камео с минимальными косметическими поправками, не вызывают особых вопросов. Так и чувствуешь ласковую ладонь Сорачи, чешущую читателю животик: «Смотри, Гинтоки и ко ничего не меняют, и им в кайф. И ты так можешь, мой ленивый друг, мечтающий стать чизбургером».

Проблема в том, что подобный подход противоречит моим жизненным убеждениям. Я хоть и не коуч, мотивирующий вылезать из зоны комфорта, круша головой и прогрызая зубами мысленные рамки, но и предложенный Сорачи подход меня не вдохновляет от слова «совсем». Потому что это аксиома: хочешь счастья — будь счастлив. Но — и но очень важное! — для этого придётся многое делать, постоянно вкладывая жизненные ресурсы. Не знаю, может, проблема в личных амбициях, но я категорически против тотального спускания на тормоза всего, что касается саморазвития.

С другой стороны, есть буддизм и восточная философия в целом, которой свойственен подход «будь что будет». И для Сорачи как для истинного носителя своей культуры свойственно подобное мировосприятие. Сознательно или без — это уже другой вопрос, который в целом и не важен: ведь результат-то на лицо.

Что же касается меня, то я бы хотела верить, что где-то в параллельном мире сэнёна герои приходят хоть к чему-то, а не просто прозябают жизнь, засыпая в фекалиях под столом. Потому что — если уж совсем на чистоту — это очень вдохновляет. Концовки, в которых герои решают сдвинуться с мёртвой точки, дают надежду преодолеть неопределённость в собственной жизни, придя к чему-то лучшему. А так ты словно смотришь в зеркало, в котором всё та же фигня, что и в реальности. А знаете, почему? Правильно! Потому что ни по ту, ни по эту сторону страниц манги никто ничего не хочет делать!

Но, к счастью, это поправимо. Для читателей уж точно: можно просто встать и начать предпринимать хоть что-нибудь, что относится к области жизненных интересов. Жаль только, что героям манги это никак не поможет: они навечно окольцованы бесконечной восьмёркой переливания из пустого в порожнее.

И, конечно, ГинЦу. Ох. И когда я пишу «ох», то имею ввиду такой поток нецензурщины, что хватит на добрую сотню хитов для Оцу-чан. Нет, ну как так можно? Этим двоим не хватило всего пережитого, включая парочки околоконцовсвета, длительных расставаний и трагических смертей, чтобы, мать твою, сделать несколько шагов навстречу друг другу?! То есть ладно, весь такой из себя загадочный и мутный Гинтоки, он тот ещё баран и олух. Но Цукуё? Нам ведь прямым текстом обозначили её чувства. И что? Хотите сказать, за столько лет она так и осталась при своём «я рада и пятиминутным встречам раз в десять лет»? Серьёзно?! Сорачи, я начинаю сомневаться, что ты в своей жизни общался хоть с одной женщиной. Не говоря уже о женщине с таким сильным характером, как у Цукуё. Потому что будь ты хоть десять раз невинной скромницей, чувства на замок не посадишь. Рано или поздно они подтачивают любые предубеждения, приводя к одному — к действию. И по логике развития характера Цукуё должна была к этому прийти. Но вместо этого у нас невнятная сумятица на уровне детского сада.

Что же касается Гинтоки, то тут без комментариев. Я почти уверилась, что Гин сох по Шинске, но нет: это Матако отправилась за ним в пекло ада, пока Гинтоки устраивал свидания с бутылкой. Эх. Вот так и разбиваются девичьи мечты о героях сэнёнов, некогда казавшихся близкими к совершенству. Ну да сама виновата, нечего было идеализировать.

P.S. Ну и где теперь искать вдохновения для фиков, а? Самый большой камень преткновения — мне нечем оправдать безразличие Гинтоки и Цукуё друг к другу. Раньше всегда было что-то, мешающее построить отношения. Но вот пришёл финал, проблемы в целом исчерпаны... Но отношений всё-так же нет. Как фикрайтер я в растерянности: некуда отступать, а впереди только бездна равнодушия. Может, у вас, дорогие читатели, есть какие-то мысли?

И да... Требую полнометражку по типу десятого фильма по «Наруто». Не надо логики, просто верните мне ГинЦу

@темы: manga, манга, Гинтама, Gintama, final chapter

---

Кароч

Вышла я такая в интернет погулять, узнать, когда там последняя глава Гинтамы намечается. Ну чтобы не читать её через полгода после выхода, как вышло с 700. Иду, значит, никого не трогаю, и тут — БАБАХ!! Выпригивает на меня сообщество из ВК и кааак заорёт: «А НЕ ХОЧЕШЬ ЛИ СПОЙЛЕР ИЗ 701??? ДА ПРЯМО С ПОСЛЕДНЕЙ СТРАНИЦЫ?!» Ну а я что, я ничего. Мне показали, я посмотрела. А там...

НУ КТО БЫ МОГ ПОДУМАТЬ, ААА?!

А глава-то не последняя. Вот прям неожиданно. Прям очень. Нежданно негаданно Сорачи не уложился в три главы.

Вообще я довольна. Как бы, очевидно же, что с темпом манги за три главы, пусть и по 50 страниц, ничего не разрешится. Сорачи не Сорачи без лирических отступлений, так что сложно было всерьёз рассчитывать, будто бы нас ждёт концентрированный замес. В принципе, по ленивому настрою, заданному не к ночи помянутой 699 главой (да, я продолжу её пинать в ответ: так, как она, меня не пинала ни одна другая глава Гинтамы!) можно было понять, к чему всё идёт. Но после её чтения эмоции взяли верх над здравым смыслом, поэтому у меня было только одно желание — да закончись ты уже поскорей! Сколько можно-то!

А теперь я спокоен, как танк. Правда, из содержания страницы на японском я, понятное дело, ничего не поняла Так что ждём, когда глава появится на одном из языков, в котором я смыслю хоть что-то, чтобы понять, в каком формате ждать продолжения.

P.S. Вот я тут писала, дескать, чего волноваться, когда вся история с бесконечной концовкой Гинтамы с самого начала на ладони... А потом вспомнила свои посты в дневнике, начиная с осени прошлого года, где активно ною о том, как страшно жить, и чёрт пойми что творится в манге... И что одни и те же взлёты и падения настроения преследуют меня уже так месяцев пять. И поняла, что всё у Сорачи схвачено. Ловит ведь читателей на живца, паршивец, и попробуй скажи, что можешь слезть в любой момент. Ка бы могла, не было бы столько воя да причитаний.

Так что, получается, Сорачи молодец и с самого начала всё правильно делал? Будем надеяться, будем надеяться.

@темы: manga, манга, Гинтама, Gintama, final chapter

---

Gintama, глава 700

Да! Ну ведь совсем другое дело! 700 глава Гинтамы хороша, прям очень. Я вот только-только её прочла (699 отбила всякое желание узнавать дату выхода нового GIGA), и готова делиться впечатлениями.

Драйв, экшен, геройский героизм — всё на месте. Несколько предсказуемо, если брать направление развития сюжета, но при чтении ощутила эмоциональный подъём и воодушевление, а что ещё нужно? Не хватило только одного — присутствия Матако и Такечи. Вот прям хотелось, чтобы эти ребята где-нибудь, да помелькали, пока с Такасуги творится всякое такое.

Спойлер для тех, кто читает медленнее меня

Да, кстати, с Шинске начало главы заставило понервничать. Вот на что меня не проняло окончание 699, то мне додало обезглавливание 700. Это было мощно. И радостно, что Такас остаётся в строю.

Ну и воссоединение Ёродзуи, конечно же. С зонтиком и боккэном вышло эпично. Вангую, что начало 701 вернёт Садахару прежнюю форму, а оставшуюся часть главы будут пляски с бубном вокруг метаморфоз Шоё. И знаете что? Если выйдет что-то на уровне 701 главы, то я только за. Невозможно впихнуть невпихуемое в содержание 52 страниц, так что если Сорачи сумеет втиснуть в рамки решение ситуации с сенсеем — уже хорошо. А всё, что останется за кадром, с лихвой додумает фандом. Он это умеет, уж я-то знаю

@темы: manga, манга, Гинтама, Gintama

---

Неновогодний пост

В праздники симптомы тревожного расстройства могут усиливаться. Человек невольно ассоциирует собственную жизнь с маркетинговым идеалом, усердно пропагандируемым в канун торжества, и если его жизнь не дотягивает до стереотипного образца, то привет грусть-тоска и первые пролитые слёзы на заднем сидении такси.

Я начала готовиться к празднику ещё с ноября. Купила идеальное платье, записалась в парикмахерскую и на уроки макияжа для себя, выбрала дизайн маникюра. С конца октября возобновила занятия в зале, а с декабря перешла на здоровое питание. При этом от Нового года хотелось не так уж много: сходить с друзьями в ресторан и потанцевать. Суждения о том, что праздники — это настроение и эмоции, которые ты сам себе обеспечиваешь, — это правда. И я была полна решительности и позитива. Пока не выяснилось, что идти совершенно не с кем.

Это так странно — дожить до 26 лет и оказаться в ситуации, когда твои сверстники на Новый год хотят сидеть дома, есть салаты и засыпать под бой курантов. Я давно не жалуюсь на нехватку друзей и знакомых, но именно в канун Нового года выяснилось, что собрать компанию для празднования — это как перестать снимать русские типа-комедии. Unreal.

И ведь я предложила всем, кому только можно было. И у всех нашлись причины остаться дома разной степени адекватности. А у меня, таким образом, образовался мощнейший незакрытый гештальт и крайне болезненное отношение к суматохе вокруг праздника.

Сам по себе Новый год в кругу семьи не есть плохо. Но когда едешь домой просто потому, что ничего другого не осталось, это очень сказывается на настроении. Плюс на фоне расстройства планов и работы без выходных вылезла психосоматика, наградившая простудой и герпесом, не прошедшими до сих пор. До кучи за два часа до празднования выяснилось, что платье, купленное специально по случаю, не пошло со мной в гости к родственникам, а осталось висеть дома на ручке шкафа. Вишенка на торте, не иначе.

По понятным причинам, празднование прошло с сильно подпорченным настроением. Я не ела, а заедала, не получая никакого удовольствия от вкуса. Лучшая часть торжества — игры с двухлетним племянником, с которым только и удавалось по-настоящему забыть о проблемах. А в остальном — отчаянное желание как можно быстрее отделаться от 2018 года и вступить в 2019.

Кто-то скажет, что ничего страшного не произошло, и окажется абсолютно неправ. 2018 год стал апофеозом понимания бесперспективности той жизни, которую я веду прямо сейчас. По всем фронтам: личном, бытовом, жилищном, карьерном, образовательном, творческом. Куда ни плюнь, всюду тупик. Очень хотелось снять напряжение, накопленное за год, выплеснув его в весёлом праздновании, но не сложилось. И в итоге все сомнения и негатив вместо того, чтобы остаться в 2018, перекочевали вместе со мной в 2019.

К концу года задумалась о том, что устала от Питера. Живу в этом городе уже восемь лет, а только теперь поняла, что мы друг другу не подходим. Питер консерватор и педант, каких ещё поискать, а мне нужно движение и развитие, которых он дать не может. Стала планировать переезд в Москву. И хотя я никогда не тянулась к столице и не любила ритм её жизни, в последнее время кажется, что там мои амбиции найдут лучшее применение.

Ведь я очень требовательна. К себе, к окружающим, к жизни в целом. Не могу избавиться от уверенности, что мне нужно что-то кому-то доказывать, а счастье придётся выцарапывать и выгрызать с боем. Всегда относилась к людям с настороженностью и опаской, мучаясь от закомплексованности и ранимости.

Со временем я выработала привычку полагаться только на себя. Отношения всегда зависят от двоих, а мне очень трудно довериться и принять человека со всеми плюсами и минусами. Это сформировало стойкое убеждение, что единственное стоящее внимание дело — саморазвитие. Никто не вернёт мне времени и сил, потраченных на другого человека, но всегда можно извлечь пользу из того, что вкладываешь в себя.

Тут стоит оговориться, что эгоист из меня так себе, что больше плохо, чем хорошо. С детства привыкла оценивать себя хуже и ставить окружающих выше. О том, сколько проблем мне до сих пор приносит подобный подход, не стоит и говорить. Зато по этой же причине во мне развились хорошие эмпатические способности, сыгравшие не последнюю роль в формировании творческого мышления.

К сожалению, у меня нет денег на походы к психотерапевту, так что приходится заниматься неблагодарным делом — самодиагностикой. И хотя консультации у врача были бы в разы продуктивнее, пока приходится ограничиваться только чтением полезных книг и блогов.

Я хочу верить, что пинок, которым закончился 2018 год, окажется мотивационным. Я готова работать до потери пульса, только бы изменить себя и жизнь. Больше никаких ожиданий и надежд на удачное стечение обстоятельств. Пусть 2019 будет сложным, мозголомным и зубодробительным, я не жду от него поблажек. Буду выкладываться и преодолевать, учиться и развиваться, бороться со страхами и предубеждениями. И даже если конец 2019 года я снова приеду праздновать домой, то уже с совершенно другими мыслями и настроением.

Всем, кто дочитал, большое спасибо. Будьте по-настоящему счастливы в наступившем году.

@темы: актуальности, новогодние обещания, спонтанные думалки

---

Мандарины наступают

Ку-ку. Вот уж не знаю, бывает ли здесь кто, но если вы случайно навернулись, упали лицом на клавиатуру, а она взяла, да и выдала мою страничку, то вот вам новость: Добби свободен! Но обо всём по-порядку.

Как можно было заметить, на фикбуке от меня ни строчки. И на то есть причины: жуткая фрустрация после защиты кандидатской. И хотя учёба закончилась ещё в октябре, я отошла от неё только в декабре. А до этого на любые потуги в сторону ворда мозг отзывалась решительным отказом от сотрудничества. Вот нет и всё. Так что решила себя не насиловать.

Вообще аспирантура вышла очень странным и болезненным этапом жизни. Последние полгода выкрутили мою мизантропию на максимум. Всё рабочее время я общалась с людьми, в большинстве своём малоприятными и невоспитанными. На выходных же пропадала за сочинением текста, так что и лишние два-три часа на встречи с друзьями и отдых становились непозволительной роскошью. В общем, такая странная смесь постоянного социального взаимодействия, но не с теми людьми, и затворничества.

Ноябрь прошёл как в тумане, мало что из него могу припомнить. Видимо, мозг решил отдохнуть не только от сочинительства, но и вообще от любого фиксирования информации. Было острое желание сменить работу, хотя сейчас понимаю, что в ближайшие полгода это маловероятно. Всё потому, что ввязалась в подработку, которую с нынешней работой совмещать смогу, а вот с любой другой — навряд ли.

Ах да, кто-нибудь уже видел 699 главу Гинтамы? Если нет, то нижеследующие впечатления именно для вас. Да-да, смело читайте их, не боясь заспойлерить какую-то важную деталь.

Кхм. Я тут как-то сокрушалась на тему последних глав манги в JUMP. Так вот, к чтению главы в GIGA я подошла с абсолютно чистым и непредвзятым сознанием, не ожидая вообще ничего. И знаете? Глава абсолютно оправдала мои ожидания.

Глупо рассчитывать, что Сорачи будет угадывать желания фанатов и воплощать их фантазии на страницах манги. У него есть своё видение, и спасибо ему за это, потому что я очень люблю его бессодержательные главы, полные абсурдного юмора.

Вот только к 699 главе это не относится. Весь её юмор — это интро. Чертовски крутое и смешное, но заканчивающееся страниц за пять. Всё остальное время герои бегут и — МАТЬ ЕГО!!! — рефлексируют. Всё. Это всё содержание главы. Ах да, попутно они раздают тумаков статистам. Ну и ещё на одной странице мы выяснили, что

спойлер

Уцуро может размножаться почкованием, а на последней —

спойлер

что какой-то ноунейм дырявит Шинске. Баааа. Этого стоило ждать три месяца.

И я понимаю, что в теории демонстрируется момент душевного единения, но нет. Я этого не чувствую. Потому что единственное, что я сейчас способна испытывать — раздражение. Не знаю, будут ли следующие две главы последними, или это как со смертью Кощеевой — конец манги в JUMP, но самые последние главы — в GIGA, а финал истории — в полнометражке, которая завершается самым что ни на есть распоследним сезоном аниме.

Это какой-то троллинг, честное слово.

Ладно, не будем о грустном. Поговорим лучше о моих читателях с фикбука. Антислой, Горилла обыкновенная, Endo Resu, если вы вдруг это читаете, значит, меня уже нет. Умерла от стыда. Правда, я очень переживаю, что не могу вовремя ответить на все те добрые слова, которые вы мне посылали. Но я всё-всё помню и обязательно напишу и допишу то, что обещала.

С наступающим и до встречи в Новом году!

@темы: актуальности, манга, Гинтама, Gintama, спонтанные думалки, фанатские бредни

---

Neverending Story

В общем, ночные мои стенания можно смело зачеркнуть а вот и нет: нельзя в себе копить негативные эмоции, для здоровья вредно-с

Сорачи, банзай! Джамп, банзай!

Декабрь теперь жду не из-за Нового Года.

Просто минутка умиления и такого нужного спокойствия.

@настроение: кааааайф ^____^

@темы: manga, фанарт, Gintama, last chapter, фанатские бредни

---

В обсуждениях к «Без "не" не употребляется» на Фикбуке я уже писала, что последние главы «Гинтамы» вызывают тревогу. И, увы, не только за судьбы персонажей. Так что разделю свою грусть-тоску с дневником, ибо зачем он вообще нужен, если не за этим?

Первую часть напишу по принципу «вопрос-ответ» тупо потому, что мне нужно немного гештальт-терапии.

Что мне не нравится в последних главах?
Не нравится, что Сорачи во многом повторяет собственную же кульминацию из битвы с Уцуро за Землю. Снова на горизонте архи-угроза, снова для противостояния с ней на свет повылазило много второстепенных персонажей. Но если в первый раз этот ход сомнения не вызывал, то под занавес манги воспринимается как-то очень не очень. Особенно если верить информации, что до конца остались считанные главы. То есть — серьёзно? Вот именно сейчас Сорачи решил распылить внимание на всяких там Тэцуко и иже с ними, хотя у него полным-полно незаконченных сюжетных линий с основными персонажами? Нет, правда? Мне одной кажется, что это ппц как тупо? Из всего винегрета героев сейчас завершёнными кажутся только линия Хиджикаты, Кьюбей, Тацумы, Муцу. Всё. С остальными когда разбираться? А? Или что, дух коллективизма родом из СССР и мушкетёрское «один за всех и все за одного» оказался привлекательнее неслитой концовки?

И нет, я люблю второстепенных персонажей Гинтамы, а принц Хата вместе с Хедоро и вовсе заставляют моё сердечко делать доки-доки. Однако это не отменяет того факта, что под финал я хочу сосредоточить внимание на группе основных персонажей. В конце концов, нам вот-вот предстоит проститься, так дайте хоть наглядеться на них вволю Т_Т

Какие линии Сорачи-таки доведёт до ума?
1) С Шоё, само собой, тут и говорить нечего.
2) С гниением Такасуги.
3) С воссоединением Ёродзуи... и ааа... я всё-таки не выдержу... Ведь мы видели столько вариаций на эту тему! И после потери Гинтоки памяти, и когда Умибозу хотел забрать Кагуру с собой, и в «Ёродзуе навсегда», и когда Гинтоки с Шимпачи полетели за Кагурой на другую планету... То есть, я понимаю, что это центральная сюжетная линия. С точки зрения психологии любое художественное произведение может быть рассмотрено как внутреннее состояние одного единственного человека. Если толковать Гинтаму с такой позиции, то Ёродзуя — это три основных столпа личности: Гинтоки — эго, Шимпачи — голос разума, Кагура — женское начало и чувственная сторона индивида. И это очень понятно, что за долгую жизнь человек может потерять и заново обрести связь между элементами самости много-много раз. Но... но блин, с точки зрения сюжета у нас одна и та же формула с чуть-чуть меняющимися переменными.

И да, возможно, не мне это писать. Очевидно, что некоторые мои фанфики строятся по тому же принципу. Но ведь Сорачи-то не фанфик пишет. В фанфике заведомо меньше простора для фантазии, если только речь не об АУ. С оригинальным произведением в разы больше свободы, и мне немного грустно, что ей не пользуются в угоду заезженным клише.

Какие линии сильно пострадают из-за каши-малы?
Помимо странного поворота с Тамой (э? она что, так и останется дитём? *.* А как же бедный-несчастный робо-Заки? =() у нас тут нас все околоромантические перипетии:
1) Кон/Таэ. Хотя эти ребята всё же ближе к тому, чтобы попасть в предыдущую категорию, уж больно много акцентов на их взаимоотношениях.
2) Открытая симпатия Такасуги к Матако. К Шинске я всегда была равнодушна, однако его ми-ми-милое беспокойство о судьбе подчинённой в Тлентаме заставило пересмотреть взгляды *.* Хотя, глядя на всю эту мышиную возню, слабо верится, что хоть что-то мне перепадёт.
3) Кацура/Икумацу. В принципе, у них довольно много шансов на осмысленный финал. Тут же с первой сюжетной арки всё понятно, и им не надо много времени, чтобы расставить точки над «и».
4) Хаттори/Са-чан. Душе хочется слышать «да», но разум говорит, что «нет». Слишком много недоговорённостей и психологических переносов. В общем, очень удивлюсь (хоть и приятно), если о них-таки вспомнят.

Вот.

Что?

Что там с Гин/Цу?

Да ничего, если не считать, что у меня почти что разрыв сердца из-за этих двоих Т__Т А ещё вывих мозга. Я серьёзно! Так переживаю за них, что вон что вижу во сне!

Читать дальше на свой страх и риск

И снится мне эпичный финал. Какая-то великая бойня в катакомбах. Цукуё умирает, но как-то без нервов и так обыденно, словно с ней это случается каждый четверг. Выясняется, что оживить её можно, отдав кусочек крайней плоти (кому? зачем? што? о.О) Всё персонажи рассуждают, как это болезненно и неприятно, пока где-то за кадром Гин взваливает эту оказию на свои плечи. Об этом сообщает один из героев (во сне все перемешаны в кучу до такой степени, что нет никакой возможности различить между собой). В тот же момент Цукки как ни в чём не бывало выходит к народу с перебинтованной ногой и говорит, что её оживило распитие какого-то там вина. Она почему-то решает, что поведение Гинтоки по отношению к ней очень жертвенно, и уносится искать его... по туалетам! Не смущаясь, заглядывает в кабинки, выискивая его, но так и не находит. Оказывается в каком-то госпитале, где все медсёстры одеты так, как заправские порнозвёзды, но на лицо — какой-то страшный мужик по типу троллфэйса *.*

Дальше оказывается, что Гинтоки теперь дух, пленённый призраком некой девушки, очень похожей на Плаксу Миртл. Когда Цукуё их находит, то выдаёт патетическую речь про то, что Гин всегда внушал ей важность свободы выбора и действия, но сам не соответствует своим же словам, а потому она в нём разочарована. Она цитирует какого-то учёного мужа, причём не японского, а потом дважды на французском (!) говорит, что любит Гинтоки, но больше никогда этого не повторит. На что Гинтоки вдруг приходит в себя, и, всё так же в образе призрака, начинает петь с Цукуё дуэтом какую-то русскую попсу, проникновенно заглядывая друг другу в глаза.

А потом оказывается, что во сне мы с сестрой пошли в кинотеатр, чтобы посмотреть эту галиматью. И с какого-то перепугу этот шедевр оказывается частью вселенной Марвел, из-за чего ближе к концу мы видим в толпе поникшего Локи (видимо, принять смерть от Таноса предпочтительнее участия в этом). Закончилось же всё на том, что две печеньки уезжают в закат на байке, обсуждая перспективы своей интимной жизни.

Стыдись, Сорачи, стыдись! Довёл несчастную девушку до ручки!

@музыка: Синий трактор

@настроение: я тучка-тучка-тучка

@темы: манга, Гинтама, Gintama, фанатские бредни

---

Потому что жизнь=боль

Название: Без «не» не употребляется
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сарачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: G
Пейринг и персонажи Цукуё/Гинтоки
Жанр: Гет, Ангст
Предупреждения: ООС
Статус: завершён
Размер: драббл (483 слова)
Описание: Есть такие орфографические правила, которые не встретишь в учебнике
Примечания автора: Антислой, вини в появлении этого осколка себя и только себя. Пара предложений в комментариях под четвёртой частью «Не теряя надежды», и понеслось…
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/7318704/18651816

Без «не» не употребляется

Есть такие слова, употребление которых невозможно без частицы «не». Глядя на грациозную фигуристку, вы не воскликнете:
— Ах, какая же она уклюжая!
Когда птицы за окном поют восходу весеннего солнца, не подумаете: «Что за чудесный настный день!». Пусть даже вас пригласит в гости самый аккуратный и педантичный человек, вы едва ли осмелитесь назвать его ряхой. Да и сами не слишком обрадуетесь, услышав, что ваши мысли и доводы крайне лепы.
Однако есть такие орфографические правила, которые не встретишь в учебнике. Одно из них касается их отношений.
Ему всё равно — вот аксиома, не требующая доказательств и проверочных слов. Нет ничего очевиднее заинтересованного мужчины. Цукуё помнит, как в пятнадцать начала замечать плотоядные взгляды и истекающие слюной комплименты. И хотя Ёшивара быстро прививала равнодушие к пошлости, Цукуё не сразу отделалась от гадкого чувства того, как грязь с чужих глаз и языков проникает под одежду и липнет к телу, вынуждая тереть его до красноты самой жёсткой банной щёткой.
Гинтоки же смотрел так, как смотрят на стену с досадным пятном, оставшимся от назойливой мухи. Из всех человеческих эмоций, применимых к близкому человеку, он выбрал не участие и не симпатию, а раздражение. Цукуё не понимала, что в ней выводит его из себя, и злилась в ответ, сводя общение к язвительным тычкам и насмешкам. Но хоть словесные перепалки не оставляли синяков и ссадин на теле, они из раза в раз задевали всё больнее и жёстче.
С его дурной головой и ядовитым языком не стоило ждать красивых ухаживаний и воркований под луной. Широкие жесты заканчивались там, где распускались руки, а среди всего сказанного только признание её красоты, практически вымоленное и — Цукуё уверена — выдавленное из жалости, походило на комплимент.
Могло показаться, что Гинтоки из тех мужчин, за которых говорят не пылкие речи, а поступки. Только и здесь Цукуё ничем не выделялась из разношёрстной толпы обязанных ему спасением. Одним из лучших его качеств являлось то, что Гинтоки знал цену жизни и боролся за самый крохотный и слабый её огонёк. Из тусклой свечи он раздувал пламя, перераставшее в пожар, но делал это ради многих, а не для неё одной.
Спустя два мучительно долгих года Гинтоки может вернуться в Эдо. Он может вернуться в Ёродзую к Шинпачи и Кагуре, но никогда не вернётся к ней. Чтобы вернуться, нужно задать начальную точку, первое слово, открывающее книгу. Но Цукуё слишком далека от зачина, и потому не окажется той, кем замнётся круг. Она затеряна среди нагромождения иероглифов, какофонии имён и мельтешения лиц, наспех смятых в один неделимый ком. Гинтоки промчится мимо, едва скользнув взглядом. Он вырвется к тем, кто дорог и важен, оставив её далеко позади. А как можно иначе, если их любовь без «не» не употребляется?

P.S. Утрировано до предела, но меня правда задел твой комментарий. Я очень люблю Гинтоки, но если исключить фактор анимешной логики, его отношение к Цукуё в повседневной жизни иначе как мудацким не назовёшь. Так что не надо считать Цукки от рождения слепой, ей толком и видеть-то нечего.

@темы: фанфики, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Не теряя надежды, Без «не» не употребляется, Цукуё/Гинтоки

---

Фичок-барсучок

Название: Какой бы блестящей ни казалась идея, она обернётся хуже, чем можно себе представить
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сарачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: PG-13
Пейринг и персонажи Гинтоки/Цукуё, принц Хата
Жанр: Гет, Пародия
Предупреждения: ООС, Нехронологические повествование
Статус: в процессе
Размер: мини (3498 слов)
Описание: Дорогая Рияна, где-то тут прячется фанфик по вашей заявке от 25.07.2018. И, собственно, всё. Дальше читайте сами
Примечания автора: Кто знает ответ на вопрос «зачем пытаться сделать из заранее известного сюжета детектив?», пожалуйста, просветите автора! А то он не в курсе *.*
И да, я в очередной раз проиграла войну со временем, поэтому здесь лишь половина фанфика. Оставшийся кусок будет написан ещё через две-три недели, т.к. сентябрь, аспирантура, все дела.
P.S. Лучшая часть в просмотре «Пилы» — это ролики на YouTube, демонстрирующие все проколы фильмов XD
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/7136801/18637419#part_conte...

Какой бы блестящей ни казалась идея, она обернётся хуже, чем можно себе представить (часть первая)

«Герой открывает глаза, надеясь увидеть свет. Но взору его предстаёт та же тьма, что поглотила разум. Не правда ли, в этом стоит усмотреть аллегорию человека, заплутавшего во мраке как в мыслях, так и в реальности?»

Сэнсей любил пускаться в пространные объяснения, понятные лишь ему одному. Гинтоки же любил их слушать: под его речи особенно хорошо спалось. Однако думал ли он, клюя носом за партой маленького класса, что однажды проснётся с вкрадчивым голосом Шоё, пророчески взывавшем из глубин прошлого? И как только в памяти отложились занудствования, в которых нет ни слова о прохождении «The Legend of Zelda»* или технике незаметного проникновения в женскую баню?

Однако кромешная тьма в мыслях и в реальности не ответила ни на один вопрос.

— Что?.. Где я? — слепо щурясь и вертя головой по сторонам, прохрипел Гинтоки. Откашлявшись, позвал громче: — Эй, есть здесь кто-нибудь?

— Есть, — откликнулся приятный женский голос.

— О… — Гинтоки потребовалось полминуты, чтобы осознать интересную ситуацию. — Кхм… Так тебе понравилось?

— Понравилось? — переспросила загадочная соседка.

— Ну да. Н-не пойми неправильно, я делал это десять, нет, сто десять, нет, сто десять тысяч раз! — Лоб покрылся испариной, а щёки обожгло досадой. Вот дурак! Герой-любовник не станет вести счёты: когда женщин так много, всё цифры сливаются в узкий нолик и здоровенную единицу! Ошибка дилетанта. — Так что я абсолютно в себе уверен! Но если следишь за сервисом, важно знать мнение каждого клиента, поэтому ответь на ряд простых вопросов. Номер один: захочешь ли ты повторить?

— Что, по-твоему, здесь происходит? — Судя по раздражению, сквозившему в голосе, отвечать она не собиралась. — Маркетинговое исследование?

— Теперь я понимаю, почему порно заканчивается до того, как герой совершит фатальную ошибку — позволяет женщине заговорить. Ит-та-та! Что это было?!

— Это твоя жизнь попробовала закончится до того, как превратилась в фатальную ошибку!

— Ой, это совершенно не смешно! И вообще, почему так темно? Можно здесь включить свет? — Гинтоки зашарил перед собой руками, однако ничего, кроме воздуха, в них не попало.

— Есть. Рядом со мной.

— И? Не думала им воспользоваться?

— Думала. Пользовалась. Не понравилось.

— Что?! Что ты несёшь?!

— Это может прозвучать невероятно, но мне не захотелось иметь перед глазами мужика, сидящего на унитазе без штанов.

Ужасающая истина подтвердилась, стоило Гинтоки провести руками по волосатым ляжкам. Быть того не может! Среди всех его кинков никогда не было настолько дерьмовых как в прямом, так и в переносном смысле.

Опустив ладони к полу, он с облегчением нашарил сползшие брюки. Не мешкая, поднялся, поспешно натягивая недостающий предмет гардероба.

— Готово, — довольно заключил Гинтоки. — Можешь включать свет, я полностью одет. — «А ты, надеюсь, нет».

Щёлкнул выключатель. Лампочка под потолком сиротливо мигнула и тут же погасла, лишь несколько томительных секунд спустя озарив происходящее неуютным тусклым светом. Хотя, справедливости ради, даже золотистые солнечные лучи, так красиво заливающие лесные опушки в диснеевских мультфильмах, едва ли спасли положение. Ведь сколько ни осыпай их конфетти и блёстками, немытые писсуары, заляпанные зеркала, замусоренные вёдра и покрытая чёрной плесенью плитка едва ли засияют изысканной прелестью. Чтобы оценить убогость обстановки, было достаточно едва пробежаться по ней взглядом. Однако сил Гинтоки не хватило даже на этот ленивейший забег.

Жизнь самурая — постоянное ожидание опасности. Один раз не будешь к ней готов и другого уже не будет. Смерть всегда ошивалась где-то рядом, и даже если не косилась из-за угла и не выпрыгивала из ближайшей подворотни, то в мыслях настигала непременно. Гинтоки рано свыкся, что никуда от неё не сбежит. И, должно быть, потому так скоро научился придавать болезненной истине желаемую форму.

Положим, однажды он простится с жизнью. Допустим даже, конец этот не будет естественным. Однако что мешает сделать его приятным? Так что в его воображении смерть сопровождались отнюдь не скорбным изображением полной луны над одинокой могилой. Нет, Гинтоки придумал такой сценарий кончины, который ничуть не удручал и не нервировал.

Всё начиналось безлунной ночью. Опытный шиноби пробирался в его комнату, чтобы выполнить заказ. Завязывалась драка с катанием по полу и обязательным разрыванием друг на друге одежды, в ходе которой под грозной маской убийцы обнаруживалась сексапильная красотка. Поняв, что грубой силой верх не одержать, девица подходила к вопросу с другой стороны. И вот она под ним и на нём, сбоку и спереди, на четвереньках и на коленях, во всех мыслимых и немыслимых позах. И пусть финал пьесы противоречит всем даосским трактатам о сохранении энергии — единственным философским бредням, которые Гинтоки сподобился прочесть, — им определённо стоило завершить жизнь.

Образ героини не отличался прописанностью или постоянством, однако же эффектная внешность непременно дополнялась живописной фигурой и вдохновляющим объёмом груди. Он не скупился на фантазии, ни в чём себе не отказывая. Однако даже воображение так ему не льстило.

— Ты права, — небрежно бросил Гинтоки, всячески демонстрируя разочарование. — Без света значительно лучше.

— Прости? — Девушка чуть вскинула бровь, округлив выразительные глаза. Чёрт знает почему, но от её прямого взгляда стало ещё труднее сохранять недовольство.

— Твоё лицо, — Саката с досадой поморщился, — на него физически больно смотреть.

— Маттаку*, — она прикрыла глаза, покачав головой, — ты неисправим.

— Ха-а? Это что ещё должно значить?

— Послушай... — произнесла девушка, но странное шипение оборвало так и не начавшийся пассаж.

Гинтоки повернул голову к источнику звука. Им оказался мигавший экран телевизора, прятавшийся за мутным стеклом, прежде казавшимся обыкновенным зеркалом.

— Раз-раз, — послышалось сквозь череду помех. — Проверка, проверка. Запись уже идёт? Отлично! Всем привет, меня зовут принц Хата, и это мои пробы на роль Леруша Рампелужа. Кха-кха-кхм... Слушайте меня, британцы, внемлите мне, сильные мира сего! Я опечален. Война и бесправие, бесчинство зла сильнейших, трагический фарс несправедливостей. Мир ничуть не изменился. Вот почему я не мог не вернуться*!

— Бака-оджи, что вы делаете! — неожиданно возмутились на заднем плане. — Ведь мы же договорились начать с другой записи!

— Заткнись, недоумок! — зло прошепелявил будущий властитель Священной Британской Империи. — Принц здесь я, и ты не смеешь мне перечить! А иначе засажу к этим двум вшам!

— Но Бандай уже второй день подряд обрывают телефоны! Ваш эпизод единственный в серии не получил озвучку!

— Как будто меня волнуют проблемы глупых обезьян.

— Вы так уверены, что Санрайз допустит вас до проб, если не выполните работу для их блудного сына? — веско осведомился невидимый собеседник.

— Чёртова горилла! — капризно взвизгнуло его высочество. — Как смеешь ты держать наследника царской фамилии в своей зловонной клетке! Мне не место среди звериных фекалий, я должен цвести в окружении себе подобных роз. Оставляй проклятого старика, он давно мимикрировал, но меня перенеси в объятия милашки Су Ци!

— Эй, вы только что сравнили меня с фекалиями, да?! И это в благодарность за долгие годы честного труда?!

— Честного труда?! Если обзывать своего господина в лицо и спускать его пинком с лестницы — честный труд, то не жди от меня иной благодарности!

— Это называется следование культурной традиции! У землян принято оскорблять и бить тех, кого любишь и чтишь больше всего! Вы что, совсем не смотрите аниме и дорамы?!

— Заткнись! Из-за тебя у меня разболелась голова! А ещё этот телефон... выключи его немедленно!

— Это бесполезно. Если Бандай не дозвонятся, то пошлют одного из работающих на них Мадао скулить под дверью.

— А-а-а, ладно, я понял! Всем нужен мой ангельский голос! Хорошо! Если они хотят, то получат его в последний раз! Клянусь, что после проб на роль Леруша я покину эту помойку!

За этим вдохновлённым заявлением последовала пауза. Гинтоки перевёл на девушку взгляд, но она лишь вернула ему повисшие в воздухе вопросы.

Меж тем экран вспыхнул, явив картинку грузного туловища, увенчанного пакетом из Макдональдса с прорезями для глаз и фиолетовой антенны над макушкой.

— Здравствуйте, Саката Гинтоки и Цукуё... Э? У неё нет фамилии? Но что ещё взять с этих жалких людишек! Зачем им имена, когда язык приматов привычнее и милее их уху?.. Хмм, я отвлёкся… Наверное, вы догадались, что оказались взаперти неслучайно.

— А? Мы взаперти? — Гинтоки озадачено склонил голову к плечу.

— Ты что, даже этого не заметил? — Та, что, по всей вероятности, звалась Цукуё, прогремела чем-то за спиной. — У меня скованны руки, а у тебя — ноги.

Опущенного в пол взгляда вполне хватило, чтобы доказать её правоту: вокруг левой щиколотки крепились кандалы, другим концом обвивавшие толстую канализационную трубу.

— Возрадуйтесь! Вы избраны для великой цели! Люди слишком привыкли к туалетам. Эти фаянсовые произведения искусства стоят в каждой квартире, раскрывая объятия страждущим душам. Унитаз никогда не потребует пароль от вай-фая, не проинформирует об исчерпании средств на счёте, не предложит продолжить после рекламы. Как прост и безыскусен он в своей естественной прелести, как трогательно предан нуждающимся!

Но человек слеп и глух к добру. Он забыл о бескорыстной заботе белой феи, всегда готовой подставить плечо. Он приходит из нужды, но даже не подумает припасть к любящей груди в бесплодные часы досуга.

Но вы исправите вопиющую несправедливость! Этот туалет — ваше чистилище: очистив его, отчиститесь сами! Повсюду здесь запрятаны моющие средства, резиновые перчатки и тряпки. Отыщите их, используйте в деле и найдёте то, к чему стремились!.. Ну и бред! Теперь, когда я с ним закончил, пора заняться по-настоящему важными вещами!

— Может, перепишем начало?

— Что? — ужаснулась венценосная особа. — Я не потрачу на этот кусок навоза ни одной лишней минуты!

— Но в самом начале вы выдаёте своё имя!

— Какая разница? Можно подумать, эти обезьяны сумеют выбраться. Выключай запись, я ещё должен успеть к показу «Pocket Monsters Sun & Moon»*.

Видно, и сам устыжённый той чуши, транслировать которую был вынужден, экран поспешно потух.

Спустя минуту бесцельного разглядывания тёмного монитора Гинтоки шумно выдохнул.

— Такого похмелья со мной ещё не случалось.

— И не надейся, — отрезала Цукуё. — Я отказываюсь быть частью твоих посталкогольных галлюцинаций.

— Но не против оказаться запертой в реальности, в которой выживание зависит от умения драить унитазы. Не понимаю я тебя, нээ-сан.

Девушка умолкла, слегка нахмурившись, что Гинтоки расценил за отсутствие возражений.

— Ты знаешь, как попал сюда? — неожиданно спросила она.

— М-м-м. — Саката напряг память, но та оценила его потуги размашистым неудом поверх тестирования на знание собственного прошлого. — Нет, всё как в тумане.

— А какое событие ты помнишь последним?

— Да, это было… — Гинтоки осёкся. Острая вспышка, высветившая эпизоды его жизни, тут же угасла, оставив лишь хаотичные отзвуки имён, осколки лиц, суету мыслей и беспорядок чувств. Воспоминания, точно заброшенный город, погрязли в толще песка, волнами скатывавшегося вниз при любой пытке его разрыть. — Помню учителя, — отстранённо сказал он не столько для Цукуё, сколько для самого себя. Странно, но в груди надсадно заныло.

— Вот как… — взволнованно произнесла она, поджимая губы.

— Не думаю, что нам это поможет, — с деланым воодушевлением заключил Гинтоки. — Может, ты поделишься чем-то полезным?

— Едва ли. — Цукуё пожала плечами, отводя взгляд. — Я тоже смутно представляю, как могла здесь оказаться.

— Тогда нам только и остаётся, что искать выход. Ты можешь перемещаться по комнате? Из-за цепи я не пройду дальше, чем на метр.

— Кажется, да. Наручники прикреплены к водопроводной трубе. — Девушка кивком указала на неё, и только теперь Гинтоки обратил внимание, что та пролегает вдоль всего помещения. — Похоже, у меня получится передвигаться по стенке.

— Отлично. Попробуй дотянуть до двери, а я пока посмотрю, можно ли что-то сделать с кандалами.

Она кивнула, боком двинувшись к выходу. Саката присел, но вместо сковывавших пут взгляд зацепился за кое-что другое. За ножкой унитаза стояла небольшая коробка. Достав её и открыв, Гинтоки извлёк со дна сложенный листок бумаги и ключ. Радость от находки скоро сменилась недоумением: на брелоке, крепившемся к ключу, читались неоново-розовые иероглифы «Отель Ёшивара Парадайз». Развернув записку, он прочитал несколько коряво прочерченных слов: «Опасайся женщины. Она не та, кем кажется».


*******************


— Нээ-сан! — сально промурлыкал голос почти над ухом. — Ты свободна? Скажи «да», и я займу тебя собой.

Цукуё обернулась, в упор разглядывая зарвавшегося нахала. Двух мнений относительного его личности быть не могло: другого такого голоса, пробуждавшего тягу к немедленной кровавой расправе, в природе не существовало. Однако что-то остановило Цукуё от водружения куная по центру неомрачённого мыслью лба. Отняв от губ кисеру, она удивлённо переспросила:

— Нээ-сан?

Незнакомый блеск во взгляде, влажно скользнувшем по её фигуре, заставил покраснеть до корней волос. Цукки запальчиво метнулась рукой к оружию, но остановилась вместе с разом погасшим импульсом.

Быть лидером Хьякка значит уметь молниеносно сопоставлять и анализировать факты, принимая решение, исходя из полученных выводов. То, что Гинтоки редкостная заноза в заднице, не подлежало сомнению. Однако само по себе это не являлось достаточным основанием называть её «нээ-сан». Если уж он так обращается к ней, то неспроста.

Быстро просчитав варианты, Цукуё не без внутренней дрожи вспомнила тот единственный раз, когда Гинтоки к ней подкатывал. Айзен-ко выжег из его взгляда всё, кроме похоти. Он с одинаковой неразборчивостью желал как её, так Отаэ и Кьюбей, а вместе с ними весь состав Ёшиварских прелестниц любых возрастных категорий. Лишь несколько раз в его глазах мелькнуло узнавание, и тогда ей, одурманенной наркотиком, мерещились искренность признаний и подлинность страсти, обращённых к ней одной.

То, что Цукуё могла разглядеть теперь, не напоминало ни один из преувеличенных эффектов любовных благовоний. Взгляд Гинтоки вполне осознанно шарил по её телу, но с тем поверхностным интересом, в котором не промелькнёт ни искры неподдельного чувства. С таким выражением клиент рассматривает приглянувшуюся куртизанку за деревянной перегородкой. Ощущение собственной серости и безликости вызывало к чему угодно, кроме трепетного волнения, позволив Цукуё вернуться к беспристрастной рассудительности.

У Гинтоки есть мотивы, это очевидно. Совсем как в тот раз, когда они притворялись женатой парой перед Бенигумото. Возможно, он хочет сойти за обычного посетителя Ёшивары, чтобы устроить за кем-то слежку? Сочтя предположение разумным, Цукуё решила подыграть.

— Е-если господину будет угодно, я с удовольствием займусь им, — пролепетала Цукки, отводя взгляд.

Гинтоки восхищённо присвистнул и, пробормотав под нос что-то про счастливый день, вольно приобнял её за талию.

От такого произвола Цукуё едва не сорвала маскировку к чертям. Мир перед глазами разом поплыл чередой бесформенных пятен, и она искренне понадеялась, что сходство заалевших щёк с красными фонариками у входа в чайные заметно не так сильно, как ей кажется.

Разве можно быть таким беспечным! Сколько взглядов привлекло его неуместное поведение. Странно, что он вообще решился на такой рискованный шаг, как слежка под прикрытием, когда каждый в квартале удовольствий в лицо знает спасителя Ёшивары и лидера Хьякка. На что этот идиот вообще рассчитывал?

Однако доверие к самому невыносимому мужчине во всём Эдо в который раз оказалось сильнее здравого смысла. И хотя у Цукки не нашлось сил ни то что украдкой рассматривать прохожих, но даже и головы от земли поднять, однако же она продолжала послушно идти рядом.

Шпионаж завёл их в отель европейского типа. Вместо тонких бумажных перегородок — надёжные стены, вместо циновок — бетонный пол, застланный бордовым ковром с длинным ворсом, а вместо футона — широкая кровать с кованым изголовьем в виде переплетённых ветвей. В комнате без окон и часов исчезало ощущение времени, а отсутствие телефона разрывало связь со внешним миром.

Цукуё осторожно присела на краешек кровати — больше оказалось попросту некуда — и внимательно оглядела номер. Странно, но в нём не было ничего вызывающе пошлого и вульгарного. Наверно, такие места подходят тем, чьё влечение не нуждается в дополнительном украшательстве. Простая, но комфортная обстановка едва ли распаляла фантазию, позволяя сосредоточить внимание друг на друге. Если оба партнёра одинаково заинтересованы в близости, подобный отель казался подходящим выбором.

Хлоп!

Цукки вздрогнула, обернувшись на резкий звук, чтобы обнаружить закрывшуюся за Гинтоки дверь ванны. Ещё более обескураживающе подействовал донёсшийся шум воды. Девушка озадаченно вскинула бровь.

Как это понимать? В её представления о слежке банные процедуры отнюдь не вписывались. Да и почему он и словом не обмолвился о цели конспирации? Разве может она помочь, если не знает элементарных вещей?

Внезапная догадка разлилась бурными волнами средь мерного течения мыслей. Ведь это за ними могут наблюдать! Только это объясняет странное поведение Гинтоки и беспричинное молчание.

Бурлящий и пенящийся поток вдруг замер, покрывшись ледяной коркой. По телу пробежали мурашки, а сердце пропустило удар. Им что же... притворятся во всём до конца? Цукки неверящим взглядом упёрлась в равнодушную поверхность двери.

До сих пор ей не приходилось задумываться, насколько далеко можно зайти их маскировка. Но теперь, в этих более чем странных обстоятельствах, Цукуё отчётливо поняла, что не сможет продолжить. Мысль об искусственной близости с мужчиной, чувства к которому слишком сильны и искренни, отзывалась в сердце мукой. Ей не выдержать жестокого спектакля, грозившего обернуться крахом дружбы, а вместе с ней — маленького мира её души.

— Ты всё ещё здесь? — озадаченно уточнил Гинтоки, показавшийся на пороге ванной. Цукки нервно вздрогнула, резко обернувшись. Взгляд сам собой зацепился за каплю воды, сорвавшуюся с мокрой пряди. Скатившись по влажной коже шеи, она скрылась за воротом махрового халата. Цукуё вздрогнула и отвернулась, чувствуя такой жар, словно прижалась щекой к раскалённому металлу. — Так сильно нужны деньги?

— Ч-что? — насилу выдавила она, упрямо смотря в пол и комкая пуховое одеяло.

Он неопределённо фыркнул, но до ответа не снизошёл. Молчание затянулось, нагнетая напряжение. Растерянная и смущённая, Цукуё робко подняла глаза, всё ещё не решаясь посмотреть в открытую. Скрестив руки на груди, Гинтоки хмуро сверлил взглядом стену.

Дыхание перехватило. Позабыв о всякой скромности, Цукуё беззастенчиво изучала черты его лица, точно видела впервые.

Он не позволял себя прочесть. Учёным, занимавшимся расшифровкой египетской письменности, было куда проще разобраться с таинственной иероглификой, чем ей — с его эмоциями. Первые хотя бы доподлинно знали, что имеют дело с древним языком, не лишённым логики, грамматических конструкций и смысла. А ей из раза в раз доставалось жёсткое и холодное, точно сталь катаны, отчуждение. Иной раз с его лица пропадали намёки не то что на чувства, на жизнь. Опустошённость, такая чудовищная и дикая для того, кто рвался на помощь по первому зову, ощущалась тем болезненнее, чем яснее Цукуё понимала: она никогда не сможет помочь. Время меняет очертания гор и изгибы рек, но ей никогда не стать той, к кому он придёт за утешением.

Но стоявший перед ней Гинтоки — тот самый Гинтоки, в чью голову можно залезть не иначе, как раскроив её кунаем, — сбивал с толку бесхитростной открытостью. По его застывшему выражению и плотно сжатым губам Цукуё догадалась о нервозности, по вцепившимся в предплечья рукам — о панике, по позе — о замкнутости и недоверии.

Сглотнув, она глубоко вздохнула и тихо позвала:

— Эй.

Гинтоки вздрогнул и обернулся. Взгляд лихорадочно забегал по её лицу, а щёки точно забрызгало клубничным соком.

— Что происходит? — как можно мягче спросила Цукуё.

— М-м-м-м? Н-не понимаю, о чём ты, — игнорируя трясущийся голос, бодро ответил Саката.

— Гинтоки. — Он округлил глаза, точно впервые услышал своё имя. — Спрошу по-другому. Что тебя беспокоит?

Он колебался. Она видела это также ясно, как солнце и луну в небесах над Ёшиварой. Небесах, некогда казавшихся утраченными навсегда, а потому почти невероятными. Цукуё помнила, как в первые дни, свободные от железного потолка, жители квартала застыли в мрачном ожидании того, что свет и звёзды растают следом за привидевшимся им сном. Такой же страх испытывала Цукки, впервые наблюдая за живой переменой его настроения.

— У меня нет денег, чтобы расплатиться, — буркнул Гинтоки, упорно изучая орнамент на обоях. — Я бы мог взять кредит, но даже по самым скромным меркам такая красотка как ты стоит больше, чем человек может заработать за две-три жизни. — Его неуклюжий комплимент отозвался ускорившимся сердцебиением и вспыхнувшим румянцем.

— Это не страшно, — пробормотала Цукки. — Я принимаю рассрочку на пять-шесть кармических воплощений.

Гинтоки посмотрел на неё с удивлением.

— Нээ-сан, ты странная, — заметил он после непродолжительного молчания.

Она лишь чуть повела плечами, несмело улыбнувшись.

— С тобой как-то не так, — продолжил Гинтоки, присаживаясь на противоположный край кровати. — Ты сразу показалась мне другой, но… я и подумать не мог, что самая скромная из встреченных куртизанок окажется ярой нимфоманкой.

— Что?! — вскрикнула Цукуё, вскакивая с места.

— Ой, не кипятись. — Он выставил вперёд руки в примирительном жесте. — Я не знаю, как это у вас называется… Бизнес не ради денег, а из любви к искусству?

— Знаешь, что я готова сделать из любви к искусству? — прошипела Цукки, сжимая трясущиеся кулаки. — Разукрасить тебе лицо!

— Нет, ты правда не как все, — озадаченно подытожил Гинтоки. — Если тебе не интересны деньги и секс, зачем тебе это?

«Мне интересен ты, придурок!» — едва не вырвалось у неё, но, конечно, горячий порыв души был потушен самым безжалостным образом.

— Э-это творческий эксперимент. — Пришла её очередь изучать витиеватый узор на стенах.

— Хм-м-м, — протянул Гинтоки, откинувшись назад и опершись на вытянутые за спиной руки. — И в чём его суть?

— Суть в… как бы сказать, она в том, чтобы… — замялась Цукуё. Да что это такое? Почему ей приходится выдумывать какую-то несуразицу, пока за ними ведётся слежка? Для отвлечения внимания? — …Чтобы проверять соблюдение санитарных норм в отелях!

— Что? — Казалось, глазам Гинтоки надоело насиженное место, и они вот-вот покатятся в кругосветное путешествие.

— Да! — радостно подтвердила Цукуё, присев на колени и приподняв покрывало от пола. — Под кроватью чисто, не валяются использованные презервативы или трупы использованных любовников.

— Что?! — взвизгнул Саката, резко подавшись вперёд. — В каких лав-отелях ты встречала такую дичь?!

— Не скажу. Чёрный пиар — это тоже реклама, — со знанием дела заявила Цукки, с пристрастием изучая мусорное ведро.

— Ками-сама, — уныло вздохнул Гинтоки. — Значит, секс мне сегодня не светит?

— По крайней мере, не со мной, — глухо промычала девушка, изображая заинтересованность в состоянии плинтусов.

— Ха! Из всей Ёшивары подцепить именно ту девчонку, которая даже не продаётся. И за что мне это?

— Ну извини, — не скрывая обиды в голосе, Цукуё развернулась в пол-оборота. — Ещё не поздно спасти вечер, найдя кого-то другого.

— Ты не поняла, — усмехнулся Гинтоки, с интересом рассматривая её сердитое лицо. — Выбрать среди куртизанок единственную девушку, не ложащуюся под других за деньги, — едва ли заслуженный подарок судьбы.

Цукки поражённо распахнула глаза. Конспирация, слежка, притаившийся враг — всё перестало существовать, стёртое из памяти несколькими слов.

— Я… то есть… как?.. — бессвязно промямлила она, заливаясь краской.

— Знаешь, — взгляд Гинтоки взмыл к потолку, а рука — к взъерошенным волосам, — наверно, ещё слишком рано… то есть, хоть мы и сидим в лав-отеле, я даже имени твоего не знаю, но… может, сходим куда-нибудь вместе?


«The Legend of Zelda» — серия игр от Nintendo.

Маттаку — «на самом деле», «в действительности». В японской речи часто предваряет фразы, сказанные с раздражением, долей обречённости или предвидением проблем.

«Слушайте меня, британцы, и т.д.» — цитата по аниме «Код Гиас: Восставший Лелуш», серия вторая.

«Pocket Monsters Sun & Moon» — очередной сезон неубиваемого аниме о покемонах, выходящего по сей день.

@темы: фанфики, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Не теряя надежды, Какой бы блестящей ни казалась идея, она обернётся хуже, чем можно себе представить

---

Бурда какая-то

Название: Проверяйте чек, не отходя от кассы!
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сарачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: R
Пейринг: Гинтоки/Цукуё, фоном Хасегава/Хацу
Жанр: Гет, Стёб
Предупреждения: ООС
Статус: закончен
Размер: мини (4540 слов)
Описание: По заявке Natal-galum от 23.07.2018. «Есть идея по поводу пьяного Гинтоки и Хасегавы (ну или Хиджикаты) допустим между ними пробегает такая лайтовая сцена слэша и в этот же момент их застает Цукуе или Сейта который потом рассказывает это Цукуе. Жду объяснений Гинтоки и мыслей Цукуе».
Примечания автора: Рейтинг за количество примечаний к главе… На самом деле, нет, хотя эта версия имеет смысл *.* Искренне надеюсь, что додала автору заявки. Сама уже не понимаю, что, куда, чего и как. Честно, пока писала, хихикала как подросток, впервые увидевший картинку с голой тётей. Но вот как только стала перечитывать, так всё, тушите свет и задёргивайте шторы.
P.S. Рейтинг не за сцены безудержного слэша, а за юмор ниже пояса. Приятного чтения? О.о
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/7136801/18361379#part_conte...

Проверяйте чек, не отходя от кассы!

Приятно раздавать советы. Ещё минуты назад ты простой человек без особых талантов и претензий на знание жизни, уныло потягивающий утренний кофе. Но вот рядом оказывается страждущая наставлений душа, и — о чудо! — на месте обычного клерка из седьмого отдела оказывается сам царь Соломон! Гордо расправляются плечи, осанка преисполняется достоинства, а покровительственный взгляд высокомерно мажет по распластанной у ног фигуре плебея. Зевс на троне не смел выглядеть величественнее сорокалетнего Такуни-сан, вот уже третий день приходящего на работу с пятном от соевого соуса на рукаве.

А речи! О какие речи можно услышать из его уст! Ради них стоит терпеливо снести все многозначительные паузы, разделяющие не только каждое слово в предложении, но и составляющие его слоги. Первый признак лучезарного ума — умение говорить просто о сложном. И, поверьте, нет ничего незамысловатей и очевидней осёдланной им мысли. Дети, едва научившиеся читать, без труда найдут её в развивающей книжке. Она находится между страницей пятнадцать, на которой их просят отыскать все треугольные предметы, и страницей семнадцать, где им предстоит посчитать шарики на рождественской ели.

Совет другому возвышает человека над обыденностью и превозносит если не в глазах окружающих, то в собственных — несомненно!

Однако, положим, что где-то в далёком-далёком космосе идёт себе милый пришелец. Идёт, поблёскивая жизнерадостной плешью, вокруг которой скучковались доживающие последние дни волоски. Но тут он останавливается как вкопанный, едва не лишаясь речи, чувств и последних островков шевелюры. И не без причины, ведь перед ним никто иной, как сам Умибозу!

Окрылённый надеждой, пришелец подбегает и, складываясь в поклоне пополам, просит лишь об одном — раскрыть секрет густых и пышных кудрей. Он не замечает, как механическая рука тянется к зонту, увлечённо вопрошая о средствах ухода и укладки, и едва ли поймёт, почему конец настигнет его раньше волосяных фолликул.

Гинтоки знал, что Хасегава-сан заговорил о сексе не со зла. Однако рукоять боккэна непроизвольно сжал сильнее, метя разом поразить две-три болевые точки.

— Понимаешь, Гин-сан, это так ответственно, — продолжал мужчина, вертя в пальцах пиалу. — Хоть Хацу и моя жена, но мы так давно не были вместе… Я хочу, чтобы завтрашний вечер стал для неё поводом вспомнить, как хорошо быть одной семьёй.

— И вы считаете, что лучший способ вернуть женщину — запихнуть в её хот-дог свою вялую соевую сосиску? — раздражённо гаркнул Гинтоки, с чувством ударив ладонью по столешнице. — Ваш сексизм не знает границ!

— По-моему, он меркнет рядом с твоим.

— Хасегава-сан, — подперев лицо ладонью, Гинтоки глубокомысленно всмотрелся в горлышко бутылки, — вы слышали такую притчу? Однажды ученик спросил будду: «Имеет ли внешность значение?» — «Никакого. От рождения к рождению она меняется, но внутри человек остаётся всё тем же». — «А есть ли способ разглядеть его истинную сущность?» — «Достигнув просветления, ты прозреешь всё, даже самое сокровенное». — «Вот это да! Значит, я увижу даже то, что скрывается в женских трусиках! Буддизм — это нечто!.. Э, учитель, это что, банкай*? Зачем… О, нет, нет, пожалуйста, только не мой банан, нет, нет, ааааааа!» — «Плохо, Кондо-кун, очень плохо. Придёшь в следующий раз для пересдачи».

— Ты это только что придумал, да? Будда не осваивал банкай, чтобы нарезать бананы горилл, да?

— Да какая разница. — Недовольно отмахнулся Гинтоки. — Вам нужен мой совет или дурацкий коан*?

— Честно говоря, я не вижу между ними большой разницы…

— Так вот мой совет: избавьте жену от супружеского долга! Вам мало того, что жизнь бедняжки полна ваших грязных трусов, потных ног, храпа, урчащего желудка и вечно пустого кошелька? Вы не только навесили на неё обслуживание своих житейские нужд, но ещё и жаждете затащить в сексуальное рабство!

— Э? Я что-то пропустил? — Хасегава в замешательстве вскинул брови. — Когда ты успел стать ярым защитником прав женщин?

— Я никогда не переставал им быть! — «Особенно когда у Мадао больше шансов перепихнуться, чем у меня!» — Вместо того, чтобы думать о своих желаниях, подумали бы, чего хочет она!

— Но мне казалось, что она совсем не против...

— Вот как! — Гинтоки воровато прищурился, и огонь предвкушения загорелся в его глазах. — Надо думать, вы немало получали от её согласия?

— Ну… — Хасегава слегка покраснел, неуклюже рассмеявшись, — можно и так сказать…

Саката торжествующе оскалился, готовясь к шокирующей развязке. В конце концов, не одному же Хасегаве задавать неудобные вопросы.

— А она?

— Что — она?

— Она получала столько же? Или равноценный обмен существует только в манге про алхимию?

Вид Хасегавы, чьё лицо со стремительной скоростью теряло жизнеутверждающий румянец, взамен приобретая бледность покойника, сполна искупило страдания неудовлетворённой самурайской души. Насладившись местью, Саката великодушно хлопнул мужчину по спине.

— Тут нечего стыдиться. Когда поезд заехал в туннель, мужчине сложно вспомнить, что нужно проявить уважение к женщине, поинтересовавшись её кабиной пилота.

— Гин-са-а-ан, — провыл Хасегава, судорожно вцепляясь в складки кимоно на его груди. — Мне нужна твоя помощь!

— Моя помощь? — Гинтоки скептически воззрился на мужчину. — Простите, но я не думаю, что тройничок — это лучший выход…

— Я не об этом! Расскажи мне, как ублажить женщину!

— Считайтесь с её чувствами и потребностями — вот и весь секрет, — попытался отмазаться Саката, старательно отцепляя судорожно сжатые пальцы.

— Чушь! Мне нужны твои суперсилы — грязная фантазия и извращённые опыты!

— Да, но… — начал было Гинтоки, но следующая реплика сокрушила все дальнейшие препирательства.

— Ты сам говорил, что часто практикуешься! Ведь ты же мне не врал?!

Каждый хоть раз, да сталкивался с ситуацией, когда, ответив «нет» в первый раз, на второй соглашаешься с чем угодно. Дурацкий механизм насильственной социализации заставляет чувствовать дискомфорт при повторных отказах, из-за чего искусный манипулятор может с лёгкостью подписать вас на любую авантюру.

Вот и Гинтоки пришлось пойти на поводу добрых чувств. Хасегава был ему симпатичен (в пределах разумного, разумеется), и уже хотя бы поэтому заслуживал поддержки. Которую Гинтоки, к слову, оказал не то чтобы по первому зову.

Краткая теория, изложенная в стенах закусочной, быстро исчерпала себя, обнаружив очевидное. Хасегава Тайзо любил Хацу, и лишь по этой простой причине не заслуживал сомнения в собственной мужской состоятельности. Он был одним из тех мужей, которые в постели не ограничивались собственным удовлетворением, но умели прислушиваться к жёнам и их потребностям. На взгляд Гинтоки, этого было достаточно, чтобы грядущий вечер прошёл как надо.

Однако Хасегава так не считал. Ответственность и внимание к Хацу оказались не лучшей компанией долгому воздержанию. Итогом их совместного проживания в бедовой голове Мадао стал невротическая уверенность в неудаче. И, пожалуй, его слепой фатализм действительно мог усугубить ситуацию.

— Хасегава-сан, — пьяно протянул Гинтоки, подливая сакэ в его пиалу, — доверьтесь силе любви-и-и… Ведь вы же её единственный мужчина. Ни с кем, кроме вас, она не знала счастья быть женщиной.

— За годы разлуки она могла познать это счастье самостоятельно. Вы вообще видели весь этот легион секс-игрушек?!

— О да… — мечтательно вздохнул Саката, в лёгкой задумчивости потягивая алкоголь.

— Я имею ввиду, мужчины столько тысячелетий гордились своим агрегатом. Но вот появились эти обшитые медицинским силиконом гандамы, учитывающие анатомические особенности женского тела и пилотируемые с большей точностью, чем любой неопознанный объект, выведенный на её орбиту. Как вообще можно с ним соперничать?!

— Что?! — В том праведном гневе, с каким бы папа римский предал анафеме хулителя церкви, Гинтоки накинулся на Хасегаву: — Как вы можете говорить такое?! Вам мало унизительного сравнения какой-то бесчувственной железки со своим лучшим другом, так вы ещё вывод сделали не в его пользу! Позор! — Затем, опустив чуть расфокусированный взгляд к промежности, он с горечью выдавил: — Не слушай его, Куки Монстр*. Со мной не случалось ничего лучше с тех пор, как ты открыл для меня улицу Сезам.

— Почему я вообще советуюсь с человеком вроде тебя, — оцепенело выдавил Хасегава, стараясь развидеть увиденное.

— Запомните раз и навсегда! — Саката ревностно вскинул указательный палец, видимо, воображая на его месте готовую к дуэли шпагу. — Война против машин давно отменена. Оптимус Прайм* и прочие автоботы — ваши друзья! Не соперничайте с ними, а сотрудничайте, и тогда даже ваш Лягушонок Кермит* сможет добиться чего-то в этой жизни!

— Эммм, Гин-сан… Ты мог бы перестать называть мужские причиндалы именами героев детского телешоу?

— Ха-а-а? И что ты тогда предлагаешь? **** или ***? А может ***** или ******* ******* *****?

— Да последние три слова даже не нуждаются в звёздочках! Вот, слушай: «мужской половой орган»! Видишь, цензура его пропускает!

— Ага, и вместо разврата попустительствует смертельной тоске! Подумай о читателях! Они пришли сюда не потому, что на прошлой неделе проспали урок биологии, а потому, что хотят ***** и ******!

— И ты думаешь, что Лягушонок Кермит их заведёт?!

— О, ну если это говорю я… Я могу опошлить что угодно. К примеру… — Он на мгновение умолк, чтобы с сальной улыбкой выдать: — Овощной салат бабушки*.

— Знаешь… — начал было Хасегава, но тут же сдался, вяло махнув рукой. — А, да что там. Почему это вообще кто-то читает?

— Почему это кто-то пишет? — философски откликнулся Гинтоки, для убедительности икнув. — Ладно, пойдёмте. Раз уж сегодня ночь откровений, объясню вам, как заставить трансформеров работать на своего Стального Гиганта*.


*******************


— Эта штука похожа на нунчаки, — задумчиво изрёк Хасегава, вертя две соединённые между собой фиолетовые палочки в руках.

— Вот только Майки* не знал и о половине её возможностей, — доверительным полушёпотом объяснил Гинтоки.

Они стояли в одном из секс-шопов Ёшивары. В Эдо, конечно, тоже хватало заведений подобного рода, но Саката целенаправленно метил туда, где помимо созерцания прекрасного была доступна и экспериментальная часть.

— Но всё-таки мне как-то не по себе, — неуверенно признался Хасегава. — Может, всё дело в том, что я человек прошлой эпохи, и не привык доверять столь деликатное дело никому, кроме себя.

— Поверьте, Хацу скажет вам большое спасибо, если вы делегируете часть полномочий. Да вам и самому понравится: с этой миниатюрой скакалки вы оба вдоволь напрыгаетесь и накувыркаетесь.

— Ты знаешь, я бы начал с чего-то попроще… Может, мне подойдёт это?

— Хммм… В принципе, для первого раза самое то.

— А как подобрать размер?

— Понадобиться линейка. И калькулятор.

— Как хорошо, что я всегда ношу их с собой.

— Так значит не я один чувствую себя некомфортно, если выхожу из дома без них?

— Забыть их — всё равно что не надеть плавки в бассейн: приятно до тех пор, пока кто-то не вызовет полицию.

— Никогда не понимал людей, которым считают их бесполезными в обыденной жизни. Как они рассчитают высоту, на которую поднимается лестница между точками A и B, если высота каждой ступени равна десяти с половиной сантиметрам, длина — тридцати шести сантиметрам, а расстояние между точками A и B — пятнадцати метрам?

— Как патриота своей страны меня глубоко задевает подобная беспечность. Утешает лишь то, что рядом есть друг, разделяющий мои чувства. — Хасегава растроганно шмыгнул носом, положив руку на плечо Гинтоки.

— Именно, — понимающе хмыкнул мужчина. С минуту они наслаждались моментом абсолютной гармонии и понимания, пока Саката задумчиво не произнёс: — Я почти уверен, что продавщица приняла нас за геев.

— Пожалуй, я уберу руку. — Поспешил ретироваться Хасегава, ревностно завертев головой по сторонам. — А вот и примерочная. Пойду и исполню свой долг.

— Надеюсь, что долг перед примерочной не равен долгу перед супругой. Учтите: каким бы ни был ответ, я не буду помогать его выплачивать.

— А? Что? Постой… Гин-сан! — Хасегава так и подскочил на месте. — Да как тебе только в голову пришло!

— Ну…

— Нет-нет, это риторический вопрос! Не говори ничего! Просто оставайся здесь, а я мигом. — С этими словами он поспешно скрылся за спасительной ширмой.

Пожав плечами, Гинтоки развернулся к стеллажу. Богатый ассортимент вскоре всецело завладел его вниманием, из-за чего он не сразу услышал неуверенный оклик.

— Гин-сан.

— А? — рассеяно отозвался Саката, с пристрастием изучая доселе невиданную игрушку.

— А как именно нужно мерить?

— У основания, примерно на полсантиметра отступая от тела.

— Ах, вот оно что. А я думал, вдруг надо измерять до юбочки или сразу под ней.

— Что? — Голова Гинтоки самопроизвольно развернулась к примерочной.

— Я имею ввиду, что всегда плохо разбирался в грибах. Как и в любом другом деле, тут нужна сноровка. Впрочем, как и сказал доктор, понять основы нетрудно.

— Хасегава-са-а-ан? — Саката покрылся испариной, нервно хохотнув. — О чём вы говорите? Какой ещё доктор?

— А разве я не говорил?

— Нет.

— Вот ведь дела! Совсем вылетело из головы! — Удивлённый собственной забывчивостью, Хасегава весело рассмеялся, живо пояснив: — Слышали о ханахаки*? Это болезнь, возникающая от неразделённой любви. В лёгких заражённого начинают расти цветы, способные привести к летальному исходу, если чувства так и не найдут взаимности.

— Та-а-ак, — осторожно подал голос Гинтоки. — А при чём тут грибы?

— Я к тому и веду. Совсем недавно врачи установили, что в редких случаях ханахаки может мутировать в кинокохаки*, и вместо дыхательных путей поражать половую систему человека. В таких случаях его достоинство превращается в гриб.

Минуту Саката стоял в ступоре, после чего в голос расхохотался.

— Ну у вас и шутки, Хасегава-сан, — стирая слёзы и задавливая истерические повизгивания, выдавил он.

— Какие уж тут шутки, — чуть обиженно отозвался мужчина. — Не веришь, так посмотри сам.

— А, что? Э-э-э, нет, спасибо. — Гинтоки инстинктивно попятился, стремясь покинуть зону риска. — Я предпочту оставить место романтической недоговорённости.

— Да нет, ты должен это увидеть! — настойчиво потребовал Хасегава, а следом за этим на запястье Сакаты сомкнулась решительная хватка. Прежде, чем мужчина успел опомниться, его силком втащили в примерочную.

За всю жизнь Гинтоки видел немало дерьма. Ни раз и ни два он балансировал на самом краю вязкой трясины смерти, заглядывал в лицо ночным кошмарам и убеждался, что за кулисами приличия и обыденности скрываются безумие и страх. Однако только теперь он ощутил всю обречённость человеческого существования.

Набрав в грудь побольше воздуха, Гинтоки перевёл немигающий взгляд на Хасегаву.

— После того, что я видел, мне придётся вас убить.

— Что?

— Ничего личного, Хасегава-сан. Однако я не могу допустить, чтобы меч, занесённый над людским родом, обрушился на наши головы.

— Эй, откуда такие мысли! Вспомни себя, когда пришельцы поработали над твоим штырём! Разве ты отказался от него только потому, что он стал отвёрткой? Нет, потому что с настоящими друзьями так не поступают!

— Какая, к чёрту, дружба! — Гинтоки сделал выпад, выставив вперёд ту диковинку, изучением которой занимался накануне интересного открытия. — Инопланетное вмешательство — это одно! Такое не случается сплошь и рядом. А когда фермеры окончательно избавятся от привычки засыпать на газонокосилках посреди кукурузных полей, каждый землянин сможет вздохнуть свободно. Но то, что случилось с тобой — это месть планеты и очевидная попытка сжить наш вид со свету!

— Да с чего ты взял?! Может, ханахаки и угроза для общества, ведь вылечить её может только любовь, но с кинокохаки всё куда проще. Достаточно лишь переспать с тем, кого неистово хочешь, и всё проходит само собой!

— Действительно. Так и вижу эту картину: женщина, которую не уломать на секс будучи абсолютно здоровым, сама приползёт на коленях, едва услышав про выросший между ног гриб! Ну прямо, мать твою, идиллия!

— Знаешь, Гин-сан, — насупившись, произнёс Хасегава, — мне начинает казаться, что ты не очень-то веришь в моё исцеление.

— Не очень-то верю?! Я не очень-то верю в то, что Hello Kitty* — обычная девочка, а не пережившая гамма-излучение кошка. А в твоё исцеление я…

Но договорить ему не дали. В тот же миг шторка примерочной отъехала в сторону и два голоса — взволнованно высокий и угрожающе низкий — прервали его речь.

— Я уж и не знала, что думать. Хотя зачем ещё уединяться, как не за этим… — тараторила продавщица.

— Даже в Ёшиваре есть границы дозволенного, которые никто не смеет пере… — Цукуё умолкла. Холодный взгляд, готовый резать по живому, скользнув по нарушителям, враз остекленев. Издав какой-то непонятный писк, она судорожно сжала ткань, чтобы тут же задёрнуть её обратно.

— Цукуё-сан куда вы? — поражённо воскликнула продавщица. — Ведь нарушители всё ещё там!

— Мне… мне ещё надо… — Глубокий и чувственный голос лидера Хьякко мало походил на тот дребезжащий лепет, что теперь достигал слуха. — О нет, мой браслет могучих рейнджеров подаёт сигнал! В чём дело, Альфа*? Что? Рита* напала на магазин данго? Я скоро буду!

Мысль о том, что она убежит, твёрдо уверенная в его любви к блюдам из шиитакэ*, разорвала оковы мучительного оцепенения. Спотыкаясь на ровном месте и едва не роняя так некстати расставленные стеллажи, Гинтоки выбежал на улицу. К счастью, Цукуё тоже растеряла всю прыткость и скорость шиноби: будь Джирая жив, зрелище того, как она скачет по крышам с лёгкостью и координацией двухнедельного котёнка, тотчас бы свело его в могилу.

Собрав волю в кулак, Саката заставил тело работать на пределе доступной мощности. И хотя в нём не нашлось и двадцати процентов энергии зайца Duracell, в спонтанном соревновании двух калек Гинтоки всё же выиграл.

— Цукуё! — выкрикнул он, порывисто схватив её за запястье. Она взвизгнула, резко обернувшись. Шок и паника во взгляде соседствовали с абсолютной потерянностью. — Это всего лишь недоразумение, — натянуто улыбнувшись, попытался объясниться мужчина.

— Недоразумение — это то, что у тебя в руке, — ошалело констатировала Цукки, напомнив Гинтоки о сувенире, впопыхах прихваченном из секс-шопа. — А находиться в одной примерочной с мужиком со спущенными штанами — это что-то совсем другое.

— Ты всё не так поняла поняла! — Лихорадочно отбросив компромат, Саката крепче вцепился в её руку. — Только вспомни детали: ведь не было никакого мужчины со спущенными штанами, был лишь Мадао и его Тоад*!

— Избавь меня от подробностей ваших игр! — Цукуё в ужасе отшатнулась, попытавшись вырваться, но Гинтоки её удержал.

— Нет-нет, это не наши игры, это игры Nintendo о братьях Марио. А Тоад — беспечный мудак, который лишь под конец задания вспоминал, что принцесса Пич* ждёт в другом замке!

После этой глубокой фразы воцарилось молчание. Что в её содержании так поразило Цукуё осталось загадкой, однако же эффект казался ошеломительным. Обрывки эмоций и вспышки чувств стремительно сменяли друг друга, не оставляя шанса уследить за ними. Чтобы прочесть на лице Цукки нечто внятное, следовало родиться Кэлом Лайтманом*, а не Сакатой Гинтоки. Пока босс Ёродзуи успешно вычищал питейные заведения любимого города, доктор Лайтман изучал язык невербального поведения, наблюдая за племенами в Папуа-Новой Гвинее. Поэтому там, где доктор Лайтман мог пролить свет на ситуацию, Гинтоки бы пролил разве что кружку пива.

А с Цукки выходило ещё сложнее. «Нечто, сменившееся чем-то другим», — вот вершина его способностей в оценке её душевного состояния. И это в том случае, когда Гинтоки пребывал в состоянии покоя и имел достаточно времени для размышлений. В иных ситуациях, требовавших эмоциональной вовлечённости, стройная цепочка умозаключений разбивалась о стену собственных невнятных чувств.

Хотя вот этот лихорадочный блеск в глазах и слегка приоткрытый рот… Кажется, она уже начала догадываться? Может, ему всего-то и нужно, что укрепить её уверенность в ошибке?

— Ты слышала о ханахаки? — с места в карьер начал Гинтоки.

— Я… что? — Цукуё тряхнула головой и захлопала глазами. — Кажется, да, но не очень много.

— Это такая болезнь безответно влюблённых, придуманная стукнутыми совершеннолетием по голове девочками, — услужливо подсказал Гинтоки.

— О…

— Её сложно назвать эпидемией, но выброшенные семена уже дали первые ростки.

— Подожди минуту… — Цукуё рвано выдохнула, приложив руку к губам. — Значит, то, что я видела, это…

— Да! — радостно подтвердил Саката. Надо же, он и не думал, что сможет так просто устранить недопонимание!

— Я не думала, что всё так серьёзно, — упавшим голосом произнесла девушка. Странно, но на её лице не промелькнуло и тени облегчения, а глубокая и безрадостная задумчивость залегла складкой между бровей.

— Да, непростая ситуация, — согласился Гинтоки, впервые задумавшись о муках Хасегавы-сана.

— Но тогда выходит, что я… — Её глаза в ужасе расширились, а по телу пробежала дрожь. — Идём! — Она перехватила его руку, до той поры некрепко удерживавшую её запястье, и решительно потянула за собой. — Мы всё исправим.

— Ты знаешь, что нужно делать? — искренне удивился Саката. Ему вот положение казалось безвыходным.

— По-моему, всё очевидно, — напряжённо отозвалась Цукки.

— По-моему, тоже, — не стал спорить мужчина, безропотно следуя за девушкой. — Однако тебе не кажется это ненормальным? — Он тряхнул головой, постаравшись выкинуть из головы слишком детальные фантазии о том, как Хасегава развлекает жену своим новым приобретением. — Кому-то может быть неприятно и больно.

Цукуё резко остановилась. Витавший в своих мыслях Гинтоки налетел на неё, стукнувшись челюстью о макушку, и по инерции вцепившись в предплечье. Он уже открыл рот, намереваясь возмущаться и сокрушаться о преданном доверии, однако не проронил и слова.

Выпустив его руку, Цукки обернулась через плечо и, чуть запрокинув голову, посмотрела на него. Они стояли так тесно друг к другу, что он мог чувствовать тепло её дыхания. Однако сбивала с толку даже не близость, которой сама Цукки словно и не замечала. Её глаза, такие пронзительно красивые и такие непозволительно печальные, стали единственным, о чём Гинтоки мог думать.

— В любви нет ничего ненормального, — тихо сказала Цукуё, легко прикоснувшись к его щеке. — Она прекрасна, и никто и ничто не должно вставать на пути взаимных чувств.

В целом, Гинтоки мысль одобрил. Хотя насчёт «ничего» он бы поспорил. О, встанет и ещё как, особенно если она продолжит говорить с ним в том же тоне.

— Гин-сан! — истошно завопили откуда-то снизу, и от этого голоса душевный подъём разом сошёл на нет. Цукуё поспешно убрала ладонь, тем самым едва не исторгнув из самурайской груди стон разочарования, и спрыгнула на землю.

— Хасегава-сан! — дружелюбно поприветствовал Гинтоки, приземляясь тому на голову. — Ну как вы? Всё ещё отравляете жизнь окружающих своими спорами?

— Жестоко бросать нуждающегося человека, а потом ещё и насмехаться над его проблемами, — жалостливо взвыл Хасегава, усаживаясь на землю и потирая ушиб.

— Не слушайте его, это смущения, — вставила Цукуё.

Гинтоки почувствовал, как загорелись уши. Стало быть, и она признаёт, что между ними действительно произошло нечто смущающее?!

— Я сожалею, что вмешалась, — меж тем продолжила девушка, виновато опустив голову. — Прошу вас забыть об этом инциденте. — Глубоко вздохнув, она подняла взгляд на Хасегаву, со всей серьёзностью объявив: — Гинтоки любит вас, а значит, нет причин не быть вместе.

Вообще-то Ёшиваре не привыкать к громогласным излияниям чувств, случавшимся как за стенами домов удовольствий, так и за их пределами. Однако крик двух разом обесчещенных мужчин на миг отвлёк обитателей квартала от прелюбодеяния, натолкнув на мысли о прелестях скромного образа жизни.

— ЧТО?!

— Что? — в замешательстве переспросила Цукки, отступая на шаг от раздраконенного дуэта.

— Как ты пришла к этому выводу?! — вне себя от злости выкрикнул Гинтоки.

— Но ты же сам рассказал про ханахаки, — растерянно напомнила девушка.

— И ты подумала, что я… — Саката в ужасе посмотрел на стоявшего рядом мужчину, — …в него?.. Меня сейчас стошнит.

— Эй! — задетый за живое, возмущённо вскинулся Хасегава. — И как это понимать? Я недостаточно хорош для тебя? А если бы на моём месте оказался этот… как его… ну который дьявольский, но не фрукт…

— Дьявольский замком что ли?

— Во-о-от! Ты сразу понял, о ком речь, хотя я даже не договорил! Так все эти обложки к DVD неспроста, да?!

— О, ками-сама! — взвыл Гинтоки, хватаясь за голову. — Когда меня перестанут пихать в койку с этим майонезным фанатиком?! Эй, мангака-горилла, убей его наконец! Ты и так не сделал ничего хорошего в жизни, а рисованием Гинтамы лишь окончательно загубил карму! Это твой единственный шанс хоть немного её почистить!

— Я ничего не понимаю… — Цукуё озадаченно склонила голову на бок. — Значит, ханахаки развилась у тебя от безответной любви к замкому?

— Нет! — рявкнул Гинтоки, впиваясь пальцами в волосы. — Дурная женщина, откуда в твоей голове вообще такие мысли?! Что, в свободные часы рисуешь яойные додзинси?!

— Да откуда взяться этим свободным часам, если всё нерабочее время я вынуждена нашпиговывать твою голову мозгами?!

— Не знаю, в какой школе ты училась, но вот тебе новость: мозг человека не состоит из одних кунаев! — рявкнул Саката, выдирая торчащее изо лба оружие.

— Да? А вот тебе новость: без кунаев в твоей голове будет совершенно пусто!

— Это неслыханно! Почему я должен всё это терпеть, хотя мне даже никто не заплатит? — Яростно сверкнув глазами, Гинтоки развернулся к Хасегаве. — То, о чём вы меня просили, я сделал, а значит абсолютно свободен.

— Но Гин-сан… Ведь я до сих пор не решил главную проблему…

— Увы и ах, но здесь я бессилен. — Саката развёл руками, демонстративно избегая направленного на него умоляющего взгляда. — Есть проблемы, решить которые может лишь время. Давайте доверимся ему и на сей раз, искренне веря в лучшее.

— Пожалуйста, — слёзно взмолился Хасегава. — Мне больше не к кому обратиться. Ты помогаешь бедным как Робин Гуд.

— Ничего не знаю.

— Сражаешься с чудовищами как Геракл.

— Есть пределы и моему могуществу.

— Вершишь добро и справедливость как Бэтмен.

— Как Бэтмен? — с оживлением переспросил Гинтоки, заинтересованно посмотрев на Хасегаву. — Кристофера Нолана?

— Нет.

— Тима Бёртона?

— Нет.

— Тогда какой?

— Ну… Тот, который с Адамом Уэстом*…

— Что?! Из всех версий я удостоился самой клоунской?!

— Не злись. И она не клоунская, а классическая.

— Не хочу вас прерывать, — тактично вмешалась Цукуё, — но что здесь вообще происходит?

— Здесь происходит публичное осмеяние и порка. И хотя я не против вернуться к их обсуждению, когда ты немного подрастёшь, в нынешних обстоятельствах терпеть это не собираюсь.

— А что с ханахаки? Кто-то действительно ею болен?

— Нет, хотя вот этот мужик, — Гинтоки махнул в сторону Хасегавы, — подхватил похожую заразу. Теперь у него между ног гриб, который не исчезнет до тех пор, пока с ним кто-нибудь не переспит.

— Не кто-нибудь, а Хацу! — возразил мужчина.

— Ну значит гриб не исчезнет никогда. Знаешь, за деньги — очень и очень большие деньги — ты ещё мог кого-то найти, но ни одна женщина не станет делать это по доброй воле.

— Но ведь она моя жена!

— И что? Думаешь, выходя замуж, она мечтала о вегетативном размножении? Смирись, во всём есть свои пределы.

— Вы должны поговорить с ней, — посоветовала Цукуё. Гинтоки и Хасегава развернулись, удивлённо посмотрев на девушку. — Если она узнает, что с вами случилось, вы сможете найти решение вместе.

— Не давай ему напрасную надежду, Цукки. — Покачал головой Саката. — Только в сёдзё-манге сила любви решает всё, а реальность сурова. Вот ты бы согласилась на такой шаг?

— Да, — без колебаний ответила Цукуё.

— Вот я и говорю, это же просто невозмо… Погоди, что?

— Так вы считаете, что она может согласиться? — с надеждой спросил Хасегава.

— Я считаю, что не стоит недооценивать уроки сёдзё-манги. — Улыбнулась девушка. — А если что-то пойдёт не так, то возвращайтесь в Ёшивару. Хоть с лечением и не поможем, но на работу пристроим: извращенцев тут на любой цвет и вкус.

— От вашего предложения мороз по коже, — Хасегаву передёрнуло, — но за совет спасибо! Теперь нужно подумать, как лучше объяснить Хацу ситуацию, так что я пойду.

Какое-то время Гинтоки и Цукуё стояли молча, глядя в спину удалявшемуся мужчине.

— Ты бы правда сделала это? — прервал тишину Саката. — Или просто хотела его подбодрить?

— Я сказала то, что думаю, — недовольно отрезала Цукки, закуривая.

— Вот как, — протянул Гинтоки, украдкой посматривая на неё. — Знаешь… Кхм… А ведь я провёл с ним немало времени.

— И что?

— Ну, мы не так много знаем об этой болезни. Насколько она заразная? Что-то не хочется проснуться и обнаружить растительность там, где ей быть не положено. Так что… как насчёт небольшой профилактики по дружбе?..

Лишь спустя полчаса криков и жестоких избиваний Гинтоки мужественно соскрёб размазанное по земле тело. Пошатываясь и отплёвываясь кровью вперемешку с выбитыми зубами, он глухо пробубнил:

— Серьёзно? То есть, парню с грибом она бы не отказала, а с нормальной мясной сосиской — так сразу и нет? Мир окончательно помешался на вегетарианстве или что?!


Банкай — особая форма владения духовным мечом в манге и аниме «Bleach».

Коан — буддийская загадка, решение которой помогает ученику приблизиться к просветлению.

Куки Монстр — герой детского кукольного шоу «Улица Сезам», большой любитель печенья. Очень и очень милый, и вот вам тридцать секунд в доказательство — www.youtube.com/watch?v=MBSMdDWljj4

Оптимус Прайм — даже не знаю, есть ли смысл объяснять, кто это... Наверное, потому что сама не смотрела ни мультики, ни фильмы о трансформерах, решила поместить его в примечания. И — та-дам! — это главный герой серии о «Трансформерах» в любой её ипостаси — i.pinimg.com/originals/d7/22/88/d72288568d69942...

Лягушонок Кермит — ещё один герой «Улицы Сезам» — fb.ru/misc/i/gallery/95495/2703965.jpg

Овощной салат бабушки — ладно-ладно, это очень криво. Но я не могла выкорчевать эту отсылку к «Друзьям», просто не могла. И хотя я рискую остаться единственным человеком, кого эта сцена веселит, простите мне эту пакость. А вам вот — оригинальная сцена с чудесным Джо — www.youtube.com/watch?v=TfjFQlD37i4

Стальной Гигант — инопланетный робот из одноимённого мультфильма — getwallpapers.com/wallpaper/full/3/f/0/566935.j...

Майки — он же Микеланджело из «Черепашек-ниндзя» —www.ninjaturtles.ru/forum/pic/38109.jpg

Ханахаки — мне особо нечего добавить к тому пояснению, что уже есть в тексте. Скажу только, что хоть и считаю сюжеты с ханахаки через чур сентиментальными и слезливыми, данной работой не хотела никого обидеть или высмеять.

Кинокохаки — «киноко» — это гриб по-японски. Всё. Больше смысла нет, и даже окончание «хаки», подразумевающее, что кто-то должен что-либо выплёвывать, теряет всякий смысл. Однако, друзья мои, поскольку мы в фанфике, а не в серьёзной филологической работе, то я не стала заморачиваться от слова «совсем».

Hello Kitty — тоже не уверена, нужна ли она здесь, но пусть будет — dreempics.com/uploads/posts/2016-09/1474110250_... И да, её создатель действительно настаивает, что это не кошка, а ребёнок женского пола.

Альфа — робот, вызывавший могучих рейнджеров на борьбу со злом — www.moviexplorers.com/wp-content/uploads/2016/1...

Рита — одна из противников могучих рейнджеров — pbs.twimg.com/media/CaSy5NHW4AEYujY.jpg

Шиитакэ — вид грибов, часто использующихся в японской кухне.

Тоад — герой серии игр о братьях Марио — images2.fanpop.com/images/photos/6000000/Toad-t...

Принцесса Пич — героиня, которую и спасал протагонист — wallpapertag.com/wallpaper/full/d/9/0/476166-pr...

Кэл Лайтман — главный герой сериала «Обмани меня».

Бэтмен Адама Уэста — герой сериала 1966-1968 годов. Выглядел как-то так — img-fotki.yandex.ru/get/198786/64060800.e113/0_... Хотя в динамике это ещё эпичнее XD

@темы: фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Не теряя надежды, Проверяйте сей

---

Ту-ту на Воркуту

Название: Билет в один конец
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сарачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: Гет, Романтика, Юмор
Предупреждения: ООС
Статус: закончен
Размер: мини (6792 слов)
Описание: По заявке Цумари от 20.07.2018. «Цукуйо губит себя работой с маниакальным остервенением, из-за чего Хинова не выдерживает и намеревается насильственно отправить ту в отпуск. Под предлогом сопровождения важного клиента Хинова вручает Цукуйо билет на поезд/самолет и распинается о том, как важно для Йошивары это задание. Второй билет она отдает Гинтоки, мол, дорогой спаситель Йошивары выиграл приз в лотерее. Саката, ничуть не смутившись тем, что и не помнит даже, что вообще в чем-то подобном участвовал, с охотой принимает приз. Когда же в поезде/самолете эти двое оказываются соседями, начинается долгое и уморительное выяснение, какими ветрами каждого из них туда надуло. Когда же все встает на свои места, Цукуйо отдает "важному клиенту" письмо от Хиновы, в котором Гинтоки узнает, что у него роль в этой поездке чуть ли не аниматора для заработавшейся бедняжки — а он то думал, почему Кагура и Шинпачи не спешили ему завидовать... Кто знает, чем обернется путешествие».
Примечания автора: Ох и давно же я не устраивала гонки со временем. Три дня почти без отрыва от производства — этак я стану не меньшим трудоголиком, чем Цукуё (ага, щас).
А если серьёзно, я немного нервничаю. Во-первых, писать для тебя, дорогая Цумари, очень ответственно. Ты моя палочка-выручалочка, поддерживающая не только добрым словом, но и работой над текстами. Я прекрасно помнила о твоём дне рождения и в тайне надеялась, что именно ты вскочишь в этот вагон первой =) По счастью, так оно и случилось, поэтому теперь я вооружена маааленьким подарочком. Остаётся надеяться, что этим самым подарком тебе не захочется запустить дарителю в голову XP
Во-вторых, в этой работе хотелось чуть больше канона и чуть меньше ООС-а. Совсем без оного, конечно, не обошлось, но всё же. И вот теперь сижу и гадаю, насколько такое решение удовлетворит почтенную аудиторию.
Ну и в-третьих… Три дня и пятнадцать с хвостом вордовских страниц — для меня это круто. Не в том смысле, что я какой-то там Бэтмен от мира фикрайтеров, нет, конечно. Я знаю, что некоторые могут столько за день напечатать и даже не вспотеть. Что меня волнует, так это то, не отразилась ли скорость на качестве… Так что жду вашего мнения, любезные читатели, и приятного Вам времяпрепровождения!
P.S. Таймлайн после Айзен-ко и до начала Тлентамы.
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/7136801/18217017

Билет в один конец

— Цукуё, ты здесь? — тихо позвала Хинова, осторожно приоткрыв сёдзи. Подруга не отозвалась, поселив в сердце надежду увидеть её спящей. Однако стоило заглянуть в комнату, и факт пренебрежения отдыхом открылся разочарованному взору. Прямая и напряжённая спина лидера Хьякко вторила жёстким линиям прямоугольного проёма окна, напротив которого она сидела.

Кресло легонько поскрипывало, пока Хинова неспешно подбиралась ближе, но Цукуё и головы не поворотила. Всё её внимание сосредоточилось на содержании объёмного издания, зажатого в руках. Вокруг в страшном беспорядке, совсем не характерном для собранной Цукуё, валялись бумаги, испещрённые загадочными письменами.

— Мне кажется, что ты немного опоздала. — Хинова потянулась вперёд, мягко опуская ладони на плечи подруги. Та резко дёрнулась и уже приготовилась вырваться из неприятельских тисков, когда покрасневшие от переутомления глаза встретились с понимающей улыбкой. — Если ты собралась призывать Азазеля-сан*, это напрасный труд: едва ли демон порока нуждается в особом приглашении в Ёшивару.

Цукуё рассеяно покивала головой. Её вид свидетельствовал о том, что слова осели в сознании мутным осадком, ничуть не способствуя прояснению взгляда. Хинова вздохнула и спросила напрямик:

— Чем ты занята?

Цукуё в нерешительности осмотрелась вокруг, словно ещё не до конца разобралась в роде своего занятия, после чего глухо ответила:

— Дешифровкой.

— Что-то новенькое в списке твоих обязанностей. Может, лучше перепоручить это профессионалам?

— Некому перепоручать. — Цукуё с досадой покачала головой. — Нет таких специалистов, способных разобрать этот шифр. По крайней мере, на земле.

Хинова ласково потрепала подругу по плечу, тихонько рассмеявшись.

— И даже это тебя не останавливает. Дорогая, я восхищаюсь твоей целеустремлённостью. Но знаешь, иногда нужно уметь проигрывать. Если ситуация зашла в тупик, возьми перерыв и развейся.

Цукуё нахмурилась. Почувствовав, как напряглись под пальцами мышцы, Хинова с грустью подумала, что с тем же успехом могла бы приучать кошку к банным процедурам. Тем не менее, аккуратных попыток спровадить Цукки на отдых это не остановило, и Хинова, приободрив себя тем, что её хотя бы не оцарапают и не покусают, продолжила:

— Считается, что даже безвыходные ситуации могут обрести решение, если перестать лихорадочно о них думать. У меня на примете как раз есть дело, способное тебя отвлечь. Очень важный клиент обратился в Ёшивару с просьбой предоставить эскорт на время отпуска. Ему не нужны интимные услуги, только красивая девушка, с которой можно появиться на парочке светских мероприятий. Для тебя это чудесная возможность...

— Спасибо, но нет. — Прервала Цукуё, одним лишь прямым взглядом дав понять, что в этой битве упрямства её не победить. — Знаю, ты хочешь как лучше, и ценю твою заботу. Но я останусь здесь и закончу то, что должна. — Считая тему закрытой, она вернулась к талмуду, смиренно почивавшему у неё на коленях.

Хинова ещё мгновение задумчиво взирала на непреклонную девушку, после чего скользнула цепким взглядом в пленившую её книгу.

«Язык йормундишь, — гласило содержание страницы, — является родным наречием сравнительно малочисленной расы йормунов. Строясь на сложном соединении пиктографической символики с особой вычислительной системой, определяющей употребление грамматических конструкций, он признан самым труднодоступным для изучения земными формами жизни».

— Что ж, — Хинова повержено вздохнула и развернула кресло к выходу. — Полагаю, тут ничего не поделаешь, и мне стоит поискать кого-то другого.

Цукуё рассеяно кивнула. Одного взгляда хватало, чтобы понять, как отчаянно она борется за знание, игнорируя неутешительные выводы автора относительно возможности их получения. Прежде, чем покинуть комнату, Хинова обернулась, глянув на подругу. Поджала губы и покачала головой, но попытки переубедить строптивицу оставила.

Ровно на десять минут.

А спустя указанный промежуток времени Хинова вновь появилась на пороге, сияя улыбкой и докладывая, что связалась с клиентом. Тот страшно расстроился, но сказал, что полностью понимает решение Цукуё. В его карьере межгалактического переводчика тоже случались разные казусы: иной раз наниматель искал знатока официального наречия, и лишь за час до встречи упоминал, что все представители говорят не на нём, а на редком диалекте.

— А однажды ему за пару месяцев пришлось выучить какой-то мудрёный язык, совершенно непригодный для изучения человеком. Только вот никак не вспомню его название… Ну и ладно! — Жизнерадостно заключила Хинова, будто и не замечая лихорадочного блеска в широко распахнутых глазах. — Кстати, а какой язык учишь ты?..

*******************

— Добро пожаловать на борт нашего корабля! — поприветствовала милая девушка, встречавшая пассажиров у трапа.

Цукуё лишь хмуро покосилась на неё. То, что из всего персонала терминала только бортпроводница выказала к ней расположение, не меняло общей неутешительной картины.

«Мисс, следуйте за мной, в вашем багаже найдено незарегистрированное оружие. Мисс, пройдите через металлоискатель снова. Мисс, вам придётся оставить все колюще-режущие предметы в зоне досмотра. Нет, мисс, вы не можете попасть на рейс с вещами, способными нанести увечья другим пассажирам, даже если это семейная реликвия, оставленная в память о бабушке…»

В конце концов даже кандзаши в форме каунаев и те угодили под запрет, а следом — в мусорную корзину. И хотя Цукуё как никто другой понимала, что персонал лишь выполняет свой долг, досада на суматоху по пустякам не проходила. Случись так, что пассажиров обязали лететь голыми, она бы чувствовала себя комфортнее, нежели лишившись всего боевого арсенала.

Заученной мантрой прокручивая в голове цель полёта, Цукуё сосредоточилась на поиске места. Практически все кресла, выстроившиеся в три длинных ряда, были заняты, так что её клиент уже наверняка дожидался спутницу. Цукуё нервно облизнулась. Да, конечно, предъявленный список обязанностей до смешного скуден, однако каждая из них до того противоречила её обыденному поведению, что ложились на плечи тяжким бременем неуверенности.

Но вот и её место. Цукуё не ошиблась, предположив, что попутчик объявился раньше неё. Он сидел у окна, всецело поглощённый открывавшимся видом, словно бы и вовсе не ожидал соседей. Миновав пустующее кресло у прохода, Цукуё пристроилась посредине, осторожно кашлянув. Однако тактичный намёк не возымел действия: картинка за стеклом по-прежнему казалась занимательнее пришедшей девушки.

Цукки в недоумении вскинула бровь. Затем подняла взгляд к подсвеченным обозначениям мест и, убедившись, что ничего не перепутала, кашлянула громче. Возможно, её клиент ушёл глубоко в собственные мысли, а может был туг на ухо. Вот только в Цукуё не шевельнулась даже самая расстроенная струна сочувствия. Ухватив соседа за широкий рукав белого кимоно, она настойчиво дёрнула за неё.

Серебристое облачко волос проплыло в направлении окна, и Цукуё наконец-то удостоилась стеклянного рыбьего взгляда на бессмысленном лице.

— Буль-буль? — вопросил сидящий рядом карп, вытаращив на неё немигающие блюдца глаз.

Цукуё изрядно растерялась. Конечно, от межгалактического переводчика следовало ожидать любого обличья, и вовсе не обязательно человеческого. Однако она смела надеяться, что его речь не будет так сильно сбивать с толку. Возможно, всё дело в иностранном акценте? Ведь Хинова говорила с ним по телефону, следовательно, сумела разобрать его слова. Ободрённая сделанными выводами, девушка смело вступила в диалог:

— Здравствуйте. Меня зовут Цукуё, я здесь по поручению Хиновы. Рада с вами познакомиться, господин..?

— Буль-буль, — ответствовал карп, для пущей солидности раздув носом большой пузырь.

— Хорошо, Буль-буль-сан, — Цукуё заёрзала на месте, — мы с вами проведём следующие две недели. Я рада исполнить свои обязанности и сопровождать вас на все мероприятия… — Тут она умолкла, прерванная лопнувшим выходцем из рыбьей ноздри. Собравшись с духом, она с отчаянием выпалила: — Хинова рассказывала, что вы один из лучших переводчиков во вселенной и можете помочь с расшифровкой одного документа…

— Шиматта, а ведь я перестал надеяться, что успею! — Раздалось откуда-то сзади. — И что за изверг выдумывал все эти дизайны обёрток кокосовых шариков с Нами-чан? Разве честный человек может решить, на какой из них кокосы и шарики Нами-чан выглядят аппетитнее?!

Праведный гнев, громом разнёсшийся по всему салону, едва не заставили Цукуё подпрыгнуть на месте. Ну конечно! Ведь рядом с ней пустует ещё одно место! Должно быть, оно принадлежит опоздавшему пассажиру, который по совместительству и является заказчиком её услуг! А она-то по ошибке приняла эту дохлую рыбину за лучшего в мире переводчика, едва не обрушив на себя всю мировую скорбь и отчаяние. Какое облегчение знать, что это просто глупое недоразумение.

Ободрённая сделанным открытием, Цукуё отвернулась от карпа, с замиранием сердца ожидая появления нового действующего лица. Оно не заставило долго ждать, бодро прошествовав по проходу и, не расшаркиваясь перед соседями, плюхнувшись в кресло. Мурлыча под нос приставучий мотив из рекламы достопамятных кокосовых шариков, преданный почитатель Нами-чан с удивлением почувствовал себя центром чьего-то внимания.

— Буль, — только и успело прозвучать в тиши, прежде чем не раздалось синхронное:

— Остановите корабль, я выйду!

— Буль-буль-сан, мы не закончили обсуждать детали…

И пока две стюардессы в компании подоспевшего на помощь стюарда пытались усадить Гинтоки на место, заверяя, что никакой опасности для его жизни нет, Цукуё усердно кивала головой в такт рыбьему бульканью. Может статься, что так он объясняет ей основы языка йормунов, чего она по незнанию не разобрала.

— Но я не хочу умирать молодым, не хочу-у-у, — послышалось горестное завывание справа. — Эти каникулы должны были стать моим золотым веком. Никаких надоедливых малолеток и прожорливых псин, никаких старух с облезлыми кошками и говорящими тостерами, ни самок горилл, ни горилл-сталкеров, ни сталкеров-свиней, ни порко-Тоши… И, конечно, никаких мстительных духов. Хватит меня преследовать! Даже если это очередной ремейк нашумевшего «Проклятия», я отказываюсь терпеть покушения на свою жизнь!

— Это я тебя преследую?! — Едва не задохнувшись от несправедливости обвинения, Цукуё резко обернулась к Гинтоки. — Между прочим, я здесь на важном задании!

— Да неужели? — Он ёрнически оскалился, смерив её издевательским взглядом. — Дай угадаю: твоё задание — докучать мне? Омрачить моё счастье своим присутствием? И не надейся! В этот раз я прочно поймал птицу счастья за хвост и не отпущу из-за какой-то психованной бабы…

Договорить он не успел, застигнутый врасплох столкновением лба с поверхностью откидного столика. Вцепившись в копну серебристых волос, чьи-то пальцы неласково потянули вверх, пока расфокусированный взгляд Сакаты не встретился с опасным пламенем фиалковых глаз.

— Ещё слово, — прошипела Цукуё, — и я прочно поймаю за горло тебя и не отпущу из-за каких-то предрассудков морали.

Стоило ей отнять руку, и голова Гинтоки со стуком приземлилась на облюбованный угол столешницы. Убедившись, что доблестный спаситель Ёшивары не подаёт признаков жизни, Цукуё с чистой совестью вернулась к прерванной беседе.

— Зная о ваших высоких профессиональных навыках, я осмелюсь просить помощи в одном важном деле… —начала она, но тут её прервало нездоровое хихиканье.

— А что такое? Снова пустились на поиски Немо? — Тут Саката не сдержался и, крайне довольный отпущенной остротой, расхохотался в голос.

— Что? — сухо переспросила Цукуё.

— Ну как же… Здесь вам и рыба-клоун, и придурковатая Дори. — Гинтоки истерически повизгивал, царапая ни в чём не повинный столик. — Правда, ты совершенно не умеешь улыбаться, да и обаяния в тебе ни на йену. Но тем и отличается реальность от экранного вымысла: то, что кино рисует в ярких красках, в жизни напоминает кусок пыльного нафталина.

Цукуё окинула бравого самурая оценивающим взглядом. Возможно, она чуточку перестаралась. Что и говорить, природа обошлась с Гинтоки сурово, вручив крайне скудный запас здравого смысла. Возможно, расчёт был на то, что жизнь научит приумножать скромные богатства, однако теперь надежда пала, поверженная её тяжёлой рукой вместе с печальными остатками разума Сакаты.

— Заканчивай со своими бреднями, — устало попросила Цукки. — И ради общего блага давай делать вид, что мы друг друга не знаем.

— Ну как же, — неожиданно возмутился Гинтоки, для большего веса слов приняв сидячее положение. — Я не смогу спокойно отдыхать, если не буду знать, где ты и что делаешь.

— Ч-что? — От такого заявления щёки предательски вспыхнули, а сердце пропустило удар.

— А как ещё мне обезопасить себя от нечаянных встреч с тобой? — в неподдельном негодовании заключил он.

Сердцу вернулся прежний ровный ритм, а вот румянец так и не сошёл, обернувшись краской возмущения.

— Уж поверь, я тоже этого не хочу! — запальчиво воскликнула Цукки, вцепившись в подлокотник. — Я лечу до курорта на планете Слайфер, где остановлюсь в отеле «Сияние Андромеды».

Несколько минут Гинтоки молча таращился на неё, после чего театрально вскинул палец, возопив:

— Ты! Так всё это подстроено!

— А? — Многие события этого пресловутого дня выводили Цукуё из себя, но Саката грозил пересечь самые немыслимые границы в этом направлении.

— Конечно, всё сходится! Один и тот же звездолёт, один и тот же курорт и отель! Может, и номер у нас один на двоих?! — Заламывая руки, тарахтел самурай.

— Ты можешь по-человечески объяснить, в чём именно меня обвиняешь? — Злость поутихла, уступив место тщательно и тщетно подавляемой тревоге.

— Ты узнала, что я выиграл в лотерею путешествие, и отправилась следом за мной?! — Торжественная кульминация сопровождалась указательным пальцем, нацеленным ей в грудь, и полоумным взглядом, вторившим хаосу на его голове. — А может… — Тут голос Гинтоки дрогнул, а взгляд окончательно расфокусировался.

— Ну? — сухо подтолкнула Цукуё, неравнодушная к декламаторским изыскам лишь в том смысле, что испытывала к ним острую тошноту.

— Вдруг никакой лотереи никогда и не было, и ты, воспользовавшись моей доверчивостью, заманила меня в западню?! Я ведь даже не помню, чтобы принимал участие в розыгрыше!

— Минуту. — Цукуё устала потёрла виски, пытаясь восстановить цепь событий. — Ты хочешь сказать, что выиграл путешествие в лотерее? — Получив в ответ настороженный кивок, она продолжила, твёрдо намереваясь игнорировать нелепейшие подозрения. — При этом в покупке лотерейного билета ты не уверен? — скептически уточнила она.

— А что ты хочешь? — Насупился Гинтоки. — Мужчина рискует потерять несколько незначительных воспоминаний, когда обретает возможность выпить немного сакэ. И вообще, нечего строить невинность, этот номер тебе не пройдёт!

— И как же ты узнал о выигрыше?

— Мне о нём сообщили. Хинова позвонила и поздравила с тем, что… О… — По виду Сакаты следовало предположить, что в его светлой голове впервые зажглась светлая мысль.

— Хинова? — взволнованно выпалила Цукуё.

— Да, Хинова. — Гинтоки нервно хохотнул. — Но это ведь ничего не значит. Ты ведь летишь по какому-то очень важному делу, так?

— Мне поручено сопровождать важного клиента на нескольких торжественных мероприятиях, — нехотя выдавила девушка.

Пожалуй, впервые за всю неслучайно случайную встречу они достигли безоговорочного взаимопонимания. Безрадостное молчание грозилось продлиться до конца полёта, когда Цукуё вспомнила о небольшом конверте, который Хинова велела передать в руки её компаньона. Скользнув в глубокий проём рукава, она достала искомый предмет.

— Это тебе, — без лишних церемоний презентовала она Гинтоки.

Нехотя приняв письмо, он спешно пробежал взглядом по его содержанию.

— Что там? — без особой надежды поинтересовалась Цукуё.

— Да так, ничего особенного, — проворчал Гинтоки, отстёгивая ремень безопасности и вставая с места. — Эй, дамочка! — Гаркнул он подскочившей стюардессе. — Доложите капитану, что один из пассажиров не будет дожидаться прибытия и сойдёт с корабля прямо сейчас!

*******************

Ему следовало обо всём догадаться. Не упивайся он триумфом до беспамятства, и все зловещие знаки были бы на лицо. Взять хотя бы то, как Кагура упала на колени, воздев к потолку руки и слёзно причитая о несправедливости мира.

— Почему судьба лелеет бездельников и бездарей, но жестока и равнодушна к таланту? — в голос выла маленькая Ято. — Почему к истинным гениям признание приходит так поздно? Только Лео меня понимает! О, если бы киноакадемия видела эту сцену, Оскар в ту же минуту стал бы моим!

— Стало быть, путёвка на одного. — Шинпачи натянуто улыбнулся. — Что ж, Гин-сан, вы это заслужили. Только, — мальчик побледнел и опустил взгляд в пол, — не наделайте глупостей. Хотя «Дедпул» и доказал, что публика готова принять кинокомикс с рейтингом R, TV-Tokyo* вряд ли одобрит эксперименты с NC-17.

Садахару же, обнюхав телефонную трубку, громко чихнул и сочувственно посмотрел на Гинтоки.

Наивный глупец! Он так радовался выигрышу и зависти к его счастливой звезде, что не обратил внимания на странности поведения младших членов Ёродзуи. Будь он в своём уме, то сразу же понял очевидное. Вместо слёз и жалоб небу Кагура бы нашла способ ненавязчиво поломать ему пару десятков костей, после чего вызвалась подменить новоиспечённого калеку в межгалактическом путешествии. Шинпачи же, позабыв о всякой деликатности, принялся бы убеждать выменять билет на деньги, и — подумать только! — не для того, чтобы купить уютный домик в Клубничной стране*, а чтобы рассчитаться с долгами. А если бы он внимательнее присмотрелся к Садахару, то прочёл бы в его глазах примерно следующее: «В другой раз я бы поздравил тебя, попытавшись отгрызть голову. Но я не такой зверь, чтобы лишать других возможности причинить тебе нечеловеческую боль, и потому благородно отхожу в сторону».

Говоря по чести, острые зубы, вгрызающиеся в череп, едва ли могли принести столько страданий, сколько доставил несчастный листок бумаги.

«Дорогой Гин-сан, — безукоризненно ровным почерком писала Хинова, — как вы уже догадались, Ёшивара вновь нуждается в помощи её отважного защитника. Только вашим заботам она доверяет, ведь вы столько раз приходили ей на выручку. Цукуё нужен отдых, как нужно и общество доброго друга, в компании которого она может расслабиться. Проведя с ней две недели, вы окажите Ёшиваре неоценимую услугу».

Вот так вот. Его не только насильно впутали в игру на выживание, правила которой показались бы через чур садистскими даже для Дэуса из «Дневников будущего», но и тактично отказались оплачивать его каторжный труд! Стоило отдать должное тонким манипуляторским способностям Хиновы, но восхищение умом Солнца Ёшивары не вязалось с оскорблённым мужским достоинством.

— Мы можем сдать обратные билеты, а взамен купить места на ближайший рейс до Земли, — вдруг предложила Цукуё.

Гинтоки посмотрел на неё с удивлением. Мысленно клеймя женское коварство, он и минуты не уделил поиску выхода из положения. Слова Цукуё непреднамеренно указывали на совершённую ошибку, которую он скрыл за выражением снисходительного одобрения.

— Ну конечно, мы немедленно улетим домой. Было бы глупо терпеть твою компанию целых две недели. Как подумаю об этом, так сразу начинает тошнить.

— Ох, неужели? — Цукуё скептически выгнула бровь. — А я думала, что тому виной семнадцать пачек кокосовых шариков, которые ты запил литром кленового сиропа.

— Хмпф, женщина! — Скривился Гинтоки. — Молчи, если чего-то не понимаешь! Думаешь, я не знаю, из-за чего меня начинает мутить? Шарики Нами-сан могут сделать мне плохо только в одном случае: когда их нет рядом. Что же касается клинового сиропа, то мой организм так полюбил его, что я часами готов изливать ему хвалебные оды! Чем и займусь сразу же, как только освободится туалет…

Итак, спустя десять часов полёта, больше половины которого он упражнялся в изящной словесности, декламируемой унитазу, корабль приземлился на Слайфере. И хоть дальнейший план казался простым и понятным, служащие космического порта сделали всё возможное, чтобы развеять наивную иллюзию.

Для начала выяснилось, что Слайфер крайне редко принимал гостей человеческой расы, а потому никто из персонала не понимал ни слова по-японски. Затем какое-то ящероподобное существо женского пола предложило гостям электронные браслеты, жестами пояснив, что они помогут понимать друг друга.

Надеть приспособления ничего не стоило, да и разобраться в нём оказалось ничуть не сложнее, чем играть в супер братьев Марио, контролируя джойстик зубным протезом вместо рук. Гинтоки приплясывал и извивался подобно змее, прыгал на одной ноге, вычерчивал невидимые фигуры и издавал самые непостижимые звуки, пытаясь объяснить, какой язык им нужен. Ящерица заинтересованно следила за его манипуляциями, не смея их прервать, а кое-кто из случайных зевак даже заснял на мобильный. Только после этого Цукуё с невозмутимым видом подала служащей листок, на котором большими буквами вывела: «JAPONESE». Та закивала головой и, повертев бумагу перед телефоном, улыбнулась в три ряда острых зубов.

Достигнув взаимопонимания, ящерица принялась возиться с настройками, обнаружив доселе скрытую угрозу. Если браслет Цукуё оказался нормальным, то Гинтоки повезло обзавестись устройством, который било владельца током после каждого вносимого изменения. Неспособный потребовать замену, он мужественно переносил пытку, тоненько взвизгивая и дёргаясь в конвульсиях.

Когда же экзекуция подошла к концу, и Гинтоки намеревался высказать всё, что думает о местных обычаях встречать гостей, Цукуё не дала ему шанса выплеснуть накопившиеся эмоции.

— Мы бы хотели обменять билеты и улететь обратно сегодня же.

— Для этого вам необходимо пройти к кассам, — вежливо пояснила ящерица. — Кстати, — обратилась она к Сакате, — ваш приветственный ритуал поистине завораживающий. К какому культу вы относитесь?

— «Дети Сатаны», — неожиданно откликнулась Цукки. — Мой спутник сам его основал, и иногда заманивает новых участников, давая показательные выступления на публике.

— О да! Именно так я и поймал на крючок эту рыбку, — Гинтоки елейно улыбнулся, выразительно посмотрев на девушку. — Теперь мы вместе бегаем по улицам города безлюдными ночами, а в полнолуние сбрасываем одежду и пляшем у статуи Тояма Коичи* в городском парке.

— Вот это да! — восхитилась служащая. — Как жаль, что мы уже пришли, и я не могу послушать больше про удивительные традиции землян! Хорошего вам дня.

Однако работник касс с головой в виде засушенной сливы и туловищем, напоминавшим тушку ощипанной курицы, не разделял позитивного настроения своей земноводной коллеги. Взглянув на протянутые билеты, он раздражённо фыркнул.

— Они невозвратные. Вы не можете их сдать.

— Тогда продайте нам новые. Сколько они будут стоить?

— Триста слаеров.

— Что ж, такие траты мне по карману, — самодовольно оскалился Гинтоки. — Вот вам триста йен, а сдачу, так и быть, оставьте себе.

— В пересчёте на ваши деньги это десять миллионов йен, — злобно прошипел кассир, и чёрная кожа на его лице сморщилась сильнее.

— Что?! Да вы в своём уме?! — завёлся было Гинтоки, но тут же сбавил обороты, вальяжно развалившись на стойке. — Значит так, дружище, не будем усложнять. У тебя уже есть триста йен, а остальное с лихвой покроет моё искусство танца! Впечатления бесценны, а ты их получишь столько, что хватит на бесплатный провоз всех пассажиров корабля до Земли!

— Гинтоки, можно тебя на минуту. — Цукуё больно вцепилась в его предплечье, насильно оттаскивая от окошка. — Что ты творишь? — возмущённо прошипела девушка.

— Пытаюсь спасти положение, чего не могу сказать о тебе!

— Неужели? По-твоему, то, что лицо этого сухофрукта начало покрываться трещинами и рытвинами — это добрый знак?!

— А ты что предлагаешь? Ещё вчера у меня была пара лишних миллионов, но я вложил их в реконструкцию купален «Абура-я»* и теперь сижу на мели!

— Нам придётся разделиться. — Устало вздохнула Цукуё. — Ты останешься здесь, а я куплю обратный билет.

— Вот именно! — Гинтоки дёрнулся в сторону, вырывая руку из её ладони. — Впервые с начала этой дурацкой поездки тебя посетила дельная мысль! Лети в свою Ёшивару, а я смогу отдохнуть по-человечески!

Цукки моргнула, явно не понимая, как реагировать на внезапную вспышку, но Саката не дал ей прийти в себя, резко разворачиваясь к кассиру.

— Продайте ей один билет, а я полечу через две недели, — гаркнул он.

И правда! Чего ради ему лишать себя заслуженного отпуска? И пусть Кагура с Шинпачи подавятся угощениями, приготовленными Хиновой в знак благодарности за пособничество. Он их всех обведёт вокруг пальца!

— Это невозможно, — отнюдь не чарующий голос сушёной сливы прервал сладкие грёзы о мести.

— Это ещё почему?!

— Ваши обратные билеты, — голое куриное крыло потрясло злополучными бумажками, — куплены по акции «Медовый месяц». Согласно условиям, вам предоставляется скидка на перелёт, однако вы обязаны лететь одним рейсом, мистер и миссис Саката.

Секунды осознания сменились бурным всплеском:

— Я не!..

— Она не!..

— Что «не»? — перебил кассир, хищно косясь на парочку. — Вы знаете, что любые махинации с билетами — это подсудное дело?

— Аха-ха-ха-ха-ха! — Взорвался Гинтоки. — Махинации с билетами! Да что вы, мы с моей дорогой жёнушкой никогда бы не нарушили закон! И вообще, кто сказал, что я отпущу свою ненаглядную в наш первое семейное путешествие! Ничего, похороны прабабушки твоей любимой черепашки могут пройти и без тебя!

— Ты думаешь? — ядовито переспросила Цукуё, прожигая его взглядом.

— Абсолютно в этом уверен! Ничего, пошлёшь открытку с нашего отпуска. Я уверен, она бы хотела видеть тебя счастливо плескающейся в море вместе со своим мужем, а не в изоляторе полицейского участка на чужой планете. Ведь так, дорогая?

*******************

В конечном счёте, они смогли прийти к компромиссу. Заселившись в номера на разных этажах, они договорились провести обе недели порознь, не общаясь и уж точно не ища друг с другом встреч. Для большей убедительности Гинтоки расхохотался, потешаясь над абсурдностью подобного предположения. Цукуё же промолчала, холодно следя за весельем Сакаты, и, когда последние судороги отпустили его тело, сухо пожелала ему хорошо отдохнуть.

О, он и на минуту не стал откладывать воплощение её пожелания! Наскоро сменив семейники в клубничку на плавки с аналогичным дизайном, он с чистой совестью отправился кадрить девчонок на местном пляже. Их видовое разнообразие могло бы поразить и — разве что совсем чуточку — напугать неподготовленного зрителя, но Гинтоки себя таковым не считал. Запасшись терпением, он принялся всматриваться в мохнатые паучьи лапки и толстые чешуйчатые ноги, оценивать щетинистые тельца и покрытые панцирями спины, заглядывать в глубокие декольте на отвисшем вымени и пустующие глазницы. Спустя некоторое время созерцания клыков, хвостов, шипов, шерсти и крыльев Саката заключил, что пляжные знакомства могут подождать.

Тогда он решил искупаться. Самурайская душа не льнула к водным забавам настолько, как к льнувшим купальникам на полуголых телах, но, вдоволь насытившись пиршеством для глаз, была готова отдаться развлечениям попроще. Гинтоки подошёл к плещущейся морской кайме. Вязкая зеленоватая масса бурлила, щекоча нос ароматами цветочной пыльцы, спелого персика и дохлой крысы, перемешанных в равных пропорциях. Когда её раздувавшиеся пузыри лопались, их бульканье напоминало чавканье хряка, повизгивающего от удовольствия. Услышав короткий всплеск, Гинтоки поднял голову. Плавно качаясь на волнах и бесконечно довольная жизнью, по морю плыла синяя кошачья голова. Прежде чем Саката разгадал фокус с исчезновением туловища, из воды вынырнуло нечто змеевидное, и, утянув за собой остатки позднего завтрака, скрылось на дне.

После этого зрелища Гинтоки нашёл, что купаться в такую погоду — верный способ простудиться и заболеть. А ведь что может быть досаднее в начале отпуска! Радуясь, что сумел вовремя распознать и предотвратить опасность, он отправился загорать.

Трудно сказать, чем бы закончилась эта идея. Тем же вечером Гинтоки узнал, что тонкую грань от состояния золотистой корочки до кремации пересекала 1/5 приезжих гуманоидов. Виной всему оказались три аналога солнца, названия которых Саката не потрудился запомнить. Зато в его памяти навсегда запечатлелось кладбище при отеле, спьяну принятое за санузел. Исправить ошибку помог милый кладбищенский сторож, поведавший о несчастных, прилёгших на песочек подрумянить бока, а в итоге породнившиеся с ним и душой, и телом.

Но тогда Гинтоки ещё ни о чём таком не ведал, и помог ему обыкновенный случай. Отложив на время поиски подходящей цели для курортного романа, он не принял во внимание то, что сам может стать чьей-то мишенью. Подползшее к нему членистоногое интимно проклокатало, что является гордым обладателем двадцати семи щупалец.

— Рад за вас, — сквозь зубы прорычал Гинтоки, всем своим видом намекая, что считает тему исчерпанной.

Но страстная поклонница (если только действительно была таковой, а не таковым) не унималась. Вскоре Гинтоки узнал многое о её кинематографических предпочтениях, а также о горячей любви к людям и их богатому внутреннему миру. После этого Саката оживился. Ему всегда нравились открытые к общению собеседники, и он с жаром поделился историей о том, как Ёродзуя искала Пейса.

— Да, Кагура часто вспоминала такояки из осьминога, съеденное в тот день. Готов поспорить, что эта девочка как следует распробует и ваш внутренний мир, — с широкой улыбкой заключил он.

Однако предложение столь пленительного для обеих сторон знакомства было воспринято без должного энтузиазма, и все двадцать семь щупалец, увенчанные шарообразной головой, поспешили ретироваться из зоны видимости. Следом с пляжа ушёл и Гинтоки, решив не искушать судьбу на предмет новых домогательств.

Второй день пребывания на Слайфере оказался ещё менее содержательным. Героически встав к завтраку, оплаченному из чужого кармана, Гинтоки решил посвятить день гастрономическим открытиям. Шведский стол отеля располагал к тому, чтобы осуществить задуманное в лучшем виде, и, нимало не смутившись чужих взглядов и кривотолков, Саката перетащил в номер по меньшей мере половину предложенных блюд. Здраво рассудив, что с такими запасами ему под силу перебиться до обеда, он черпнул ложкой бок заманчиво трясущегося пудинга.

О том, что случилось дальше, знают только двое: Гинтоки и канализационная труба. Оба они поклялись унести эту тайну в могилу, и, кажется, по сей день успешно справлялись с данным друг другу обещанием.

На третий день отпуска Гинтоки решительно не знал, чем себя занять. Передвигаться по курорту иначе, чем на бронированном танке, не хотелось, но его-то он по нелепой случайности в дорогу не взял. Аппетита хватило ровно на одну чашку крепкого чая, мало чем разнообразившую его угрюмое настроение. После получаса стенаний в стенах номера, Гинтоки решился предпринять последнюю попытку спасти отпуск и осмотреть отель. В конце концов, существовала крохотная вероятность того, что не всё на этой безумной планете пыталось сожрать, зажарить, изнасиловать или отравить своего обитателя.

Часы скитаний по зданию принесли плоды: Гинтоки нашёл кинотеатр, несколько конференц-залов, тренажёрный зал, библиотеку, бильярдную и зону СПА процедур. Радоваться находкам он не спешил, предпочтя выведать дополнительные сведения у кладбищенского сторожа — единственного, к кому Саката проникся симпатией.

«Надо бы спросить его про местный алкоголь. Возможно, мне удастся отыскать что-то получше той дряни, которой растворяли тело несчастного парнишки из “Breaking Bad”*, — рассуждал Гинтоки. — Главное, держать находку подальше от Цукуё… А для этого бы не помешало знать, где шатается эта вздорная женщина. Ха, да я целый день бегаю по отелю взад-вперёд, а на неё ни разу не наткнулся! Только она может создать проблему из ничего».

Справедливое негодование на девушку, безмерно виноватую в излишне щепетильном исполнении их договора, бесцеремонно прервала открывшаяся дверь. Едва не влетев в неё носом, Саката раздражённо уставился на постояльца, показавшегося на пороге.

— Простите, я вас не задел? — обеспокоенно спросил он, приподнимая над лбом ширму из нечёсаных волос.

— Нет, но недалёк тот день, когда вы переедете старушку на велосипеде, и даже не заметите этого, — огрызнулся мужчина. — Вы и ваши лохмы — настоящая угроза обществу.

— Гинтоки? — раздался удивлённый голос из-за спины обидчика.

Он ошарашенно уставился на его обладательницу. То, что перед ним Цукуё, казалось бы более очевидным, не сбивай её внешний вид с толку. Светло-голубая юката с серым рисунком по подолу, изображавшим стайку маленьких рачков, смотрелась до странного непривычно. Другой неожиданностью стали её волосы, собранные в два низких хвостика. И то ли из-за того, что Гинтоки впервые видел её такой, то ли потому, что за последние три дня не встречал никого без лишней пары глаз или неожиданного числа грудей, но она показалась ему очень милой.

— Прежде чем критиковать чьи-то волосы, сделай что-то со своими, — строго отчеканила Цукуё. Наваждение тут же спало, но прежде, чем Саката поспешил оставить Цукки наслаждаться своим дурным характером в одиночестве, в голове что-то оглушительно звякнуло.

Переведя взгляд на третьего участника инцидента, он с рвением просканировал открывшуюся картину. Поросячий нос, густая чёрная борода в колтунах, цветастые бусы, среди которых — засушенная голова на нитке, внушительное брюхо и нестройные ноги, увенчанные копытами. Если кто-то скажет, что он проиграл этому, Гинтоки умрёт со смеха. Впрочем, патлатый уйдёт вместе с ним, хотя и по совсем другой причине.

— Что ж, я, пожалуй, пойду, — почувствовав неладное, любитель экстравагантных причёсок и украшений поспешил удалиться. — Цукуё-сан, до встречи завтра.

— До свидания. — Девушка слегка поклонилась.

— О, Ками-сама! — Гинтоки покачал головой, сложив руки на груди. — Думаешь, что знаешь человека, а потом находишь в его шкафу голландскую жену*.

— Голландскую кого? — Цукки с недоумением посмотрела на Сакату, а затем перевела взгляд на уходящее недоразумение. — Впрочем, лучше мне не знать, — мудро заключила она.

— Кто это был? — отбросив хождения вокруг да около, напряжённо поинтересовался Гинтоки.

— Мой учитель.

— Учитель?

— Да. Он помогает мне в обучении языку.

— Голландскому?

— Что? С чего ты взял? Нет, он называется йормундишь.

— Пффф, Цукки, я думал, что ты достаточно взрослая, чтобы переболеть изобретением несуществующего языка, — прыснул Гинтоки.

— А я думаю, тебе никогда не грозит услышать, что ты для чего-то достаточно взрослый.

— Это называется юность души, — довольно пояснил Саката.

— Скорее уж незрелость.

— Так и будешь держать меня на пороге?

— А как же наш уговор? — Цукуё сложила руки на груди, с подозрением глядя на мужчину. — Ты же так на нём настаивал.

— Самое страшное всё равно уже случилось. — Отмахнулся Гинтоки, своевольно проходя мимо девушки. — И зачем тебе нужен этот ерундишь?

— Йормундишь, — Цукки нахмурилась, закрывая дверь. — Хочу расшифровать одно послание. — Подойдя к письменному столу, она взяла с него листок. — В Ёшиваре появился новый наркотик под названием «звёздная пыль», и Хьякко вот уже несколько месяцев ищут его распространителя.

— А ты, конечно, выбрала самый лёгкий и очевидный путь. — Гинтоки сел на край кровати, без особого интереса рассматривая номер.

— Я выбрала то, что осталось. — Вздохнула Цукки. — «Звёздную пыль» производят чуть ли не на другом конце вселенной, а на землю привозят контрабандисты. Мы изловили многих наркодилеров, но так и не вышли на след поставщика. Оказалось, что продажа наркотика проходит в открытом космосе. Единственный способ узнать координаты места встречи — перехватить их после того, как покупатель и продавец выйдут на связь. — Цукуё замолчала. Оперевшись на край стола, достала из рукава кисеру, наполнила её и зажгла.

Тяжёлый воздух душного номера, липшего к телу с порога, не стал лучше от табачного дыма. Однако Гинтоки не спешил нарушать тишину, ограничившись тем, что прочистил горло.

Закончив курить, Цукуё продолжила:

— Около недели назад мы выследили крупную банду наркоторговцев, закупавших «звёздную пыль» у поставщиков. Узнав, на какое время назначены переговоры, Хьякко устроили облаву. Когда продавец выслал координаты и разорвал контакт, мы ворвались в притон. Я считала главной задачей захватить данные и предотвратить передачу сигнала о перехвате информации. Но я не учла, что для её расшифровки требуется специальное оборудование, которое было уничтожено, пока Хьякко подавляли сопротивление. И теперь это, — Цукуё с горечью посмотрела на листок бумаги, доставшийся большим трудом, — не больше, чем бессмысленные каракули.

— Но у тебя же есть учитель, — в недоумении заметил Гинтоки. — Почему ты не попросишь его перевести эту бумажку?

— Потому что он и сам не знает этого языка. Я вообще сомневаюсь, что его знает хоть кто-то, кроме коренного населения.

— Э? Тогда кто этот волосатый тип?

— Ну, — Цукуё слегка замялась, неопределённо поведя плечами, — он шаман. И учит меня тому, как входить в контакт с моими предками. Возможно, один из них был представителем расы йормунов и… — Заметив ошалелый взгляд Сакаты, она сокрушённо покачала головой. — Ты считаешь меня ненормальной.

— Да нет, почему же. — Попытался спасти положение Гинтоки. — Если бы выяснилось, что один из твоих предков говорил на языке, который никто не понимает, я бы совсем не удивился.

Цукки таким объяснением не удовлетворилась, угрюмо угрюмо косясь на него.

— Хинова тоже считает, что это тупик, и я должна отступить, — неожиданно сказала она. На её лице отразилась болезненная усталость, и Гинтоки впервые заметил, что за несколько дней её черты заострились и осунулись, а кожа стала отдавать нездоровой бледностью. — Если бы это касалось только меня, я бы её послушала, — тихо призналась Цукуё. — Но ведь это работа всех Хьякко. Они столько месяцев старались на благо Ёшивары, а я превратила их труд в ничто.

— То, что случилось, от тебя не зависело, — спокойно сказал Гинтоки. — Перестань винить себя за то, чего не могла знать.

— Да, но…

— И никаких но. — Встав с кровати, он подошёл к ней и положил руку на плечо. — Ты делаешь всё, чтобы исправить ситуацию, — этого более чем достаточно.

Цукуё неуверенно посмотрела на его ладонь, а потом заглянула в глаза, слабо улыбнувшись.

— Спасибо.

— Кхм, да чего там. — Гинтоки отнял руку, тут же запустив её в волосы. — Ладно, у тебя много дел, так что не буду отвлекать. Удачи в поисках предков. — С этими словами он развернулся к двери, остановившись лишь у самого порога. — И да, Цукуё, скажи… Вот чем ты здесь питаешься?..

*******************

Следующие три дня для Цукуё ничем не отличались от предыдущих. Разве что Гинтоки, верный обещанию не отрывать её важных дел, больше не объявлялся. И Цукуё не могла его в этом винить: ситуация никак не касалась самурая, а сидеть весь день над непонятными книгами, периодически отвлекаясь на транс, едва ли могло считаться им за достойное времяпрепровождение. Поэтому Цукуё не роптала и не искала встреч. Поглощённая работой, она отвлекалась лишь на короткие перекусы и сон. Только изредка, когда голова окончательно выходила из строя, она отвлекалась на мысли о Гинтоки.

Должно быть, он неплохо отдыхает, и не в последнюю очередь потому, что её нет рядом. Цукуё вздохнула, откинувшись на спинку стула. Временами ей казалось, что он совсем не против провести с ней время. Конечно, Гинтоки не говорил об этом прямо. Вслух он всегда изъявлял желание оказаться от неё как можно дальше, однако его слова нередко расходились с поступками. Возможно, поэтому Цукуё казалось неправильным то, что Саката охотнее коротал вечера в компании незнакомых пришельцев, и даже не пытался наведываться к ней.

«Это абсурд, — заключила Цукки, крайне недовольная ходом мыслей. — Я сама чётко дала понять, что очень занята. И это правда. Вместо всяких глупостей лучше уж помедитировать».

Спустившись на ковёр, она постаралась перенести все чувства из материального мира в духовный, когда в дверь настойчиво постучали.

— Гинтоки? — Цукуё непонимающе хлопала глазами, пока мужчина уверенно прокладывал дорогу к центру номера. Там он остановился, внимательно оглядевшись по сторонам.

— Ты здесь одна? Или где-то поблизости витает дух твоего покойного прадеда? — осторожно поинтересовался он.

— Если и витает, то мне о нём ничего не известно.

— Отлично. — Он развернулся к ней лицом. — Кстати, ты слышала последние новости? Прямо на орбите Земли был перехвачен корабль с крупной партией «звёздной пыли». Вся команда была найдена связанной, а хранилище с деньгами — обчищенным. Чего только в жизни не случается, да?

Дар речи вместе с даром связной мысли спешно отбыли в неназванном направлении. Впервые с начала медитативной практики Цукуё ощутила, что значит вырваться из оков тела и воспарить над бренной оболочкой. Боясь поверить услышанному, она безотчётно прижала руку к губам.

— Но как… Как тебе это удалось?

— Мне? — Он посмотрел на неё глазами оболганного праведника. — Не понимаю, о чём ты.

— Гинтоки. — Цукуё потихоньку приходила в себя. Дышать вдруг стало необычайно легко, и что-то тёплое зажглось в радостно бившемся сердце.

— Я всё это время находился в отеле, — продолжал отнекиваться Саката. — Не знаю, какие легенды слагают обо мне в Ёшиваре, но Гин-сан не Астробой*, и не может спокойно рассекать в одних трусах по открытому космосу. Нет, правда, я совершенно ни при чём.

— О, неужели? — Цукуё тихо хмыкнула, подавшись вперёд. — Тогда я тут тоже совершенно ни при чём.

Смущённо потупившись, она робко прижалась к нему. Щёки пылали, а сердце бешено колотилось, но чувствуя под пальцами его вздымавшуюся грудь, она понемногу успокаивалась. Волнение сменил приятный трепет, когда он приобнял Цукуё в ответ.

— Это, знаешь ли, подлый приём, — тихо произнёс Гинтоки, осторожно поглаживая её спину.

— Дурной пример заразителен, — фыркнула Цукки. — Так как ты это устроил?

— Тсс, узнаю истинную дочь Ёшивары: использовать женские штучки, чтобы получить желаемое. Ауч! — карикатурно громко вскрикнул он. Цукуё лишь поморщилась, уверенная, что ущипнула едва ощутимо. — Ладно, ладно, сдаюсь. Попросил приятеля из Кайентай разузнать про этих дельцов.

— Кайентай? Разве это не торговый флот? — Девушка вскинула голову, с удивлением посмотрев на Гинтоки.

— Да, но его предводитель, будучи полным идиотом, неплохо осведомлён о положении дел в космосе, и о том, кто каким товаром промышляет. Про «звёздную пыль» он тоже слышал, хотя она никогда его не интересовала. Другое дело — доход от её продажи, который он и присвоил, попутно из чистого благородства обезвредив преступников. Вот видишь, я тебе не врал. Я действительно ни при чём.

— Действительно. — Цукуё постаралась напустить на себя серьёзность, но предательская улыбка не желала сходить с лица. — Я немедленно должна отправиться в космос, разыскать лидера Кайентай и от лица всей Ёшивары обнять его.

— Перебьётся, — пренебрежительно бросил Гинтоки, покрепче прижимая её к себе.

Цукки не стала возражать, аккуратно положив голову ему на плечо.

— А ведь у нас осталась ещё неделя, — поделилась она пришедшей на ум мыслью.

— Точно.

— Наш прежний уговор ещё в силе? — немного помолчав, спросила Цукки.

— Нуу… — Гинтоки рассеяно провёл рукой вдоль её позвоночника. — Я подумал, что мы можем неплохо провести время вдвоём, но если хочешь, можем неплохо провести его по отдельности.

— Вот как. — Цукуё тихонько рассмеялась. — Это серьёзный вопрос, ответ на который потребует серьёзного обсуждения с далёкими предками.

*******************

— От имени экипажа корабля благодарим вас за совершённый полёт. До новых встреч.

Как и всё хорошее, отпуск имеет обыкновение заканчиваться. Если бы журналисты поджидали Гинтоки у трапа, готовясь засыпать сотнями вопросов, он бы мог часами распинаться о собственных впечатлениях. Он тщательно отобрал и переработал все хорошо знакомые байки, которые травили, травят и будут травить путешественники, не заботясь о том, на какой минуте повествования их слушатели погрузятся в летаргический сон.

Здесь он взял приз за то, что проплыл до экватора и обратно меньше, чем за два часа. А на этом пляже отыскал шедевр народного промысла, считавшийся давно утерянным, который поначалу хотел приспособить для строительства песчаного замка. Тут он спас целую деревню от чумы, проказы, куриной слепоты и растяжения тазобедренных суставов. А после выпивал на пиру местного короля, едва не поддавшись на уговоры жениться на одной из его миловидных дочерей, усердно строившей ему глазки.

Не рассказал бы он разве что о том, как, вызвав Тацуму на Слайфер, улетел к земной орбите, где двое суток рыскал в поисках наркоторговцев. Не рассказал бы, как молча, но с чувством заезжал Сакамото в челюсть за каждую шутку о симпатичных блондинках и билетах в один конец. Не рассказал бы и о последней неделе, в которую они с Цукуё много гуляли, прячась от палящих лучей за большим зонтом и разговаривая обо всём, что приходило в голову. Ни о том, как в компании кладбищенского сторожа попали на дегустацию вин, где Цукки не выпила ни капли. Ни о том, что это всё равно не помогло, потому что в самый разгар веселья кто-то предложил ей сигару из местных сортов табака. Без упоминания осталось бы и то, что Гинтоки неожиданно ловко управился с буянившей подругой, а та, в свою очередь, неплохо разобралась со счетами за учинённый погром.

И уж конечно, никто бы никогда не услышал о том, что Цукки с её забавными короткими хвостиками, светлой юкатой и сияющими глазами — приятная спутница, с которой бы неплохо попутешествовать вновь.

— Счастливого пути, мистер и миссис Саката, — жизнерадостно попрощалась бортпроводница.

Переглянувшись, они неловко рассмеялись.

— Да-да, спасибо, — Гинтоки усиленно закивал головой и ускорил шаг, стараясь как можно быстрее отойти подальше.

— А я уже и забыла. — Цукуё смущённо улыбалась, глядя куда-то в сторону. — Хотя мне даже понравилось…

Поздно поняв двусмысленность фразы, она отчаянно покраснела, резво повернувшись к мужчине. Это обстоятельство кое-как помогло ему окончательно не запутаться в ногах и сохранить равновесие, хотя вряд ли его неуклюжая поза соответствовала его скучающему виду.

— Я хотела сказать, мне понравилось наше путешествие. — Девушка потупилась, поспешно убирая светлую прядь за ухо. — А не то что, мне понравилось быть твоей женой. И спасибо за всё, что ты сделала для меня… для Ёшивары, — тут же исправилась Цукуё, напуская в их отношения официальности.

— Да пожалуйста. — Гинтоки пожал плечами и широко зевнул. — О, смотри-ка, нас уже ждут. — Он кивнул в сторону зала прилёта, в котором толпились Шинпачи, Кагура, Садахару, Хинова и Сэйта.

Лицо Цукуё прояснилось, и она поспешила к ним, оставив мужчину плестись позади.

«Да, путешествие и в самом деле ничего, — подумал Гинтоки, ленно вышаркивая по терминалу. — Хотя и моей женой тебе тоже понравится быть».



Азазель-сан — герой аниме и манги «Явись, Азазель-сан» — manga-online.com.ua/uploads/manga/Yondemasu_yo_...

TV-Tokyo — телекомпания, на канале которой выходит Гинтама.

Клубничная страна — место действия аниме «Лили в Клубничном мире».

Тояма Коичи — японский политик, баллотировавшийся на выборах губернатора Токио. Честно говоря, этому парню мало столь поверхностного и сухого представления, да и едва ли я смогу рассказать о нём лучше его самого. Так что не ленимся, переходим по ссылке и обязательно, ОБЯЗАТЕЛЬНО включаем субтитры — www.youtube.com/watch?v=ZTAGM0n55K8
Серьёзно, посмотрев на этого мужика, я поняла, что Сорачи рисует никакую не комедию, а самую что ни на есть суровую реальность.

Купальни «Абура-я» — одна из локаций аниме «Унесённые призраками», где работала главная героиня.

…растворяли тело несчастного парнишки из «Breaking Bad» — имеются ввиду события второй серии первого сезона.

Голландская жена — так в XX веке в Японии называли секс-кукол.

Астробой — герой одноимённой манги и аниме — upload.wikimedia.org/wikipedia/ru/a/ac/Astroboy...

@настроение: уволиться нафиг

@темы: фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Не теряя надежды, Билет в один конец

---

Attantion!!!

Друзья, я тут стараюсь маленько исправить ситуацию с застоем в творчестве, а потому пишу фанфики по заявкам. Пейринг, естессно, ГинЦу. Всех неравнодушных прошу пройти за подробностями по ссылке - ficbook.net/readfic/7136801

@темы: фанфики, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Не теряя надежды

---

А что я, я ничего

Название: Здравствуй и прощай
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сарачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: Гет, Романтика, Драма
Предупреждения: ООС
Статус: закончен
Размер: драббл (998 слов).
Описание: Фантазии на тему возможного (нет) содержания 686 главы.
Примечания автора: Это ещё не полноценный камбэк, но лучше, чем ничего. Самое главное — я закончила свою многострадальную кандидатскую, так что теперь моё свободное время не проходит в слезах и стенаниях относительно повисшего камнем на шее текста. Не уверена, что после всех мытарств вот прям сразу потяну макси, но буду стараться писать по мелочи для разогрева.
Кстати, несмотря на статус «закончен», фанфик вполне может эволюционировать в сборник драбблов. Ну нравится мне продумывать детали встречи этих двоих, а в манге сейчас как раз заготовлена благодатная почва для разгула моей страждущей души. Так что посмотрим, как оно сложится.
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/6978955

— Рассредоточиться! — командует Сарутоби прибывшим шиноби. — Он не мог далеко уйти!
— Кьюбей. — Цукуё кивает подруге, мельком обегая её взглядом: нежно-розовое кимоно, расшитое пионами, хоть и выглядит достойно, но только в паре с обнажённой катаной по-настоящему красит наследницу клана Ягью. — Позаботься о Таэ.
Кьюбей бросает короткое «да», и, свободной рукой придерживая Отаэ за предплечье, уже намеревается пройти к выходу, когда встречает мягкое сопротивление.
— Я пережила войну за землю, — насмешливо констатирует Таэ. — Что мне сделает ожившая груша для битья?
— Такасуги Шинске — опасный преступник, — резонно возражает Цукуё. — Нет смысла рисковать жизнью, надеясь на его проснувшуюся совесть: кто знает, что у него на уме.
— Вы действительно верите, что этот человек опасен? — Взгляд Таэ, ещё мгновение назад прямой и уверенный, блекнет, а голос звучит тише.
Цукуё смотрит на неё дольше, чем требуется для выбора между очевидным «да» и «да», а потом резко оборачивается к Са-чан.
— Я осмотрю подсобное помещение. А вам всё же лучше уйти, — роняет она напоследок, избегая слишком внимательного взгляда Таэ.
Цукуё тянет за ручку и проскальзывает внутрь, тут же притворяя дверь. Находит бумажный пакет, который смогла незаметно просунуть в приоткрытый проём в самом начале развернувшегося переполоха, и, взяв его с собой, проходит вглубь комнаты. Щитки и приборные панели заканчиваются, начинается узкий коридор, за которым следует крохотный склад. Здесь он её и ждёт, восседая на одной из коробок.
— Держи. — Цукуё протягивает пакет, который тут же цепко перехватывают у неё из рук, и бесстрастно продолжает: — В спешке я нашла только женское кимоно. Впрочем, это не важно: выйдем из магазина вместе и, если у кого-то возникнут вопросы, скажу, что ты новый рекрут Хьякка. — Она отворачивается, слегка поморщившись: её определённо совсем не мучает дежавю, с ней вообще никогда ничего подобного не случалось.
— Почему ты мне помогаешь? — Хотя вопрос закономерен, Цукуё удивлённо вкидывает бровь: не ожидала, что он с ней заговорит. Сложив руки на груди, она неопределённо поводит плечами.
— А почему бы и нет?
— Возможно, потому, что каких-то десять минут назад ты пыталась меня убить?
— Вздор. — Цукуё хмурится, недовольно поджимая губы. Если бы она осталась в стороне, пока Таэ порывалась свернуть ему шею в попытках снять с головы трусы, принадлежавшие, к слову, вовсе не Кьюбей, а некой бабуле из соседней примерочной, то неизбежно выдала себя. Тем более остальные девочки идею с обезглавливанием «манекена» сразу одобрили: Кьюбей предложила не мучиться, и попросту отрубить, что Са-чан активно поддержала. Более того, последняя настаивала, что пострадавшей старушке полагается моральная компенсация, которую следует изъять из нижнего белья вора всё тем же лезвием. Не вмешайся тогда Цукуё, дело могло иметь самый печальный конец. — Нечего жаловаться, тебе и досталась всего лишь пара кунаев.
— Ты хотела сказать, пара десятков, — поправляет он.
— И я всегда могу превратить пару десятков в пару сотен, — с нажимом замечает она, наблюдая, как он заканчивает завязывать пояс и тянется за оставшимся в пакете париком. Пусть она и спешила, но его выбирала совершенно осознанно: густые тёмно-каштановые волосы спадают на лицо длинными прядями, практически полностью его скрывая.
«Так лучше», — думает Цукуё, через силу отводя взгляд. Ей вообще не стоило смотреть.
Она старается убедить себя, что злится. Что эти два года жизни, вымаранные серостью и тоской, — подлость и бесчестие. Что хочет рвать и метать, кричать в гневе, разбивая недопитые бутылки сакэ о чью-то пустую голову. Что у неё есть право обвинять и требовать, рыдать и просить остаться.
Но ничего этого нет. Есть только тупая ноющая боль, как от воспалённого зуба, которая длится уже несколько лет. И, наверное, так никогда и не пройдёт.
— Идём, — глухо роняет она, отходя прочь. Шаг шире, а движения резче, лишь бы только не так бросалась в глаза мелкая дрожь, сковывающая тело.
Удивительно, но им на пути не попадается ни одного препятствия: шиноби в их сторону даже не смотрят, а Са-чан и вовсе куда-то исчезла. Выйдя через чёрный ход на улицу, Цукуё уверенно движется по направлению к торговым центрам с электроникой и товарами для отаку: там всегда скопление народа, в толпе которого так легко затеряться. Она прокладывает маршрут по самым мрачным и безлюдным переулкам, намеренно не оглядываясь назад. В конце концов, она ещё успеет узнать, что он снова ушёл, ничего не сказав.
— И не боишься шататься по тёмным углам с опасным преступником? — неожиданно раздаётся из-за спины.
У Цукуё немало причин прийти в замешательство, и всё же она отодвигает мучающие вопросы в сторону, сосредоточившись на выбранной модели поведения.
— Я не считаю, что кража трусов — это опасное преступление. — Она пожимает плечами. — Иначе бы у Хьякка в разы прибавилось работы.
— А что насчёт террористической деятельности?
— Об этом мне ничего не известно. — Цукуё хмурится. Ей совсем не по душе этот странный разговор.
— Поговаривают, что Такасуги планирует теракт. — Она чувствует, как немеют пальцы рук, а голову кружит. — И что у него есть союзник.
Она не выдерживает. Останавливается как вкопанная, парализованная страхом и отчаянием, из последних сил удерживаемыми внутри.
Зачем, о боги, зачем? Ведь ей почти удалось не выходить за тонкую грань, не задавать лишних вопросов и просто делать то, что должна. Неужели он решил, что сможет заставить отказаться и возненавидеть? Он так слеп, что совсем ничего не видит? Или это её глаза заволокла пелена?
— Я не знаю, кто ты, — надломлено выдавливает Цукуё, и в её словах нет ни капли лжи, — зато знаю, кто я. Я не та, кто сможет его остановить. Если этого не смогли его дети, то и одна-две влюблённые девушки ничего не изменят.
Он налетает ураганом, почти сбивает с ног, но руки, до боли стискивающие в объятиях, не дают Цукуё упасть. Её спина прижата к его груди, и в голову даёт сиплое дыхание и бешеное сердцебиение, принадлежащее то ли ей, то ли ему.
— Цукки… — горячо и измученно шепчет на ухо Гинтоки, заставляя умирать в его руках, — если бы ты только знала…
Всё заканчивается так же стремительно, как и началось. Он отталкивает её от себя, и она, стараясь избежать падения, наваливается на стену. Её лихорадит, перед глазами всё плывёт, а тело точно объято пламенем. Вдруг правая сторона становится неотличима от левой, а небо меняется местами с землёй.
И пока Цукуё ценой неимоверных усилий приходит в себя, он, конечно же, уходит, уверенный, что это и было их «прощай». Однако он не знает, что на этот раз она пойдёт следом, лишь бы только сказать новое «здравствуй».

P.S. Да-да, все мы знаем, что в следующей главе будет балаган и намёки, намёки и балаган. Но мне захотелось побыть королевой драмы, посему вышло то, что вышло.

@музыка: Backstreet Boys — Everybody (Backstreet’s Back)

@настроение: пошалить

@темы: фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Здравствуй и прощай

---

Одно и то же

Название: Сказка о лунном кролике и семихвостом лисе
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Фэндом: Зверополис
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя
Рейтинг: R
Пейринг: Ник/Джуди
Жанр: Юмор, Мистика, AU, Мифические существа, Исторические эпохи
Предупреждения: OOC, Насилие, ОМП, ОЖП, Смена сущности, Ксенофилия, Смерть второстепенного персонажа, Элементы гета
Статус: в процессе
Размер: макси
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/6346852

Глава вторая. В ней Джуди страдает от чесотки, икоты и сомнений, а Ник — от Джуди

Неизвестно, сколько бы Джуди вот так просидела, если бы сиротливый огонёк в ирори не начал затухать. Встрепенувшись, она заозиралась и, заприметив в углу комнаты мешочек с углём, спешно подскочила к нему. День увенчивал голову столькими проблемами, что в довершении только и оставалось подменить кроличьи уши ослиными. Но сколько бы бед не навлекла проявленная беспечность, а прибавлять к ним посиделки впотьмах Джуди никак не собиралась.

Вдоволь накормив пламя пришедшимся по вкусу кушаньем, девушка скрестила руки на груди, придавшись размышлениям. Оставив сокрушения о строптивости судьбы, она постаралась совладать с главной проблемой: нестерпимым зудом. Раздражённая кожа страшно чесалась, но без гау рассчитывать на облегчение не приходилось. Чтобы хоть как-то отвлечься от безжалостности положения, Джуди схватилась за уши, с силой потянув. Больно, конечно, но всё лучше, чем думать только про назойливый свербёж.

Краткую вспышку жалости к себе, призвавшую искать спасения на Луне, она поскорее отринула. Конечно, там легко получить желанное исцеление и нужный порошок, но ступать на порог дома после столь стремительного краха совсем не хотелось. Родители ведь хором запоют о том, что были правы, и она совсем не приспособлена для жизни на Земле...

Отринув тягостные сомнения вместе со страданиями по обострившейся чесотке, Джуди рьяно замотала головой в поисках хоть какой-то вещицы, способной облегчить её участь. Взгляд остановился на том, что некогда казалось безнадёжно больным человеком.

Подползя к нему на четвереньках, девушка неверяще воззрилась на ведущего актёра недавнего представления. Им оказался кусок необтёсанного полена, обхваченный алой верёвкой.

Горестно вздохнув, Джуди с силой закусила губу. Без особой надежды перевернула бревно на бок и, выхватив взглядом маленький клочок рыжей шерсти, привязанный к деревяшке, едва не взвизгнула от восторга.

Да! Это надо ж случиться такому везению!.. Ну если забыть на мгновение, какой триумфальной неудачи оно стоило...

На радости позволив себе дотянуться до спины и от души её поцарапать, Джуди всё же прервалась прежде, чем кожа начала слезать под натиском скрюченных пальцев. Вытащив обнаруженный трофей, она разделила пучок на две половинки. Затем зажмурилась и, уцепившись за мех на кончике уха, с силой дёрнула в сторону. Поспешно стерев рукавом брызнувшие слёзы, Джуди достала из привязанного к поясу мешочка засушенный цветок османтуса. Раскрошив его над пиалой с водой, она бросила к нему рыжую шерсть и собственные серые волоски.

От вида наспех приготовленного поила девушка содрогнулась. На ум совсем некстати прошла мысль, какой части тела некогда принадлежал выдранный лисом клок меха. Но времени на привередливость совсем не оставалось, и, зажмурившись, Джуди залпом выпила снадобье.

Едва подавив тошноту, когда стенки горла неприятно облепила намокшая шерсть, девушка подбежала к чайнику, поспешно сняла его с огня, чтобы плеснуть в пиалу ещё воды. Та, по счастью, закипеть не успела, и потому подвергаться новому испытанию в виде ожога языка и нёба не пришлось. Запив паршивейшее лекарство, что только доводилось изготовлять собственноручно, Джуди наконец-то почувствовала облегчение. Чесотка отступала, и больше не хотелось расцарапать себя в кровь.

Вздохнув, она позволила телу мгновение отдыха. Когда же краткая передышка подошла к концу, Джуди с лёгким прищуром приценилась к оставшейся части памятного подарка, оставленного радушным семихвостым знакомым.

«Лисы, может, изрядные мастаки крутить плутни да иллюзии, но ведь и лунные кролики не только ссадины подорожником врачуют», — с лёгкой усмешкой подумалось Джуди.

*******************

В Подлунный мир пришла ночь. Мягкие шаги незаметно прошелестели по ведомым лишь ей дорожками, пролегавшим вдоль скатов крыш, по кронам деревьев и кручам гор. Даже вода в высыхавшей луже, даже самый неприметный камушек или узкая трещинка, пробежавшая по древесной коре, шли встречать свою госпожу, подставляясь под её ласковые прикосновения. И она, легонько дотронувшись до всякого земного существа и предмета, шептала: «Я забираю все суетные хлопоты, и до утра ты остаёшься невидимым чужому глазу».

Каким тихим и умиротворённым местом предстал бы мир, умей каждый внять её спокойному гласу. Но кабы всё было так просто.

«Доверься мне», — позовёт ночь, и чей-то чуткий слух услышит тихий призыв. «Я дам тебе отдохновение», — а где-то в ту же минуту раздастся голодный рык. «Во тьме ты в безопасности», — но чужие клыки и когти уже готовы рвать потерявшую бдительность жертву.

Так уж повелось, что лучшие мотивы не всегда порождают в сердцах добрые чувства. Как часто просители пользуются бескорыстием и щедростью других без благородных помыслов? Вот и ночь, обещавшая покой и благодать, вдруг облачается в саван изменницы, потворствующей злодеяниям под недреманным оком жёлтой Луны.

Но и иначе она не могла, ведь жизнь одним её детям сулила голодную смерть другим. И ночь мирилась с ролью палача, пред каждым рождением нового дня забирая в вечную тьму многих сыновей и дочерей.

Впрочем, о судьбе иных её творений тужить не приходилось. Лёгкие их шаги не приминали и травинки, вёрткие движения не тревожили и тонкой нити паутины. Взгляд наблюдателя не сделал бы различия между их стремительным бегом и внезапным порывом ветра, слух его не уловил бы фальши в стрекотании цикад, которым звучало физическое напряжение их сил. Тайна следовала за ними по пятам, скрывая от мира так долго, как они сами того желали.

Оттого и молодой волк, жадно лакавший воду из озера, не сразу почувствовал чужака. Уши и глаза ещё не знали о постороннем, когда нос учуял вторжение резкого запаха. Волк тут же поднял голову, и, увидев противника, зарычал сначала тихо и испытующе, а потом, изготовившись для прыжка, громко и угрожающе.

Враг не шелохнулся. Размером превосходил многократно, но страха не внушал. Впиться в незащищённую шею, почувствовать на языке тёплую кровь и угасающую пульсацию вены. Лёгкая добыча.

Обманчиво мягко пригнулись лапы, но за миг до того, как тяжесть тела хищника долженствовала обрушиться на добычу, волк закоченел. Взревели инстинкты, гоня прочь, но ледяная яростью во взгляде недруга припечатала к месту. Мучительное оцепенение, в иной раз стоявшее бы жизни, наконец, спало, и волк поспешил скрыться в кустах, скуля и поджав хвост.

Но что же грозный победитель? Оставшись один на один с отражением в озере, взглянул ли на него горделиво, издал ли ликующий клич и, ободрённый, пошёл ли обходом по отвоёванным просторам? О нет, едва ли его прельщала отданная без боя добыча. Не успел волчишки и след простыть, а он уже вернулся к созерцанию маленького амулета, зажатого в руке. Глаза зелёными светлячками вспыхивали во мраке, рассматривая витиеватый орнамент, оплетавший серебряное тулово. Закрученные стебельки из тонких пластинок металла причудливо изгибались и множились, окаймляя неровную поверхность рыжеватых кораллов и покрытой чёрными бороздками бирюзы. Порывистым движением убрав упавшие на лоб пряди, таинственный озёрный гость приоткрыл крышку и принюхался. Повертел так и эдак, снова повёл носом, на сей раз втягивая воздух глубже. Зрачки слегка сузились, хотя выражение лица осталось ровным. Тихо выдохнув, опустил крышку, убрав медальон в широкий рукав.

Так он сидел какое-то время, склонившись над водной гладью, чьи глубины пленили звёздное царство и его самого. Но вдруг вскочил и забегал взад-вперёд, не замечая, как влачились по влажной земле хвосты, постепенно облипая грязью, мелкими ветками и пожухлой листвой. Вровень с ним вышагивала и тень из мира озёрных зеркал. Послушно копируя всякий жест и всякое изменение в облике, она, однако, не могла проникнуть в мысли или подслушать стук сердца земного властителя.

И так же резко, как начал, он оборвал бег, точно врастая в место. Зрачки истончились в нить, взмывшие было хвосты тут же опали, а торчавшая иголками шерсть походила на сосновые колючки.

— Попался! — огласилось тихое прибежище высоким и громким, точно удар в гонг, голосом. Его обладательница, словно не ожидавшая такой мощи звука, сдавленно ойкнула, поспешно прикрывая рот ладошками.

Он не шелохнулся, только губы на миг приоткрылись, тут же плотно сомкнувшись.

— И что ты за мной погналась? Влюбилась что ли? — хвосты с завораживавшей плавностью качнули влево и легко приподнялись, слегка загнувшись к концам.

— Влю-влю... Хмпф... Да кому ты нужен! — Она с силой топнула, и, тряхнув высеребренными лунным мерцанием волосами, повелительно протянула руку. — Верни гау, подлый вор!

— Ай-ай-ай-ай-ай! В самое сердце! — Уцепившись за грудь, он попятился к краю воды, часто и нервно всхлипывая. — О, не дли эту пытку, а то кроме гау ты, пожалуй, и пропажу ушей на меня повесишь.

— Как — пропажу? — Она растерянно провела по макушке, взъерошила волосы, и резко вздрогнула, нащупав маленькие ушные раковины, которые следом за размером и формой изменили ещё и расположение. — Вот оно что... — потрясённо вырвалось на выдохе.

— Ах, какая трогательная сцена, какое счастливое обретение утраченного! Ты, малышка, поищи повнимательнее: глядишь, за пропащими ушами и безделушку свою отыщешь.

— Ты мне зубы не заговаривай! — выпалила девчушка, глянув исподлобья. — И не вздумай убегать: будто иных забот нет, как за тобой гоняться!

— Убегать? От кролика? — Воровато прищурившись, он медленно двинулся к ней. — Уж не знаю, как оно там на Луне, но здесь не в обычае трусливым зайкам на лисов охотиться. — В два прыжка преодолев оставшееся расстояние, он нараспев растянул: — Как бы чего худого не вышло.

Она отшатнулась, едва не споткнувшись о корягу и неловко замахав руками в попытке сохранить равновесие. Но взгляда не отвела, мечась им от приоткрытого рта с ровным рядом острых зубов к длинным когтям и мерно помахивавшим хвостам. Кожа и прежде светлая, теперь казалась обескровленной, а сбивчивое дыхание судорожным и частым.

— Т-ты меня н-не съешь, — неуверенно пролепетала малышка, трясясь и обмирая, но не двигаясь с места.

— Что же мне помешает? — Он медленно облизнулся, примечая, как на миг оборвались панические удары её сердца.

Она задыхалась, пошатывалась, чуть ли не с ног валилась. Не разум, но ужас владел её телом, насыщая воздух хорошо знакомым ароматом. Немного терпкий и горьковатый, запах страха вплетался в свежесть ночного леса, окутывая манящим дурманом. Подавшись вперёд, он склонился над маленьким тельцем, закрывая широкой спиной и озеро, и небо, и Луну…

— Ик! — вырвался тонкий и полузадушенный всхлип. Он моргнул, замерев и не сводя с неё глаз. — Ик! — На этот раз прозвучало увереннее, чего девчонка, казалась, и сама испугалась, тут же зажав рот руками.

— Экая ты проныра! Не успела и дня в людском мире прожить, а уже пристрастилась к двум его главным бедам: глупости и вину.

— Я — ик! — не пьяна!

— Но глупость, стало быть, не отрицаешь?

— Да, я сглупила! — неожиданно запальчиво воскликнула она, безо всякого испуга подаваясь вперёд едва не до столкновения, вынуждая его отступить. — И не перестаю — ик! — жалеть об этом! Но ты себе позволил то, что куда хуже легкомыслия! Воровство — подлый, низкий, бесчест — ик! — ный поступок! Особенно когда вору и надобности в украденном нет!

Она часто и тяжело дышала, с решительным вызовом глядя ему в глаза, изредка громко икая. Запах страха полностью испарился, унесённый порывом свежего ветерка, и только лёгкая горечь осталась осадком на языке.

— Ну и шуму от тебя, малышка. — Поморщился он, отворачиваясь. — Для глупых кроликов разъясню на пальцах: хоть волком вой, хоть соловьём заливайся, а порошок бессмертия я не отдам. — Ноги уже повлекли его прочь от назойливой девчонки, как тут раздалось:

— Порошок бессмертия? Но в гау — ик! — вовсе не он.

Ступни точно вросли в землю, пригвождённые нежданным откровением. Он повернулся, встретившись с изумлением в её огромных глазах, распахнутых, пожалуй, даже шире, чем его.

— Как это? Что же вы, кролики, ещё в мир людей приносите?

— Да что угодно! — Девчушка развела руками. — Мало ли что в лечении пригодится. Но особенно — ик! — то, что на Земле не растёт.

— А что же тогда в гау?

— Оборотный порошок. Лунные кролики ведь обличье по желанию менять не могут, нам для этого — ик! — снадобья надобны... Погоди-ка... — Во взгляде промелькнула искра догадки, и она с негодованием обрушилась: — Так что же это, ты и сам не знал, что крал?!

Он молчал, мрачно разглядывая её тонкую фигурку и, остановившись взглядом на висевшем на поясе мешочке, тихо выдохнул:

— Хорошо, что ты сама пришла, малышка. Раз в первый раз не получилось, то заберу порошок сейчас. — И уж было двинулся к ней, когда она с досадой воскликнула:

— Экий ты бестолковый! Вот привязался хуже пиявки! Нет у меня порошка этого, нет! Да и на что же он мне — ик! — в мире людей сгодится? Я от болезней лечить собираюсь, а не от смерти! Вечную жизнь Сиванму дарует, для неё мы порошки и готовим, а она ими — ик! — распоряжается по совести.

Новость эту он встретил абсолютным безмолвием. Крольчишка вздохнула, помотав головой.

— Ну полно. Верни мне скорее гау и — ик! — разойдёмся.

Но необходимость в спешке как будто пропала. Как-то слишком бодро улыбнувшись, лис проскользнул вперёд, заинтересовано всматриваясь ей в глаза, и проворковал:

— Стоит ли прерывать наше приятное знакомство? Я, кажется, ещё и не имел возможности представиться. Ник Уайлд. А вы, о нежный цветок лотоса?..

— Джуди Хоппс, — настороженно ответила девчушка. — Вот только от яда твоих речей цветок завял давно, так и оставь его себе.

— Как скажешь, малышка. — Ник беспечно пожал плечами, будто бы и вовсе не заметив укора. — Будем же добрыми друзьями. Ох, кстати, совсем забыл. В знак примирения и искренней симпатии. — Он ловко извлёк из рукава хаори* гау, с галантным вывертом вручив владелице. Та ответила недоверчивым взглядом и, осторожно приняв «дар», открыла крышку. Удостоверившись, что содержимое на месте и совсем не изменилось, она с облегчением выдохнула.

— Береги как зеницу ока и без надобности не доставай, — назидательно вещал Ник, пропустив мимо ушей саркастичный смешок. — Ты, кстати, в прошлый-то раз зачем за ним полезла?

Надев гау на шею и спрятав под рубашку, она помедлила с ответом, косо на него поглядывая.

— Время превращения истекало, — послышалось наконец.

— Подумать только! — Ник картинно захлопал ресницами. — Но ты ведь до сих пор человек. И, прошу заметить, с теми самыми ушами, какие только люди носят.

— Не без твоей помощи. — Она довольно хмыкнула, отметив округлившиеся глаза собеседника. — Ты оставил на полене клок волос. Да будет тебе известно, что шерсть кицунэ — важнейший компонент оборотного порошка. Найдя её, приготовить снадобье совсем не сложно — ИК! — Последнее прозвучало так громко, что девчушка едва не подскочила. Насупившись, отвернулась, явно недовольная испорченным финалом триумфальной речи.

— А уши?

— А что уши? — Она махнула рукой. — Оборотный порошок обычно из меха лисиц с одной-двумя хвостами делают. У них и магия послабже. А у тебя хвостов целых семь, вот колдовство и выходит сильнее! Только уж больно — ик! — крепко...

— Постой... Так ты от моей шерсти захмелела? — Ник как-то неожиданно и совсем неуместно развеселился.

Малышка вспыхнула и, высоко вздёрнув голову, сердито заявила:

— Некогда мне всякий вздор обсуждать. Здесь мы прервём наше — как ты говорил? — приятное знакомство и пойдём каждый своим путём. — Она уверенно зашагала к лесу, а Ник догонять не стал.

— Я-то на любом пути не заплутаю, — спокойно отозвался он, — а вот твоя судьба внушаешь тревогу. Уж как бы новая дорожка не завела крольчишку к зверю страшнее хитрого лиса.

Она остановилась. Повернула голову, недоверчиво заглядывая через плечо.

— Ты это к чему?

— Ну как же. — Кицунэ довольно осклабился, подходя ближе и игриво помахивая хвостами. — Провожатый тебе нужен, малышка. Тот, кто хорошо знает этот мир, и не даст наивной лунной принцессе пропасть в его хищной пасти.

Большие глаза возмущённо пламенели, и фиолетовые всполохи совсем не трудились утаить ответ: «Никогда». Губы, тем не менее, сжались плотнее, медля озвучивать очевидное.

— И что ты хочешь за свои услуги? — выдавила она, поморщившись.

— Ты и сама знаешь, малышка. — Ник чуть прищурился, вглядываясь в упрямо вздёрнутое личико. — Порошок бессмертия.

— Немыслимо! — решительно отрезала девчушка. — Ты, верно, с головой не дружен, раз небесный дар затеял менять на гнилушку.

— Смелые слова для той, у которой к концу первого земного дня больше проблем, чем родных братьев и сестёр. — Ухмыльнулся лис. — Ты, может, мнишь, что каждый тебе сердечно рад, что солнечный луч нового дня осветит твой путь, и — вот ведь досада! — только я один мешаю ступать по нему с гордо поднятой головой… Но ты не знаешь этого мира. Не знаешь, а потому и не выживешь здесь без меня.

Глаза как-то разом потухли, а меж бровей пролегла складка. Она не казалась печальной, скорее глубоко задумчивой, и тень тихих мыслей сковала подвижность юного личика. Подняв взгляд, серьёзно спросила:

— Как долго ты будешь меня сопровождать?

— Ммм… Неделю? — наугад предложил Ник.

Она растерянно заморгала, в очередной раз громко икнув.

— А… насколько это много?

Брови Ника непроизвольно скакнули на скрытый под чёлкой лоб, но тут же вернулись на место, чтобы он с самым бесстрастным видом выдал:

— О, иной раз это почти бесконечность. И, сдаётся мне, наш случай как раз таков.

— Но сколько это в днях или… часах? — не унималась малышка, всем своим видом показывая, что оба слова для неё не пустой звук.

— Семь дней и… — Ник скорбно поджал уши, вглядевшись в бездонную синеву ночного неба, точно высматривая край своим мучениям, — …сто шестьдесят восемь часов.

Она потрясённо распахнула глаза. Не стоило и сомневаться, что внушительная цифра потрясла маленькую кроличью головку. По земным меркам ей нельзя было дать больше двухсот пятидесяти лет, но кто бы знал, какая там на Луне мера времени.

— Выше нос, малышка! — подбодрил Ник. — Мы можем сократить страшный срок в два, а то и в три раза.

— Ну уж нет, — неожиданно отказалась девчонка. — И раз уж такое дело, то ты должен мне пообещать…

— Что? — Кицуне напрягся, инстинктивно взметнув хвосты и распушив их веером.

— Что в эту неделю не предашь моего доверия.

Ник раздражённо дёрнул ушами, не особо стараясь скрыть вспышку злобы в зелёной полоске прищуренных глаз.

— Малышка, я, может, и выгляжу точь-в-точь как принц из зачитанных тобой до дыр сказок, но у кицунэ не в обычае спасать дам ценой сотни жизней.

Она фыркнула, присовокупив к тому ещё один громкий «ик!»

— Воля твоя. Да вот без обещания не видать тебе и порошка бессмертия. Сам решай, стоит ли ради такого дела хвостом рисковать*, — довольно подытожила девчонка.

Взглядом мрачнее самой чёрной ночи он долго изучал её, пока наконец не вздохнул.

— Не заставляй меня об этом жалеть, малышка.

— Да, и малышкой* пообещай тоже не звать, — она победно скрестила руки на груди.

— Уже жалею... — тихо просвистел Ник. — Ну что ж... Я обещаю не предавать тебя в эту неделю и не звать малышкой... заместо этого поименовав Коричкой, — поспешно добавил он, с удовольствием наблюдая за удивлением на её лице.

— Коричкой? — Одна бровь поползла наверх, другая же опасно нависла над веком.

— О, да ты просто тонешь в её нестерпимом запахе, — Ник поморщился, демонстративно отворачиваясь.

— Это мне тоже не нравится, — нахмурилась девчушка. — Будь добр без прозвищ.

— Э нет, Коричка! Раз я пообещал, то привыкай. Каждый мой хвост мне слишком люб, чтобы вот так запросто его лишаться. — И он, довольно повиливая семью драгоценностями, махнул рукой. — Идём. Нам предстоит долгая неделя, так почему бы не прожить её поскорее?

Хаори — верхнее облачение прямого покроя без застёжек — img-fotki.yandex.ru/get/9251/156901496.1f/0_111...
Обещания и хвост — согласно сказанием, если кицунэ что-то обещает, а потом не сдерживает слово, он лишается одного хвоста.
Малышка — всё это время Ник называл Джуди 「 ちび」 (чиби), подчёркивая не только её юность, но и низкий рост.

@темы: фанфик, Зверополис, Ник/Джуди, Сказка о лунном кролике и семихвостом лисе

---

Прыг-скок — с пятки на носок

Название: Сказка о лунном кролике и семихвостом лисе
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Фэндом: Зверополис
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя
Рейтинг: R
Пейринг: Ник/Джуди
Жанр: Юмор, Мистика, AU, Мифические существа, Исторические эпохи
Предупреждения: OOC, Насилие, ОМП, ОЖП, Смена сущности, Ксенофилия, Смерть второстепенного персонажа, Элементы гета
Статус: в процессе
Размер: макси
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/6346852

Глава первая. В ней Джуди Хоппс впервые сталкивается с земной хворью

Джуди распахнула глаза, и ослепительно яркий свет на мгновение стал единственным знамением нового мира. От непривычно изобильного сияния навернулись слёзы, и ей пришлось спешно зажмуриться, хотя перед взором так и горела искрившаяся улыбка солнца. По щекам скользнули тёплые капли, пробежали по подбородку и закатились под ворот нижней рубахи. Джуди тихонько хихикнула, приоткрыв веки, сморгнула оставшуюся влагу, и легонько повела головой.

Золотые лучи касались крон деревьев, путались в ветвях и листве, терялись в густой тени, падавшей на стволы, и выныривали у самой земли. Они оглаживали тонкие стебельки, беззаботно игрались среди шапочек цветов, подсвечивали зелень молодой травы. Щёки у Джуди вспыхнули алой зорькой, той самой, о которой доводилось столько читать, но видеть — ни разу. Прорывавшиеся смешки стали громче, настойчивее, пока сдерживать их стало невмочь, и, отняв тонкие пальцы от подрагивавших губ, она счастливо рассмеялась.

Со смехом этим, разнёсшимся по поляне прозрачным журчанием ручья, ушло напряжение, долгие годы теснившее грудь, тяготившее плечи и сковывавшее движения. Подпрыгнув на месте, Джуди закружилась, точно маленький вихрь, и слегка разметавшийся подол юбки очертил вокруг неё круг.

— Но жемчужинка, это очень опасно, — Бони всплеснула руками, непрестанно качая головой. — Ведь ты знаешь, сколько ужасов и бед можно натерпеться от людей.

Кристальная чистота голубого неба сочилась завораживающе мягким светом, точно проливая вниз переливающуюся струйку тягучего мёда. Босые ступни щекотал зелёный ковёр, лёгкий ветерок обдувал лицо, а воздух звенел и подрагивал струнами арфы всякий раз, когда пальцы проходили сквозь его тёплые потоки.

— Земной мир не подходит для кроликов, — наставлял Стью. — Наш дом — Луна. Её дворцы — наше пристанище, а рощи коричных деревьев — рабочий уголок.

Бирюзовые иголки легонько царапнули предплечье, точно привлекая внимание развеселившейся гостьи леса. Джуди провела рукой по стволу высокой сосны, чья пушистая лапа только что поприветствовала её, и пальцы ощутили клейкую вязь смолы, искрившейся на солнце янтарём. От запаха хвои приятно защекотало в носу, и Джуди звонко чихнула, после чего, казалось бы, повеселела ещё больше.

— Лунный кролик хочет помогать людям? — стеклянные глаза жабы*, вечно выпученные и мутные, уставились куда-то мимо неё. — Зачем тебе это? Помогать ведь и с Луны можно, незачем самой якшаться с этой... — расплывшийся контур рта перекосила резкая гримаса, — мошкарой.

Джуди любила Луну так, как может любить почву вековое древо, вросшее в её глубины разветвлёнными корнями. Любила и дворцовые покои, хотя покоя в них как раз-таки и не было. Жизнь кроликов — кипящую, непоседливую, суетливую — постоянно сопровождал аккомпанемент из глухих ударов задних лап и гулкого стука коготков по полу. Звук кроличьих прыжков, отражённый от высоких потолков и стен полупустых залов, слышался с раннего утра до поздней ночи. Редкие гости, вроде той же жабы Чан Э, с трудом переносили постоянный шум, но Джуди, с рождения привыкшая к мерному топоту, и в голову бы не пришло бежать от него как от огня.

Нашлось в сердце Джуди место и рощам коричных деревьев, а тихий шелест их вытянутых, похожих на кроличьи ушки листьев навсегда стал мелодией её души. В тени раскидистых ветвей Стью обучил дочь изготовлять первое снадобье, самое простенькое, избавлявшее от мигрени. Потом настал черёд всевозможных мазей от ожогов, притираний от простуды, бальзамов от хворей, противоядий, пилюль от невзгод и таблеток от порчи. А в один прекрасный день Стью поделился и рецептом порошка бессмертия.

Не нефритовый пестик и не агатовая ступка тяготили Джуди, заставляя искать лучшей доли. Её проворные лапки усердно толкли эликсиры от любых бед и треволнений, неведомых беззаботной юности. Тогда было достаточно лишь смутного знания, что где-то далеко-далеко кто-то, лишённый счастья жить на Луне, нуждается в неустанном кроличьем труде. По словам Сиванму*, лично приходившей за порошком бессмертия, тот неведомый край из года в год испытывал всё большую потребность в лунной медицине.

Наверное, именно эта фраза и стала первым камнем, брошенным в спокойные жизненные воды, омывавшие её берега. Природное любопытство всколыхнулось, и не успела Джуди опомниться, как знала о Земле всё, что только можно было вычитать в книжках. Фантастические пейзажи, причудливая архитектура, самобытные уклады и незнакомые нравы обитателей дивных стран в мире лунного постоянства казались чем-то небывалым, настораживавшим и… влекущим.

Она помнила, как часто и как будто против воли подёргивались уши родителей, как бегали по ней блестящие глазки братьев и сестёр, с любопытством принюхивавшихся к Джуди, когда та вызвалась сопроводить Сиванму. Помнила, как впервые вдохнула воздух чужих земель, как поразилась тому, что небесная лазурь не эфемерный образ для красного словца, и как влюбилась в золото солнечного света.

Луна не знала смены дня и ночи. Небо над ней всегда укутывал полог из холодной синевы, испещрённой мерцающими каменьями далёких звёзд. Палитра её красок несла в себе отпечаток вечной мглы, точно сковывавшей истинные цвета голубоватой корочкой льда. Солнечные лучи, едва достигнув лунной поверхности, тускнели и блекли, словно чья-то лапа щедро вмешивала в них белила. Свет, отражённый от каменистых почв, лишался жёлто-оранжевого тепла, а вместе с ним — проблеска удивительной жизни, которую удалось подсмотреть в замочную скважину.

Джуди всё чаще сравнивала стылую красоту Луны с пламенеющей непокорностью Земли, чувствуя, как меркнут туманы серебристо-серых долин пред огненным водопадом солнечных лучей. Их великолепие обрушивалось на изумрудные леса, чистые озёра и реки, дразнило горные пики и изрезанные хребты. Тихий уют дома обернулся тюрьмой, а каждодневное изготовление лекарств — каторгой. Джуди казалось, что душа её истлевает без живых и деятельных забот, которые одни могли исцелить от тоски по чему-то большему, чем она сама.

Родителям пришлось примириться с её выбором, хотя понять его они так и не смогли. Но было ли чему удивляться? Лунные кролики с незапамятных времён занимали высочайшее место в мире духов: и Луна, и дворцы им пожалованы в знак особой милости Нефритового Императора*. И вдруг Джуди вздумалось отвергнуть щедроты, променяв их на низший земной мир, кишащий незнамо какой нечистью. Да тут кто угодно счёл бы её прихоть незрелым ребячеством.

Ноги, которые сама радость несла по цветущей поляне, ступив пару неуверенных шагов, застыли, отяжелев. Джуди вздохнула, неосознанно проведя рукой по крепившемуся на поясе мешочку с лекарствами.

«Ну вот ещё! Не вздор и не детская шалость привели меня в этот мир. — Она гордо вскинула голову и расправила плечи. — Я не беглянка какая, чтобы прятаться в сомнениях как в кустах, откуда уж точно никому не поможешь!»

Приободрённая, Джуди встряхнулась и только было собралась подкрепить решительность помыслов делом, как откуда-то из-за спины донеслось:

— Эка невидаль! Неужто в нашу глушь сам лунный кролик пожаловал?

Джуди подпрыгнула на месте, стремительно развернувшись на окликнувший голос. Сердце отстукивало лихорадочные удары, пока потрясённый взгляд оценивал нарушителя её уединения.

Лишь один раз в жизни доводилось ей видеть кого-то, кто бы обладал столь же удивительной внешностью. То был Лунный старец*, беловласый и длиннобородый, с лицом хоть и добродушным, но поражавшим исчерчивавшими его глубокими морщинами. На Луне, где время точно бы застыло, Джуди не приходилось видеть других существ, которые бы несли в себе столь явный след увядшей молодости.

Незнакомец ростом приходился едва ли ей вровень. Седые волосы густо покрывали голову, нависая над лбом длинной чёлкой. Сразу под ней — широкие брови, такие пышные, что за ними едва просматривался хитрый блеск сощуренных глаз. Взгляд их, прямой и заинтересованный, казалось, таил в себе нечто молодцеватое, что совсем не вязалось с обликом согбенного господина. Нос слегка широковат, но ровные его очертания придавали загорелому лицу выразительность. Уголки рта, почти полностью скрытого за бородой и усами, развела добродушная улыбка.

На рукаве просторного хантен*, свободно свисавшего вдоль тела, повис зацепившийся репейник, а из-под коротких момохики* выглядывали худые лодыжки. Весь его вид, пусть и слегка потрёпанный, вызывал симпатию, так и располагая к дружеской беседе. Джуди, однако, плотнее сжала губы, глянув на старика исподлобья.

— Вот же чудо какое! — продолжил старец, нимало не смутившись молчанию собеседницы. — Вот только не возьму в толк, чем же вас прельстил наш край?

— Кто вы? — резко спросила Джуди, грозно сверкнув глазами. — И как узнали, что перед вами лунный кролик?

Старик захлопал глазами, озадаченно склонив голову набок.

«Э нет, не проймёшь! Обернулся дедом и думает, что всё ему сойдёт! Но я-то знаю, на что способны лисы. Кто, кроме них, смог бы приметить меня в глухом лесу, да так сразу и распознать?»

От мысли о том, что перед ней — дикий демон, о чьих злодеяниях ни одна книга писана, дыхание участилось, а по коже прошёл озноб. Но без боя Джуди даваться не собиралась и, собравшись с духом, уже потянулась к широкому рукаву, когда противник огорошил её словами:

— Я-то староста местной деревни, Такэо Кэзуки. А вашу тайну раскрыть нетрудно, когда над ней такие уши торчат!

Джуди потрясённо моргнула и быстро подняла ладони к голове. Пальцы прошлись по мягкому меху, очерчивая жизнерадостно встрявших обличителей её личности.

— Ох! — исторгнув тяжкий вздох, она пристыженно потупилась. И ведь надо было не приметить такую оказию! Нет бы тщательнее осмотреться, проверить, ладно ли прошло колдовство, а она — вот ведь глупая! — только лапой махнула и давай резвиться, точно годовалый крольчонок!

— Ну-ну, не тужите понапрасну, — утешительно позвал Такэо, снимая с шеи платок и протягивая девушке. — Вот. Распустите волосы, да спрячьте уши под ними, а сверху его повяжите. На первое время сгодится, а там уж надумаете, как понадёжнее сокрыться.

Джуди несмело потянулась за платком.

— А вы совсем меня не боитесь? — робко спросила она.

— Вас? — Его улыбка стала мягче. — Да с чего же вас бояться? Духи и демоны в наших краях — гости не редкие, вот только желанными их никак не назвать. Но лунные кролики — совсем другое дело. Кого же, как не ваших сородичей, просить простому человеку об избавлении от всех хворей? Всякий рад к вам обратиться, да не всякому вы можете помочь: где ж столько кроликов набрать, чтобы к каждому просителю лекарем приставить? И оттого нет для людей более счастливого соседства, чем с теми из вас, кто сам на землю спускается. Ведь врачевать с далёких небес — одно, а жить средь своих подопечных — совсем иное.

Джуди, наконец-то управившаяся с маскировкой торчащих ушей, во все глаза смотрела на старика. Ласковый голос успокаивал, призывая довериться, но кое-что никак не давало покою. Старик меж тем продолжил:

— Должен сознаться, я очень рад нашему знакомству. Только позвольте предупредить ещё и о том, что с босыми ступнями средь людей ходить не принято. Пойдёмте, провожу вас в деревню, а там достанем вам и гэта*.

— Неужто все люди так мирно общаются с чужаками, родом из других миров? — напрямик спросила Джуди. — Я-то думала, что к нам относятся с опаской и недоверием.

— Для меня всё равно: что с духом говорить, что с демоном иль с человеком. — Пожал плечами Такэо, двинувшись вперёд. — Среди тех и других хватает проныр и лиходеев, но также немало достойных и честных лиц. Как жаль, что лишь к глубокой старости учишься отличать одно от другого.

*******************

Идти до деревни оказалось недолго, не больше, чем заняла бы нарезка корешка женьшеня и перетирание его в кашицу. Сколько отнял путь по меркам земного времени, Джуди сказать затруднялась: о существовании минут и часов она знала, да только никогда прежде не доводилось их использовать.

Такэо быстро отыскал гэта, которые она тут же и надела. Непривычные ощущения подстёгивали устроить проверку причудливым сандалиям, выгуляв их по окрестным дорожкам.

— И верно, осмотритесь хорошенько. Селенье у нас мирное, народ работящий, так что вряд ли кому взбредёт в голову вас потревожить.

Но внять совету удалось не в полной мере: Джуди если что и осматривала, так не дома и не деревенских жителей, а сплошь камни да колдобины на земле. Ноги, не привычные к обуви, новым навыком овладевали неохотно, нет-нет, да выкидывая какой-нибудь фортель. В какой-то момент прогулка совсем перестала приносить удовольствие, и Джуди уже собиралась скинуть повинный предмет облачения, чтобы уделить внимание вещам более достойным (в самом деле, ведь не дороги же она явилась рассматривать!), когда в неё на всех порах кто-то влетел.

Сдавленно охнув, она пошатнулась, едва не повалившись наземь, но успела-таки уцепиться за хрупкое плечико, что ранее неожиданно убедительно отыграло роль тарана. Опустив взгляд к крохотному существу, боязливо прижимавшему к груди тоненькие ручонки, Джуди встретилась с жалостливым взглядом огромных карих глаз.

Сверху вниз на неё в испуге взирала маленькая девочка. Ростом не более четырёх чи*, она казалась ещё миниатюрнее, вжимая голову в плечи и сильно ссутулившись. Слабое тельце сотрясала безжалостная дрожь, зябко передававшаяся через прикосновение. Чёрные волосы выбились из низко завязанного хвоста, торча во все стороны, отчего напоминали вставшую дыбом шёрстку.

— С тобой всё в порядке? — участливо спросила Джуди, наклоняясь вперёд. Руку от плеча она не отняла, только прикосновение стало бережнее.

Ребёнок смущённо кивнул, тут же потупившись. Тонкие брови сошлись у переносицы, щёки надулись, а слегка подёргивающаяся нижняя губа выпятилась вперёд.

— Если что не так, ты только скажи, — ласково продолжила девушка, погладив малютку по голове. — Знаешь, у сестрёнки есть один секрет… — Дождавшись, когда застенчивый взгляд заинтересованно скользнёт в её сторону, Джуди продолжила таинственным шёпотом: — Она может вылечить от любой болезни.

Глаза девочки вспыхнули и, напрочь забыв про робость, она громко воскликнула:

— Честно?!

— Ещё бы! Так что, смогу я тебе помочь?

— Сможешь, сможешь! — Малышка запрыгала на месте, от радости захлопав в ладоши. Но ликования длились недолго, и стоило только первой волне счастливого прилива отступить, как она опомнилась, крепко схватила Джуди за руку и повлекла за собой. — Идём скорей!

— Куда же это?

— Домой! Папе очень плохо, вот уже какой день и встать не может! Но сестрёнка его выходит, правда? — обернувшись через плечо, она доверчиво заглянула ей в глаза.

— Конечно! — уверенно откликнулась Джуди, от души порадовавшись, что вот так скоро выдалась возможность прийти кому-то на подмогу.

Путь до внезапного пациента увёл из деревни обратно в лес, отчасти совпав с той дорогой, по которой ранее вёл Такэо. Потом девочка взяла вправо, уверено петляя меж стволов шумящих деревьев, огибая заросшие мхом канавки и резво проскакивая под нависшими ветвями. Джуди сама себе подивилась, когда заметила, что легко поспевает за провожатой. И это в тех самых колодках, в которых ещё недавно на ровном месте спотыкалась!

«При добром умысле любое дело спориться», — вспыхнула приободряющая мысль. Сердце взволнованно стучало, а ноги подгоняло желание оправдать возложенные надежды.

Наконец в тени вечнозелёных сосен показался небольшой домик. Так ей представлялась сторожка лесника, не раз описанная в чудных сказках, но с полной уверенностью она судить не решалась.

— Сюда! — звонко воскликнула девочка, и, скинув обувь у невысокой приступки, которой начинался дом, резво подскочила к двери, отворяя её перед гостьей.

Последовав примеру и оставив гэта у порога, Джуди, более не колеблясь, вошла внутрь. От жаркого спёртого воздуха, липнущего к телу чёрной патокой, голову закружило, а перед глазами замелькали бесформенные пятна. Девушка часто задышала, но воздуха всё равно отчаянно не хватало. Мутным взглядом пробежав по комнате, она нашла источник дурного самочувствия: посреди комнаты разгорелось пламя, едва сдерживаемое оградой ирори*. На треноге над огнём стоял тяжёлый на вид чайник, из носика которого вырывались клубы белого пара. Подбежавшая девочка поспешила снять его, неуклюже подцепив за ручку, и разочарованно вздохнула, стоило открыть крышку: вода почти полностью выкипела, и лишь на донышке продолжали бурлить остатки потерянной влаги.

— Набери ещё воды, — попросила Джуди, присаживаясь на колени, чтобы скрыть недомогание. — А ту, что есть, вылей в пиалу и подай мне.

Девочка послушно исполнила поручение. Пока она бегала за водой, Джуди встряхнулась и легонько похлопала себя по щекам, стараясь вернуть бодрый настрой. Увы, при нездоровом чаде, прокоптившем помещение изнутри, с трудом получалось собраться. Строго напомнив себе, что она сюда не жаловаться на лёгкую немощь пришла, девушка пристальнее всмотрелась в вырисовывавшиеся очертания предметов. Только тогда она заметила в углу комнаты силуэт лежащего человека, и, подобравшись к нему поближе, смогла как следует его изучить.

Больше всего мужчина напоминал грубо вытесанную скульптуру из тёмной иссохшейся древесины. Кожа его словно бы не ведала ни мышц, ни плоти, плотно обтягивая одни только кости. Он лежал недвижимый, и даже присутствие постороннего человека не вынудило его приоткрыть глубоко впавшие глаза, почти лишённые ресниц. Лишь из приоткрытого рта с редкими зубами вырывалось тихое свистящее дыхание, единственно свидетельствовавшее о призрачном присутствии угасавшей жизни.

— С ним всё будет хорошо? — Джуди вздрогнула, развернувшись на тревожный шёпот, тут же встретившись с заискивавшим сиянием тёмных глазах.

Девушка поспешила кивнуть, побоявшись, что любое промедление выдаст тревожившую её неопределённость. При первом взгляде на мужчину она не смогла сдержать дрожи, но чем больше времени проводила подле него, чем дольше изучала его окоченевшие черты, тем дальше отступал страх, сменяясь замешательством. Дикое, будоражащее ощущение неправильности холодило кожу, а удары сердца становились всё болезненнее и резче.

Лунные кролики чувствуют чужой недуг столь же остро, как удар плетью. Джуди приходилось испытывать это ядовитое жжение, раскалённым клеймом впечатывавшееся в грудь. Было естественно ожидать, что близость к смерти многократно умножит страдание.

Но.

Рядом с этим человеком она не чувствовала боли. Кроме испорченного воздуха, вызвавшего упадок сил, Джуди не ощущала иных вестников дурноты. Над мужчиной не витал дух проклятия, тёмного рока, чумы или скорой кончины.

Как не было в нём ни крупицы жизни.

— Ай! — Джуди невольно вскрикнула, когда по коже шипящим валом пронёсся неприятный зуд. Девушка неуютно заёрзала, резко найдя своё тело чрезвычайно неудобным.

«Как же некстати!» — с досадой подумалось ей.

Поставив перед собой пиалу с водой, она сняла с шеи небольшой серебряный гау* и, приоткрыв его, уже хотела высыпать немного порошка в кипяток, как вдруг…

Шёлк!

Крышка гау молниеносно захлопнулась, а в следующее мгновение цепкие пальцы выхватили амулет из раскрытой ладони Джуди. Остолбеневшая девушка точно во сне развернулась к ребёнку, с пылавшими глазами рассматривавшему добычу. Дитя засмеялось, но вместо прежнего тонкого голоса послышался низкий прерывистый звук, напоминавший лай. Под приподнятой верхней губой блеснули острые клыки.

И вдруг огонь в ирори, точно взбесившись, взвился к потолку, и, гибкой дугой разметавшись по комнате, скинул с себя багрянец, обернувшись танцем сине-фиолетовых языков пламени. Вихрь их метнулся к девочке, чья фигура принялась менять очертания. Точно грубо сминая глину, чтобы из неё вылепить уже совсем другую форму, кто-то неведомый перекраивал её от макушки до пят. Детское тельце стремительно вырастало, ширились плечи, вытягивались руки и ноги. Пальцы на руках и ногах удлинялись, а на их кончиках обнаруживались заострённые когти.

На лице с хищным широким оскалом тонкими, слегка удлинёнными чертами вырисовывались заострённые скулы, гордо вздёрнутый нос и три алые полосы вдоль щёк. Встрявшие над головой треугольные уши с чёрными волосками на кончиках и рыжим мехом резко выделялись столь очевидной геометричной точностью над вихрем взъерошенных волос. Пряди длинной чёлки нависали над огромными, почти что круглыми глазами ядовито-зелёного цвета, в которых застыли острые иглы чёрных зрачков.

Бух!

Джуди вздрогнула, выведенная из оцепенения падением чего-то тяжёлого на застланный циновками пол. Опустив взгляд, она увидела за спиной оборотня несколько распушённых хвостов. Семь, если глаза и разум ей ещё не изменяли.

Лис ехидно ухмыльнулся, глянув на девушку с нескрываемым превосходством, и бархатно пропел:

— Спасибо, малышка-крольчишка, ты всё-таки смогла мне помочь.

Взмахнув роскошеством семи хвостов, он взметнул холодное пламя к распахнутой двери, за которой сгущались сумерки. Огонь поспешно вырвался из тесных покоев, растворившись в вечерней мгле, а вместе с ним был таков и лис.


Жаба — Чан Э, героиня мифа о стрелке И, который спас землю от жара девяти солнц. В благодарность ему был дарован эликсир бессмертия, но Чан Э выпила его тайком от мужа, после чего навсегда улетела на Луну, где обратилась жабой.
Сиваму — «Владычица Запада», даосское божество, правящее на священной горе Куньлун. Очень почитаема и любима в народе, её считают прародительницей всех женских бессмертных сяней (добрых духов).
Нефритовый Император — верховное божество в даосском пантеоне, правит небом и землёй.
Лунный старец — даосское божество, покровитель сватовства и бракосочетания. Аналог купидона в восточной мифологии, связывает сердца возлюбленных красной нитью.
Хантен — короткая куртка, чаще всего без завязок, какую носили крестьяне — mith.ru/treasury/kimono/hanten01_5.jpg
Момохики — узкие штаны, ещё один элемент крестьянского облачения. На картинке момохики на мужчине слева — img-fotki.yandex.ru/get/56941/76154770.125/0_d8...
Гэта — японские сандалии — images.kakprosto.ru/tumb/350x240/articles/20120...
Чи — китайская мера длины около 33 см.
Ирори — японский традиционный камин, располагавшийся в небольшом углублении посреди комнаты — img-fotki.yandex.ru/get/4403/123788946.1a/0_741...
Гау — амулет, напоминающий миниатюрную шкатулку. В нём носят обереги, благовония, мантры или строки из молитв, либо иные предметы, ценные для владельца.

@темы: фанфик, Зверополис, Ник/Джуди, Сказка о лунном кролике и семихвостом лисе