Ссылка — ficbook.net/readfic/4241429/11392610#part_conte...
Название: Будда поворачивает только направо
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Предупреждения: ООС
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: Гет, Юмор, Флафф, AU
Статус: в процессе (2 главы)
Размер: мини
Глава 2. Будда читает проповеди голосом чистым и мягким, а человек при простуде гнусавит
Его зовут Саката Гинтоки, ему 27 и он есть само воплощение добродетели. Тут не мешает оговориться, что добродетель Гинтоки понимает в её современном варианте, чья суть компактно укладывается в недеяние зла, как пара носков в полупустое отделение шкафа. Добрых самаритян, страдающие за сирых и убогих, давно сжили со свету добряки нового покроя. Сегодня не делать плохо и есть хорошо. За тем обстоятельством, что Гинтоки с рождения был избавлен от грехов сродни жажде деятельности, трудолюбию, целеустремлённости, он имел все шансы стать светочем истинного блага, кабы не вездесущее «но»...
О, коварство судьбы! Как неумолим и беспощаден твой злонамеренный рок! Увы, но природа сыграла с Гинтоки жестокую шутку, послав в пару к исключительной лености отменный аппетит. Общеизвестно, что подобные резолюции накладывают отпечаток на всю человеческую породу, обязуя всякого представителя оной обладать денежными средствами, пригодными для приобретения пищи, что в свою очередь ставит в необходимость работу.
Итак, круг замыкался. Гинтоки страдал и мучился, мучился и страдал, однако неотвратимая жажда съестного заставляла забыть о величии духа над телом и окунуться на дно материального мира. Жизнь вынудила наступить на горло принципам и открыть офис Ёродзуи, занимавшейся чем попало, лишь бы платили. Тем и закончился триумф человеческой души над бренной оболочкой, ведь всякое дело приводит к суетным, приземлённым хлопотам, развращающим добродетельный нрав лодыря.
По чести сказать, претензии к миру за уязвление высоких моральных принципов отнимают у мужчины не больше тридцати минут. Дальнейший час Гинтоки с упоением рассуждает о последних событиях в «One Piece» и «Bleach», о концовке «Naruto» и культовом значении «Dragon Ball». От обилия новой информации у Цукуё, крайне далёкой от мира манги, ум за разум заходит, поэтому она не сразу понимает значение следующей реплики.
— Мы на месте, — бодренько ответствует Гинтоки.
Цукуё замирает перед сёдзи, как перед дверью в иное измерение. Хотя если задуматься, перешагнув порог она действительно окажется в фантастическом параллельном мире, в котором у неё — у неё! — есть личная жизнь...
Она цепенеет, теснее прижимая к груди книгу — последний спасательный круг, который удалось схватить прежде, чем Гинтоки бесцеремонно столкнул её за борт собственной жизни.
— То, что мы на месте, вовсе не значит, что тебе надо застыть посреди улицы, — услужливо подсказывает Саката. — Смотри, вон та выемка в стене называется «ручкой». Если потянуть её влево, стена отъедет в сторону, и мы как по волшебству попадём внутрь.
— Это неправильно.
— Неправильно? Вечно вы, женщины, всё усложняете. Ну да, ручки есть не только у людей, но и у стен, а стены с ручками — это двери. Когда человек открывает дверь, он совершает древний ритуал рукопожатия, выказывая двери своё уважение…
— Что?! — Цукуё едва удерживается, чтобы не заехать корешком книги по пустой башке своего ненаглядного. — Я не про двери говорю! Почему ты не можешь прийти в бар со своей настоящей девушкой?!
— Я не собираюсь гнать её взашей. Если бы я хотел от неё отделаться, то первым и единственным местом, куда бы её повёл, стал эта проклятая забегаловка. Но, — тут Гинтоки закрывает глаза и блаженно улыбается, — она горяча как Фей Валентайн, а умна как пёс Эйн*!
— Лучше ей об этом не знать. — Сочувствие к истинной пассии Сакаты возрастает в геометрической прогрессии.
— Вообще-то Эйн — гений! — оскорбляется мужчина, как если бы слова Цукки задевали лично его.
Она смотрит на распалившегося Гинтоки, задаваясь единственным вопросом: он — криминальный авторитет? Если в деле не задействованы угрозы, пытки и пистолет у виска, какая обречённая согласится стать его судьбой?
— Так мы зайдём внутрь или нет? — возмущённо вопрошает Саката, всё ещё сердясь на чёрствость к Эйну.
— Подожди! — Цукуё тут же приходит в волнение. — Я ведь совсем не знаю, что мне делать…
— Пфф, импровизируй. С таким опытом это несложно.
— Опытом? Каким ещё… — договорить она не успевает. В этот момент дверь отъезжает в сторону, открывая взору миловидную особу.
— Добро пожаловать. — Девушка вежливо кланяется и переводит взгляд на мужчину. — Так это вы, Гинтоки-сама. Я услышала знакомый голос и решила посмотреть, кто к нам пришёл. А вы… — Теперь она смотрит прямо на Цукуё, и та неосознанно подмечает, как красиво сочетается вишнёвый цвет глаз с изумрудными переливами волос.
— А это Цукуё, моя девушка. — Саката по-свойски хлопает её по плечу, улыбаясь во все тридцать два зуба. Становится очень неловко, и мужская рука, позабытая на девичьей талии, отнюдь не способствует прояснению ума.
— О-очень приятно, — лопочет Цукки, чувствуя, как от волнения щёки занимаются алой зарёй.
— Взаимно. Меня зовут Тама. — Девушка слегка улыбается, в её глазах — безмятежное спокойствие, усмиряющее всколыхнувшую было тревогу. И правда, чего она так распереживалась?
Тама отстраняется от входа, жестом предлагая посетителям войти. Цукуё отгоняет прочь призрачные опасения, и ступает внутрь, несмело озираясь по сторонам.
Что ж, на место экзекуции бар не походит. Обстановка старомодная, простенькая, но уютная, в лучших традициях семейных ресторанчиков, хозяева которых и работают, и живут в одном и том же доме, только на разных этажах.
Кроме Тамы в помещении обнаруживается ещё одно лицо, в новоприбывших совершенно не заинтересованное. Маленькая рыжая девочка в красном ципао* беззаботно удерживает над головой рисоварку, орудуя палочками с большим знанием дела.
Очевидно, Гинтоки не видит в столь скромном приёме повода для уныния, а потому уверенно увлекает Цукки за собой, подталкивая поближе к юной особе.
— Познакомься с Кагурой, главной статьёй расходов Ёродзуи. — Девочка кидает косой взгляд на Сакату, бегло проскальзывает глазами по Цукуё и, не найдя её персону хоть сколько-нибудь занимательнее поглощения риса, возвращается к прерванному занятию. — А это Цукки, моя подружка.
На этот раз Кагура выказывает больше благосклонности, удостаивая девушку пятью секундами безмолвного созерцания, по итогам которого выносит вердикт:
— Не похожа.
— Чего?
— На ведущую прогноза погоды не похожа, — скучающе поясняет девочка.
— Так вы тоже это заметили. — Образовавшаяся рядом Тама вопросительно смотрит на мужчину. — В мои данные занесено, что Гинтоки-сама бережёт себя только для неё.
— А вы ещё не знаете? — Гинтоки трагически хлюпает носом и надрывно продолжает: — Кецуно Ана покинула мир в цветущую пору весны, растворившись в лютой зимней метели. В этот раз мы упустили свой шанс, но я поклялся заткнуть все дырки в следующей жизни...
— Разве она не вышла замуж? — осведомляется пожилая женщина в чёрном кимоно, появившаяся из двери, ведущей во внутреннее помещение. Цукуё не может знать наверняка, но отчего-то кажется, что это и есть хозяйка бара, чьё имя встречает гостей на щитке у входа.
— Замужняя женщина, мёртвая — для мужчины это одно и то же. — Отмахивается Гинтоки. — Тебе ли не знать? Сколько лет ты носишь свой прах по свету? Скоро и кремация не понадобится: сама рассыплешься в горстку пепла…
Он хочет сказать что-то ещё, но неожиданно валится на пол. Непостижимо, но факт: люди всегда валятся на пол, когда об их головы разбивают тяжёлые бутылки.
— Значит, вы вместе? — уточняет Отосэ и, получив в ответ несмелое «да», закуривает сигарету. Смотрит на Цукуё долгим, внимательным взглядом, и кажется, словно видит её насквозь. Вздыхает, отворачивается к полке со спиртным и достаёт сакэ. — Ничего. Все мы совершаем ошибки и принимаем решения, которых потом стыдимся. Ты сможешь преодолеть этот период, а за ним начнётся светлая полоса и совершенно другая, счастливая жизнь.
С этими словами Отосэ ставит на стойку две пиалы, наливает сакэ себе и девушке, безмолвно предлагая выпить.
— Карга, ты что несёшь?! — Злой как чёрт Гинтоки наконец вскакивает с пола, что на минуту послужил опочивальней тяжело раненному. — Намекаешь, что со мной её жизнь страшнее стряпни Отаэ?!
Тут Сакате вновь вздумалось прилечь, в чём помогает хорошенькая девушка, чья сияющая улыбка и громовой кулак буквально сбивают мужчину с ног. Он и в себя не успевает прийти, как другая, менее дружелюбная, но не менее воинственная особа приставляет к горлу страдальца лезвие катаны.
— Гинтоки, ты — мой друг, но если не извинишься перед Таэ-чан, я преподнесу ей твою голову в качестве трофея*.
— Кьюбей-сан, пожалуйста, успокойтесь! — В беседу вмешивается обеспокоенный мальчик в очках. — Вы не можете убить Гин-сана, он ещё не выплатил нам жалование за… — Он останавливается, прикидывает что-то в уме, высчитывает на пальцах, а после совершенно успокаивается, добродушно заключая: — Так он ни разу и не платил. Заканчивайте то, что начали, мы сможем получить деньги, распродав его органы.
— В другой раз я бы сказал, что это незаконно, и мне как офицеру полиции придётся вас арестовать, — за стойку бара подсаживается красивый юноша в форме и с почтительным любопытством наблюдает за разыгравшейся сценой, — но моя смена уже подошла к концу. Данна, хорошая сегодня погода, не правда ли?
— Вот видишь, — чуть сиплый от табака голос Отосэ выводит Цукуё из состояния, близкого к трансу, — небо уже проясняется, а тучи рассеиваются в лучах солнца.
Как по команде, присутствующие оборачиваются к хозяйке, и только тогда замечают лицо, что не успело примелькаться на их празднике жизни.
— А вы... — удивлённая Отаэ первой подаёт голос, явно предлагая Цукки перехватить инициативу и представиться самой. Однако девушка столь повержена происходящими на её глазах коллизиями, что не может вымолвить и слова.
— Это моя девушка, Цукуё, — хрипит позабытый всеми Гинтоки.
Время в ареале, ограниченном пределами слышимости его голоса, ставит мир на «стоп». По выражениям лиц почтенного собрания можно составить градиент, демонстрирующий богатство мимики удивлённого человека. Высшим проявлением оного любезно делится мальчика в очках. Будучи не в состоянии определиться с цветом щёк, он мечется между пламенеющим хвостом кометы и серостью потолочной побелки. С трясущихся губ срывается слабый писк, и лишь чудо служит опорой ослабевшим ногам, что так и зовут лечь позагорать рядом с Гинтоки. Отаэ реагирует гораздо сдержаннее, часто хлопая ресницами и прижимая ладошку к губам, а Кьюбей подозрительно выгибает бровь, меряя Сакату недоверчивым взглядом. Завершающим штрихом картины становится молодой полицейский, которого до того трогает ошеломительная весть, что он даже прослезился, пока зевал.
Но тут буря человеческих чувств резко сменяется штилем. Взгляды присутствующих устремляются к Цукуё и они синхронно выдают:
— Соболезнуем твоему горю.
— Да вы издеваетесь?! — Гинтоки так зол, что даже лезвие у горла перестаёт внушать должный трепет.
Однако никто из приятелей не обращает внимания на его пыхтения. Кьюбей наконец оставляет попытку жертвоприношения во имя девичьей чести, подходит к Отаэ и ободряюще похлопывает по плечу. Подруга слабо улыбается и скорбно качает головой, тихонько приговаривая: «Такая молодая… Бедняжка…» Под удручённые шепотки и редкие всхлипы девушки удаляются за свободный столик.
— Гин-сан, я в вас разочарован. Цукуё-сан, — мальчик в очках смотрит так серьёзно, словно выступает ответчиком за грехи разорившейся компании, — мне очень жаль. Не знаю, что он вам наговорил и как представился, но вы должны понимать: патриоты не приносят доходов. Возможно, Гин-сан рассказывал, что является главой крупного концерна, но в действительности Ёродзуя разрабатывает только один продукт — растущую долговую яму за проигрыши в пачинко… Ох, надеюсь, он ещё не предлагал вам совершить взнос в это выгодное дело…
— У меня к вам несколько вопросов, — вмешивается служитель органов правопорядка, доставая ручку и блокнот. — Ваша фамилия? Дата рождения? Назовите свой адрес и контактный телефон. И не выезжайте из города в следующем месяце. Если в ближайшую пару недель данна бесследно исчезнет, а в полицию поступят сведения о неопознанном трупе, мы будем знать, с кого начать…
— Сого, не пугай бедную девушку, ей и без того тошно. — Рядом вырисовываются ещё двое мужчин, облачённых в форму. Первый — высокий и улыбчивый, второй — хмурый тип, смолящий сигаретой. Слово держит тот, что излучает радостное благодушие: — Ничего не бойтесь, я, шеф полиции Кондо Исао, обещаю всегда прийти на помощь. Мы давно следим за Гин-саном, и если однажды вы сочтёте, что его лохматость угрожает вашей жизни, — обращайтесь немедля, закон вас поддержит!
— Вот значит как, да? — Улыбка Гинтоки столь приятна глазу, что её обладатель рискует сыскать срок по статье «Незаконное хранение оружия». — Значит, уже забыл, как мы начинали, карабкаясь к вершине вместе, да, Иса-ОУ! Или лучше называть тебя «хосткар»?
— Это в прошлом. — Исао качает головой, отгоняя лиричное настроение, вызванное ностальгией по дням давно минувшей славы. — Отныне и навек у руля моего сердца правит Отаэ-сан, только она может кататься в этом седле, разъезжая по ложу любви…
Постепенно Цукуё понимает, в чём тут дело. Должно быть, этот пол — святая святых, и каждый благородный муж жаждет приложиться к нему пустым лбом. Но дилетантский способ добровольно склонить голову тут не подходит, и оттого всякий посвящённый считает первейшим долгом изыскать дичайший способ засвидетельствовать полу почтение.
Если то и есть высшая цель, то Кондо достигает её не менее изящным путём, чем Гинтоки. От удара пришвартовавшей к его голове пепельницы мужчина совершает головокружительный четверной тулуп, способный пристыдить любого фигуриста, после чего валится наземь. Кагура вскидывает в воздух табличку «10.0» и отправляет её тем же маршрутом, коим ранее следовала пепельница, после чего бежит к Отаэ с восторженными возгласами, восхваляя отлаженный бросок анэго.
Меж тем мрачный тип с сигаретой занимает освобождённое девочкой место у бара. Отосэ не задаёт вопросов, а лишь ставит на стойку чашку риса. Мужчина лезет во внутренний карман пиджака, извлекает из него пластиковую бутыль с майонезом и уже заносит руку, когда солнце в очах Цукки меркнет. Точнее, его гасит ладонь, опущенная на глаза, как шоры на окна.
— Сдурел?! Ты чем тычешь в лицо моей девушке, чёртов извращенец?! — Обозлённый голос Сакаты звучит прямо над ухом, подсказывая единственно верный ответ к вопросу «кто выключил свет?»
— Чего?! Совсем больной или как?! Дай спокойно поесть, кучерявый псих!
— Да пожалуйста, ешь сколько угодно, Хиджиката-кун, только не здесь. Специально для тебя придумали целую сеть ресторанов под названием «помойное вёдро». Туда тебе и дорога.
— Уж кто бы говорил, бобовая куча! Готов спорить, эта девушка просто не в курсе, что играет в твоей жизни второстепенную роль, пока ведущая партия отдана сахарному диабету!
— Сахарный диабет? Так вот как ты представляешь меня друзьям, любимый!
Свет врывается в её мир так же неожиданно, как и отключается. Цукуё в замешательстве глядит, как её гипотетический мужчина обнимается с пылкой особой, что так и льнёт к груди протестующего Сакаты.
— Так это она, да? — щебечет дева, презрительно косясь на Цукки. — Фу, какая уродина, даже ревновать не к чему. Но, Гин-сан, знай: я не против. Пусть эта кошёлка ошивается рядом, служа прикрытием нашей тайной страсти.
— Кхм, Аямэ, я просто уточню: ты ещё помнишь, что замужем? — вопрос озвучивает скучающий субъект в синем плаще, обременённый богатой шевелюрой и свежим выпуском JUMP в правой руке.
— Хаттори, предлагаю обмен. — Саката устал нежничать, отпихивая лезущую с поцелуями Аямэ только руками, и шлёт ей пару ласковых пинков. — Я отдаю тебе жену, а ты мне — журнал.
— Хочешь уравнять в цене мою жену и JUMP? Это шутка? Ты бы ещё тёщей завлекал, дурень, — фыркает мужчина и отходит в сторону, довольствуясь победным чтением в углу бара.
— Ха-ха-ха-ха-ха-ха! — Взрыв смеха заставляет Цукуё подпрыгнуть на месте. С бешено колотящимся сердцем она оборачивается на страшный звук, пронзивший слух свистом пулемётной очереди. Её встречает блеск солнцезащитных очков и слепящая улыбка, от которой и самой хочется спрятаться за тёмными стёклами. — И не стыдно за себя, а, Кинтоки? Лапаешь другую на глазах у подружки. Впрочем, куда тебе… Одзё-сан, — а это, видимо, реплика к ней, — вы обворожительны. Забудьте о том хлипком судёнышке, которое обещал вам этот олух, и я, Сакамото Тацума, с удовольствием прокачу вас на собственной барже…
В этот раз благодать сходит сразу на двоих, и Аямэ, выпущенная снарядом в Тацуму, погребает его под тяжестью собственной кормы.
Гинтоки стоит к Цукуё спиной. Видеть его лицо вне её скромных возможностей, однако девушке кажется, будто она слышит какой-то странный звук… Рычание?
Цукуё трясёт головой, борясь с шумом тем же нехитрым способом, какой помогает избавиться от попавшей в уши воды. И получается. Когда она останавливается, низкий горловой рокот перестаёт тревожить слух. А был ли он вообще? Может, ей просто почудилось?
Но поразмыслить всласть не удаётся. В следующий миг по телу пробегает волна мурашек, словно под платье заполз мышонок и теперь семенит маленькими цепкими лапами, покалывая кожу коготками. Гинтоки крепче сжимает её ладонь и она чувствует, как что-то неведомое оплетает сердце, как полевой вьюнок обнимает ствол молодого дерева. Расплескавшиеся в сердце волны смятения пугают неизвестностью. Разве так и должно быть? Разве можно просто взять кого-то за руку и вдруг потерять из виду весь мир, приобретя взамен тепло чужих прикосновений?
— Мы уходим, — отрывисто командует Гинтоки, и даже Цукуё, потерявшаяся в собственных ощущениях, слышит в его голосе раздражение и холод, чуждые её переживаниям. Это отрезвляет голову, и девушка вздыхает, убеждая себя, что от облегчения. И правда, самое время закончить это бесполезное представление…
— Так это твоя девушка, Гинтоки? — Восхищённый возглас принадлежит мужчине с внешностью прирождённого аристократа. Утончённые черты лица, проницательный взгляд из-под выразительно поблёскивающих стёкол пенсне, густая поросль закрученных усов того же смолянисто-чёрного цвета, что и шелковистые волосы, фрак, белые перчатки, лакированные ботинки, трость, цилиндр, уткоподобный монстр за спиной… Минутку, что?!
— Да она настоящая красавица! — восклицает джентльмен, и усы, заражённые неподдельным вдохновением его чувств, спешно покидают отведённое им место, соскочив из-под благородного носа на блестящий носок благородных ботинок. — И наверняка вся в мать. Хотел бы я поближе познакомиться с этой почтенной леди и узнать, что она вдова…
Кулак Сакаты опускается на цилиндр с шумом молота, бьющего по наковальне.
— Гинтоки, ты что делаешь?! — кричит шатающийся мужчина, силясь стащить поглотившую его голову шляпу.
— О, Зура, так это ты. А я и не узнал.
— Зура джанай, сэр Ланзурлот да! — оскорблённо вскрикивает мужчина, наконец-то освободившись из пасти пожравшего голову цилиндра. — Мы здесь под прикрытием, — добавил он шёпотом, косясь в сторону мирно ужинавших полицейских. — Элизабет нечего опасаться: с этой трубкой и бабочкой на шее её невозможно узнать. Но я должен быть осторожен, иначе ищейки обо всём догадаются и схватят нас… Эй, Такасуги, иди сюда! — во всю мощь лёгких орёт конспиратор, не мало не заботясь о всеобщем внимании, прикованном к его персоне. — Гинтоки хочет представить тебе свою подружку.
— Подружку? — скучающе переспрашивает красивый темноволосый мужчина, чей левый глаз скрыт повязкой. — Вот ещё. Я не собираюсь знакомиться с резиновой куклой.
— Эй, клоп, подними голову к небу и сам всё увидишь. Если, конечно, не боишься умереть от зависти, как блоха от дихлофоса, — самодовольно тянет Саката, стаскивая Цукуё со стула и собственнически притыкая себе под бок. Девушка не слишком рада подобным поползновениям, но было бы странно начать возмущаться только сейчас, а потому она мужественно терпит довольные смешки кавалера, свистящие над ухом.
— Не знаю, где ты нашёл эту смертницу, — спокойно говорит Такасуги, не глядя в их сторону, — зато знаю, что ни одна девушка не станет с тобой встречаться, даже если предложить ей за работу деньги.
— Ха-ха-ха, Саката-сан, вас урыли! — Громко хохочет черноокая дива с кошачьими ушами, играя кустистыми бровями, до боли напоминающими сбежавшие усы Зуры. — Вы только посмотрите на свою девушку: у неё такое лицо, будто она обнимается с Джабба Хаттом.
— Не удивительно, когда перед ней такая рожа. Вот, милая, теперь и ты убедилась, что Катарина Девон* не самая страшная из всех существующих на свете Катарин, — язвительно парирует Гинтоки. И отодвигается.
И тут Цукуё понимает: слова друзей его задевают. Он хочет оставаться невозмутимым, встречая колкости ответными остротами, но договор с самим собой проходит не так гладко, как хотелось бы. Цукки порывается что-то сделать, как-то поправить ситуацию, но не успевает и рта раскрыть, когда Катарина в бешенстве орёт:
— Тэмэ! Посмотрим, что ты скажешь на это!
Тут она выхватывает из-за спины журнал, обложку которого оккупировала смелая дамочка на лошади, облачённая в ковбойскую шляпу, сапоги с бахромой и… хмм… бронзовый загар? ласковый луч закатного солнца? ветер привольных прерий? Ах, нет же, есть ещё кожаный ремень с прикреплённой кобурой, который просто потерялся за жаркими бёдрами, щедро смазанными маслом для тела.
Цукуё до того увлекается созерцанием обнажённой красы, что не сразу замечает гнетущую атмосферу, воцарившуюся в баре.
— Г-где ты его..? — начинает было Гинтоки, но Катарин бесцеремонно обрывает.
— Я искала заначку, чтобы прикарманить себе… то есть взять в уплату за аренду! Но вместо этого в ящике стола нашла грязные, отвратительные доказательства вашей озабоченности! Саката-сан, вы худший из всех мужчин!
— Гин-чан, зачем тебе нужен журнал с голыми тётками? Я ни разу не видела, чтобы ты его читал, — озадаченно спрашивает Кагура.
— Кагура-чан… ты… мы... — мальчик в очках запинается, трясясь то ли от возмущения, то ли от смущения.
— Шин-чан, не мучай себя. — Отаэ ласково гладит его по голове. — Гин-сан, — от взгляда девушки в тёплый летний день врывается холодная зимняя стужа, — не могу сказать, что удивлена, но при живой-то девушке… Как же это гадко…
— Спасибо, Отаэ, не думала, что ты так обо мне переживаешь. — Растроганно хлюпает носом Аямэ и вдруг вскакивает с места, вереща: — Гин-сан, что за игру ты ведёшь?! Сначала эта бабёнка, теперь плейбой… Хочешь унизить меня, поставить на колени, сломит тело и дух?! О, ты же знаешь, как это заводит! Возьми верёвку и плеть и давай сделаем это одновременно!..
Разглагольствования прерывает смачный хук слева прямо по солнечному сплетению от Отаэ.
— Хаттори-сан, пожалуйста, успокойте свою жену. Неужели вы позабыли дать ей дневную дозу транквилизатора? — певуче осведомляется девушка. — Думаю, Кагуре-чан стоит переехать к нам, а Гин-сану — совершить паломничество по буддийским святыням, чтобы очиститься от скверны и похоти…
— Он мой.
Цукуё требуется время, много-много времени, чтобы самой услышать и понять смысл сказанных слов. Тишина липнет к телу, закладывает уши клочьями ваты. В одно мгновение из незаметного предмета интерьера вроде стула или стола, она обратилась в центр вселенной, вокруг которого живёт и движется весь бар. Девушка чувствует, как по лицу гуляют удивлённые взгляды, и неожиданно понимает, что впервые кого-то волнует не её внешность и светлые волосы, а то, что она делает и говорит.
— Этот журнал принадлежит мне. — Цукки ничего не стоит играть в убийственное спокойствие, этот талант она развивала годами. — Я дала его Гинтоки почитать.
А тишина, оказывается, не такая уж и тихая, и взгляды могут кричать громче десятков голосов. Чего только стоит взор её благоверного, заглушающий даже роящиеся в голове мысли.
Присутствующие аккуратно подбираются ближе, образуя вокруг парочки полукруг.
— Ваш? — в замешательстве переспрашивает Отаэ. — Но зачем… зачем вам покупать такое… чтиво?
— О, в нём печатают прекрасные фотографии нижнего белья. — Цукуё протягивает руку к Катарин, и та покорно вкладывает в раскрытую ладонь журнал. Девушка листает глянцевые страницы, равнодушно пропуская медсестёр, горничных, школьниц, официанток, служащих полиции, стюардесс, пока наконец не находит то, что нужно, поворачивая картинку к окружающим. — Обычная реклама никогда не представит таких эффектных ракурсов, а тут всё сразу видно.
О да, видно, и до того хорошо, что поначалу можно не заметить, что у модели кроме тела есть ещё и голова. От этих знойных округлостей с полупрозрачным пунктиром шифоновых ленточек, рядящихся приличной комбинацией, голову так и ведёт в сторону, а маршрут взгляда вечно норовит сбиться с намеченного курса.
— И поэтому вы захотели отдать журнал Гинтоки? — с подозрением уточняет Кьюбей.
— Нет. На самом деле меня заинтересовала одна статья… — Цукуё вновь пускается в поиски, стараясь приметить хоть один приличный заголовок. «Секреты любви после 50», «Топ-10 лучших лав-отелей Токио», «Заметки от гуру БДСМ», «Игрушки для подушки», «Как превратить эротический фетиш в фишку»… Не то, не то, не то… О, вот оно! — «Самые популярные причёски…» — звучно начинает Цукки, но осекается. Ками-сама, ну почему она выхватила только начало названия, не дойдя до конца? Но делать нечего, и она покорно дочитывает: — «…для промежности». Сложно поверить, но они весьма изобретательны. Особенно если использовать окраску.
Девушка не слишком спешит оторваться от созерцания иллюстрированного перечня вариантов, хотя их изучение не приносит ей большого удовольствия. Но лучше это, чем встретить каменные лица людей, с чьего молчаливого согласия она только что стала конченной извращенкой.
— Странно… — В мире, осиротевшем без звуков, хриплый голос Хиджикаты слышится как пение ангелов. — Кажется, это действительно его девушка…
«Женись на ней»; «Сейчас же»; «Иначе убежит» — советуют три резво меняющиеся таблички Элизабет.
— Не сегодня. — Качает головой Цукуё. — Мне всё ещё надо готовиться к экзамену. Так что я, пожалуй, пойду.
Она вопросительно смотрит на Гинтоки, намекая, что им пора заканчивать, но его мысли блуждают где-то далеко-далеко, воспарив над грешной оболочкой. Она отводит взгляд, переминается с ноги на ногу, но всё-таки решается и…
— До встречи, — неуверенно роняет девушка, подаётся вперёд и быстро, пока ещё не успела передумать, целует в щёку. А впрочем, какой же это поцелуй? Этак цыплёнок, нахохлив жёлтый пушок, клюёт соседа по гнезду. Или рыба, выкатив круглые глаза, задевает плавником морской коралл. Или люди сталкиваются лицом к лицу при повороте за угол, тут же смущаясь и спешно расходясь…
Этим и утешается Цукки, пока мчится по вечерним улицам, уверяя себя, что виной всему летний зной. Тёплый воздух струится вдоль прогретых солнечными лучами дорог, ничуть не тревожась, что на место дневного светила давно пришла луна. Цукуё трясёт головой, хмурится, досадуя на внутренний голос, споря, доказывая, уговаривая и напоминая себе, что июль — самый жаркий месяц. Всегда, из года в год. И вспоминания тут совершенно ни при чём. Да она уже и не помнит вовсе, каково это — стоять к нему близко-близко, поймать серьёзный взгляд, почувствовать мимолётное прикосновение к запястью и сбежать прежде, чем он успевает её удержать…
«Нет, это не важно, совсем не важно, — упрямо твердит девушка. — Это не мой мир. В моей жизни самое главное событие — это экзамен, послезавтра, очень ответственный и серьёзный. Я должна быть к нему готова. И к тому, что мы больше никогда не встретимся».
Она замедляет шаг и успокаивается, потому что знает: это правда. Доходит до дома пешком часам к одиннадцати и сразу ложиться спать. На следующее утро встаёт пораньше и весь день готовится, не выходя из дома. На экзамене заканчивает заполнять бланк за пять минут до конца отведённого времени, а позже выходит из аудитории с мыслью, что ожидала заданий посложнее.
А потом тянется вереница дней, одинаковых, серых, пустых, никаких.
И вдруг — телефонный звонок. Цукки снимает трубку, слышит голос Гинтоки и первые минуты даже не понимает, что он говорит. Не понимает до тех пор, пока он трижды не повторяет вопрос, после чего устало осведомляется, не упала ли она в счастливый обморок от того, что он вновь предлагает ей встретиться…
Фэй Валентайн и Эйн — герои из «Ковбоя Бибопа», выглядят так — img1.joyreactor.cc/pics/comment/KR0NPR1NZ-Faye-...
и этак — f.kinozon.tv/кадры/537742/Ковбой_Бибоп-1.jpg
Ципао — традиционное китайское платье с высоким воротником.
...преподнесу ей твою голову в качестве трофея — такой обычай бытовал между самураем и его господином в годы войны.
Катарина Девон — героиня «One Piece», имеющая следующий вид —
img1.wikia.nocookie.net/__cb20140128155906/onep...