Поводов, побудивших к написанию истории, имелось две штуки. Первый — страшное возмущение, которое накипело от тотального коверкания в фандоме характера Цукуё. Я искренне не понимаю, чем руководствуются авторы фиков, когда вкладывают в её реплики истеричные фразочки, вроде: "Не сравнивай меня с проститутками, я не какая-то падшая женщина!" Чем эти изумительные люди читали/смотрели оригинал? Тот самый, в котором Цукуё ещё в первую ёшиварскую арку открыто сообщила, что стала лидером Хьякко не из-за того, что презирает работу куртизанок? Её единственной целью была защита Хиновы, позже переросшая в опеку и над остальными девушками. Где и когда Цукуё уничижительно отзывалась о работе куртизанок, ставила себя выше, относилась к обитательницам весёлого квартала с презрением и отвращением? Помогите, пожалуйста, увидеть эти великолепные сцены, которые мой мозг отфильтровал за ненадобностью.
Впрочем, признаю, что любые попытки изменить общественное мнение обречены на провал по той просто причине, что у ГинЦу очень узкий круг почитателей. А кто ещё будет знакомиться с содержанием этого фика? Любители ОкиКагу и ХиджиГина? Ха-ха-ха и ещё раз ха. И в данном случае читательская позиция удивления не вызывает. Если бы ко мне заявились радостные советчики, принёсшие благую весть о появлении на просторах интернета какого-нибудь восхитительного яойного фанфика, достоверного с исторической точки зрения, насыщенного фирменным юмором, соблюдающего канонные характеры и т.д. и т.п., я бы всё равно не взялась его читать. Яой — это жанр, который я могу воспринимать исключительно в стёбном контексте. Любые намёки на серьёзность трепетных чувств между двумя мужчинами (в фандоме, а не в реальной жизни) вызывают желание биться головой о стены. Если у человека столь же острая аллергия на гетный пейринг Гина с Цукки, то я понимаю, почему он не рвётся что-либо по нему читать.
Вторая же причина появления фика на свет имеет под собой бессознательные посылы мозга. Все знают сотни историй о том, как часто сны становились источником идеи. В случае с данной работой именно так и произошло. Первая и вторая главы написаны в тот же день, когда мне приснилась сцена, которой полагалось лечь в основу финала фанфика... Но знаете, что получилось в итоге? В итоге этой сцены в 9 главе так и не оказалось XD Я даже подумывала о том, чтобы выпустить альтернативный финал "Febris", который бы всё-таки закрутился вокруг изначально запланированного эпизода. Впрочем, учитывая, что от этой работы веет бессмысленностью, ибо вряд ли кого-то до такой степени заинтересует сиё творение, план канул в лету окончательно. Ну или почти...
Глава разбита на две части, ибо too much. А ещё у неё немножко изменились жанры, хотя это и не суть.
Ссылка на первую часть финальной главы — ficbook.net/readfic/3904599/10718951#part_conte...
Название: Febris remittens
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Бета: Цумари
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Предупреждения: ООС
Рейтинг: R
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: Гет, Юмор, Романтика, Психология, Hurt/comfort
Статус: в процессе (9 глав, часть 1)
Размер: миди
Размещение: исключительно с согласия автора и с этой шапкой
Глава 9.1. О яблоках и силе притяжения
Ньютон открыл закон тяготения, когда ему на голову свалилось яблоко. И пусть махровые скептики, жаждущие попрания общественных устоев, удавятся от злобы, когда их снобистское карканье «не было такого!» увянет средь соловьиных трелей, что славят одну только истину. Горе тем глупцам, что вечно тыкают костлявым пальцем в засаленные страницы какой-то чахлой монографии и с видом знатоков поправляют на носу надтреснувшие от их учёности очки: «Да вы сами посмотрите! Вот здесь Ньютон ясно написал, что падение яблока послужило вдохновением теории. Но нигде, решительно нигде нет и строчки, будто бы фрукт прошёлся ему прямо по макушке!»
Если жизнь предложит вам компанию такого тщедушного бедолаги, не сердитесь на его клевету против правды, а отнеситесь к нему со всем возможным участием и состраданием. Этот несчастный дурачок, обделённый фантазией, всю жизнь питался крошками с чужого стола, а потому педантично придираться к словам и слепо пресмыкаться перед каждой написанной буквой — это и есть потолок его так называемого «знания». За весь свой век он даже не помышлял о том, чтобы расстегнуть тугой ремень скованности мысли и низвергнуть с пьедестала предрассудки, давящие на его человеческое достоинство подобно узким штанам. Незыблемой гранитной скалой тянется вверх лишь его самомнение, та единственная гордость, которую ещё можно без стыда продемонстрировать миру. Прочее хозяйство давно поникло и завяло, забрав в мир иной мечты хоть раз приложить к шляпке гвоздя молот своего интеллекта, хотя бы единожды покуситься отвёрткой таинства на шуруп откровений. Так он и умрёт, не породив ни одной идеи, не зачав в чьём-нибудь сознании целую плеяду потомков и продолжателей его мысли.
Саката Гинтоки искренне радовался, что не относится к подобным печальным мужам, достойным лишь жалости. Всем своим юношеским сердцем он верил в мечту и пленительный идеал, а потому яблоки, пикирующие на голову Ньютона, казались ему ничуть не менее реальными, чем плоды, что с упоением поедал Луппу из «Песс ноте». Кроме того, он и по личному богатому опыту знал, как велика вероятность стать мишенью подобной внезапной атаки с воздуха. Яблоки, ха! Ему однажды врезала по лбу книга, да ещё какая!..
То был обычный серый день обычной тухлой недели обычного месяца бесцельного существования Ёродзуи. Серебряная самурайская душа жаждала подвигов и перемен к лучшему, но великие помыслы неизменно спотыкались о труху жизни, намертво прибивая тело благородного воина к дивану. Только небо знает, сколько пота, слёз и крови пролилось прежде, чем героические порывы слились воедино, и Гинтоки наконец-то уговорил себя встать и дойти до туалета. И вот когда он только-только царственно возложил утомлённые долгими скитаниями чресла на фаянсовый трон, случилось нечто невообразимое.
Вдруг откуда ни возьмись над белобрысой макушкой воссияла книга и, для приличия повисев в воздухе с полминуты, проехалась острым углом по ничего не понимающей голове. Рухнувший на пол фолиант сам собой раскрылся на произвольной странице, принуждая невольного свидетеля своего разнузданного поведения скользнуть взглядом вглубь выведенных строк. И тут, ровно в тот же самый момент Саката наткнулся неискушённым взором на — в это решительно невозможно поверить! — совокупляющуюся пару. Потрясение оказалось столь велико, что не верящий глазам мужчина был вынужден подобрать книгу и изучить её поближе.
С этой потрясающей и невероятной череды совершенно случайных и необъяснимых событий началось знакомство Гинтоки с древнекитайским трактатом, посвящённым таинствам межполовой любви. Само собой, по собственной воле он бы никогда не взял подобное чтиво в руки. Его помыслы светились чистотой, как очи младенца, и его совсем, ну прямо-таки ни чуточку не интересовали все эти пристрастные описания секретов и техник, овладев которыми достойный господин может свести с ума любую хорошенькую девицу. И если бы некий пересмешник осмелился усомниться в добрых намерениях и честном имени Гин-сана, то встретил бы самый гневный и решительный отпор своим непристойным намёкам. Подозревать в распутстве Сакату — то же самое, что не верить в искренность оправданий цветущей особы, совершенно случайно зашедшей на кухню после полуночи, и настаивавшую, что понятия не имеет, как это в её руках очутилась целая тарелка с тортами, пирожными, мороженым и зажаренной на костре кабаньей ногой. Согласитесь, это больше веет мистикой и таинством тёмного времени суток, когда всё, в том числе и сознание человека, уходит в тень, и нисколько не свидетельствует об утраченной силе воли, подточенной строгой диетой длиною в целые сутки. Кто, кто этот бессердечный душегуб, что не дрогнет сердцем, удумав уличить эту невиннейшую из всех дев во лжи?
Сомнения губят сильных духом, а мысли человека — злейшие враги его. Так что если уж кто и не поверит в нравственную безукоризненность Гинтоки, так это в первую очередь изобличение его, не поверившего, личной испорченности и скверного воспитания. Да и потом, зачем Сакате вообще могли понадобиться эти бесполезные советы и рекомендации? В его окружении нет ни одной женщины, на которую можно положить глаз, не расплатившись за безрассудство сломанным носом. Вступая в контакт с этими фуриями, можно угодить лишь на одну единственную койку — больничную. Есть ещё вариант миновать госпиталь и сразу очутится в гробу в объятиях костлявой старушки с косой, но и подобное рандеву по каким-то весьма неопределённым причинам решительно не устраивало Гинтоки. Более того, после совершенно непреднамеренного знакомства с источником любовной науки Саката искренне сомневался, что, если бы на горизонте неожиданно замаячил объект его самой преданной и самой пылкой страсти, его обожаемая Кецуно Ана, и предложила утолить жажду прекрасного вместе с ней, он бы воспользовался предложенными советами.
На логичный вопрос «почему?» можно найти вполне закономерный ответ. Опуская хитросплетения тонкой философии и медицины в обрамлении из интригующих эвфемизмов, следует обратиться к самой сути. В качестве наглядного примера сгодится вот такая чудесная строка: «Когда управляешься с противником, нужно смотреть на него как на кусок черепицы или негодный камень, к себе же нужно относиться, как к золоту и нефриту. Если семя-цзин дрогнет, то нужно со всей поспешностью возвращаться на свою территорию. Когда управляешься с женщиной, нужно вести себя так, будто гнилыми поводьями управляешь лошадью, несущейся над глубокой пропастью, дно которой усеяно кинжалами, в которую рискуешь упасть». Прочтя эти строки впервые, Гинтоки долго морщил лоб в безуспешной попытке понять, каким образом можно распалить в партнёрше безудержный пламень страсти, если обращаться с ней, как с кобылой в истлевающей упряжи? Если бы женщинам действительно нравилось такое, то он, Саката Гинтоки, уже давно завладел титулом первого ловеласа на районе. Да и кто сходу объяснит, чем его взгляд дохлой рыбы хуже того выражения, с которым мужчина должен представлять вместо девушки кусок черепицы или негодный камень?
Одним словом, чем больше Гинтоки читал, тем в большее недоумение и раздражение приходил. Много, ох, много вопросов накопилось у него к авторам бесценного с точки зрения культуры, но совершенно нежизнеспособного в рамках реальности сочинения. Впрочем, кое-какая мысль всё же казалась понятной и близкой: любовный поединок между мужчиной и женщиной — это хорошо знакомая прогулка по краю и всё тот же самый театр военных действий.
Саката безрадостно вздохнул. А ведь он совсем недавно покинул одно поле боя и только-только вернулся на родную землю. И для чего? Чтобы сразу же броситься из огня да в полымя? Честное слово, он же сам себе не враг. Да и потом, почему это он должен бегать по округе и вылавливать из толпы мужиков сомнительного вида и в пух и прах разодетых куртизанок самую неприветливую и вздорную среди всех известных ему женщин? Говоря по чести, это ей следовало дожидаться его триумфального возвращения и первой бросаться навстречу победителю. В конце концов, это совершенно нормальное поведение для… друзей. В смысле, она же сама признала, что ей нравится проводить с ним время и бла-бла в том же духе. Так вот и вела бы себя по-дружески и хоть приличия ради узнала, как там у него дела и не помер ли ещё, пока честно воевал на пару с кучкой других идиотов против всего мира. Дурная женщина. И ни черта не милая.
А Ёшивара меж тем ничуть не изменилась. Этому кварталу всё равно, какие игры ведут населяющие его муравьи. Король Ночи Хосен и его железный занавес от внешнего мира? Пожалуйста. Разгул преступности во главе с бывшим элитным шиноби из Онивабан? На здоровье. Любовные трагедии куртизанок и помешательства из-за наркотика? Ни в чём себе не отказывайте. Для Ёшивары нет никакой разницы между миром и войной, горестями и радостями. Как она стояла, так стоит и будет стоять, продолжая жить своей жизнью. И плевать она хотела на мнение своих обитателей, посетителей или жителей поверхности. Сколько раз она горела, сколько раз прожорливое пламя оставляло её ни с чем? И ничего, каждый раз находились «добрые люди», готовые протянуть руку помощи и вложить финансы, отстраивая весёлый квартал заново, ещё больше, ещё краше и наряднее. Пора бы уже понять, что плюс-минус один-два человека в Ёшиваре ничего не изменят и не решат.
Гинтоки шёл, оглядываясь по сторонам, без особого интереса изучая открывшуюся перед ним картину. Не похоже, будто бы с его последнего визита «Весёлое поле» успело отчаянно соскучиться по своему спасителю. Да что там, вряд ли тут кто-то вообще ощутил нехватку и острую потребность в его героическом присутствии.
Унылость настроения достигла своего апогея. Серьёзно, что он тут забыл? Ведь с ходу совершенно ясно: стражи Хьякко не дремлют, неустанно следя за порядком и пресекая любые нарушения местных законов. Стало быть, невзгоды не точат их боевой дух, они полны решимости и веры, им есть на кого равняться и за кем следовать. Значит, этот кто-то жив-здоров, и, следовательно, Сакате совершенно не обязательно выискивать знакомый силуэт в толпе, дабы удостовериться, что с ней всё хорошо.
Устало вздохнув, Гинтоки развернулся и поплёлся назад. Только время зря потерял. В его планы на вечер вовсе не входили личные встречи и ни к чему не обязывавшая болтовня, которой по законам жанра предстояло закончиться побоями и увечьями от тяжёлой женской руки. Нет уж, на общение с госпожой Шинигами Таю он согласится лишь тогда, когда будет готов морально и физически к очередным торчащим из головы кунаям и острым каблукам, летящим прямо в лицо. Иными словами, вообще никогда.
— Эй, парни, вы посмотрите, какая тут горячая штучка!
— Ммм, крошка, когда я смотрю на тебя, у меня встаёт… — пошлый смешок с причмокиванием, — …встаёт вопрос: какая цена?
— Сколько возьмёшь, если мы попользуемся тобою втроём? В Ёшиваре есть акции, типа, привёл друзей и получил скидку на услуги? — Раздался противный гогот.
Гинтоки лениво повернул голову на звук, быстро оценил ситуацию и отвернулся. Ему везёт прямо как утопленнику. Сегодня явно не его день. И ведь только-только собрался спокойно убраться восвояси...
Болезненно скривившись, мужчина помотал головой: нет, определённо, его вмешательство совершенно излишне. Ещё прежде чем он увидел нарушителей вечернего спокойствия, их интонации и голоса, переходящие на тяжёлые придыхания и возбуждённые повизгивания, дали повод предположить, что разборки не отнимут у лидера Хьякко и двух минут. Так что мозг решительно проскандировал Сакате идти куда шёл, оставив сварливой женщине самой разбираться с не слишком проблемными поклонниками.
— Ну, чего молчишь?
— Должно быть, малышка просто обомлела от счастья, хи-хи-хи-хи.
— Ха-ха, пожалуй. Не каждый день такая удача. Да, кстати, чтобы лучше вжиться в роль, называй меня «мой господин». Ты всё поняла, детка?
— Да, мой господин! — радостно пропел Гинтоки, одновременно с этим отправляя своего господина на свидание со стеной ленивым пинком под зад. Два оставшихся товарища воззрились на зевающего самурая в искреннем шоке, сквозь который с каждым мгновением всё отчётливее проступали ярость и жажда отмщения за павшего смертью храбрых друга.
— Ты ещё кто такой, ублюдок?! — Затрясся в гневе невыразительный тип, делая шаг вперёд. — Я тебе мигом объясню, как влезать в дела самого…
Увы, Саката не отличался любознательностью по части имён покорённых им мужчин, а потому лишил соперника возможности представиться, легонько приласкав его в печень. Тот слабенько пискнул и разом осел на землю, хватаясь за зону поражения. Гинтоки даже стало жаль бедолагу: серьёзно, кто бы знал, что перед ним столь ранимая и утончённая натура?
— Ах, ты-ы-ы… — Мастер на все руки перевёл кислый взгляд на оставшегося на ногах участника трио, что ещё не испытал адской расплаты в пылу воцарившейся кровавой бойни: — Да ты, ты-ы-ы-ы…
— Ну да, приятель, ты прав, я — это я, — согласился Саката, индифферентно взирая на противника, — с твоими красноречивыми аргументами трудно спорить. Хотя мне и не понять, как ты разгадал тайну, что я храню уже не один десяток лет, — Мужчина вскинул бровь, недоверчиво наблюдая, как последний из могикан достаёт из-за пазухи складной нож. Чёрт, неудобно-то как, вынудил человека пойти на крайние меры.
Короткое стальное лезвие сверкнуло в воздухе, вобрав мягкое свечение развешанных по улице алых фонариков, и неумолимой дугой понеслось к груди озадаченного обидчика.
— Ай! — плаксиво воскликнул несостоявшийся вершитель праведного мщения, потирая ушибленную ладонь и уязвлённо глядя на девушку, что мгновение назад выбила оружие лёгким ударом по кисти: — За что?!
— Нечего играть с опасными игрушками, — назидательно провозгласила Цукки, послав нашкодившему посетителю весёлого квартала строгий взгляд. Тот понурил голову и буркнул неразборчивое «хай, окаа-сан», после чего поплёлся к остальным побитым жизнью несостоявшимся ночным кутилам.
Цукуё тихо вздохнула, смотря вслед удаляющейся с поля брани бравой троице. Затем, даже не составив себе труда повернуть к нему лицо, негромко спросила:
— И зачем ты их избил?
— Что? — гаркнул Саката. — У тебя были планы на вечер в компании трёх мушкетёров?
— Не болтай ерунды. — Девушка сложила руки на груди и перевела взгляд недовольных фиалковых глаз на мужчину. Однако стоило ей заприметить его собственное выражение, как возмущение тут же сменилось удивлением: — Гинтоки… Ты чего на меня так смотришь?
— Как «так»?
— Так… странно, — неуверенно откликнулась Цукки, всё больше и больше теряясь от этой совершенно незнакомой ей эмоции, написанной во всём облике собеседника.
— Странная здесь только ты! — раздражённо рявкнул Саката и уже открыл было рот, дабы продолжить мысль, однако искреннее изумление девушки остановило его на полпути. — Пфф, тоже мне… — только и прибавил он, после чего отвернулся и поспешно зашагал прочь.
— Гинтоки… — Цукуё с неожиданной прытью догнала его и встала прямо перед мужчиной. Глаза широко распахнуты, брови изогнулись дугой, рот чуть приоткрыт. Глядя на её недоумение, Саката и сам невольно замешкался, совершенно переставая улавливать суть происходящего: — Куда это ты собрался?
— Что значит — «куда»? Думаешь, у меня нет других дел, кроме как спасать безумцев, что по незнанию бредут в логово дракона? — Ни одного. На повестке дня не было ни одного жизненно важного дела, требовавшего его внимательнейшего участия. Но ей это знать совершенно не обязательно.
— Так ты пришёл на помощь не мне, а им?
— Конечно! Зачем помогать женщине, что с пол-оборота заводится в режим берсерка? Рука помощи нужна тем простачкам, которые не понимают, что за страшная ловушка выжидает за этой обманчиво привлекательной наживкой. Я всего лишь исполнил общественный долг, сберегая их от бесконечной боли и унижения, позволяя отделаться лёгким испугом.
— Вот как… — задумчиво изрекла Цукки, отводя взгляд в сторону. — Что ж, это кажется разумным.
Нет, не кажется! Что не так с этой девицей?! Иногда хочется подойти и постучать ей по голове, осведомившись, есть ли кто-нибудь дома? Серьёзно, с фасада Цукуё выглядит вполне разумной и цивилизованной девушкой, но стоит завернуть за угол, как в тебя летят вилы и копья прямиком из мрачного и чумного средневековья. Может, уже хватит воспевать приход поры соборов кафедральных и перепрыгнуть хотя бы к эпохе Просвещения?
— Тебе виднее, — язвительно проворковал Саката и вознамерился пройти дальше, миновав несносную женщину, оставив позади как её саму, так и ворох связанных с нею проблем.
Мягкая тёплая ладонь споро перехватила его руку, удерживая мужчину некрепко, но уверенно, разом заставив позабыть о попытке совершения бегства. Гинтоки развернулся, потрясённо уставившись на проявившую неожиданную инициативу девушку. Ни капли кокетства, ни грамма смущения или неловкости, только ровное дыхание и светлый взгляд ясных глаз.
— Напомни, когда я успела сказать, что ты свободен? Раз уж сам пришёл, то нечего отлынивать. — Цукуё заметно повеселела, наблюдая за расплывающимся по лицу Сакаты выражением глубочайшего шока. Не дав ему и минуты оклематься от несостыковок и нелогичностей в текущей ситуации, она чуть улыбнулась и потянула мужчину следом за собой: — Идём, угощу тебя парфе.
Если на минуту предположить, что люди сотворены неким демиургом, то очень интересно узнать, как именно протекает процесс создания? Существует ли конвейерное производство, где штампуют однообразных клонов, точно модельки Джаставэй? Или не всё так плохо, и мы имеем дело с тонкой ручной работой? Если да, то по каким критериям происходит назначение на должность главного мастера? Является ли он монополистом или же одним из многих индивидуальных предпринимателей, что ежедневно выкладываются по полной, дабы выстоять в постоянно растущей конкуренции?
Как много вопросов и ни одного достойного ответа. Хотя глядя на иных людей, хочется включить внутреннего Шерлока Холмса и попробовать разгадать тайну сотворения жизни.
Вот, к примеру, взять ту же Цукуё. Наверняка подходя к вопросу её производства, создатель планировал внедрить в массы образец, способный мгновенно утереть нос соперникам, заставив их сгорать от стыда за собственные кривые поделки. Окрылённый светозарным гением, маэстро проводил дни и ночи за чертежами и расчётами, бегал по лавкам и заказывал самые лучшие и самые дорогие детали и ингредиенты, тщательно проверял показания приборов и до блеска начищал утварь, необходимую для сложного ритуала.
И вот он — момент истины. Демиург кружит по лаборатории, щедрой рукой всыпая в бурлящий котёл пригоршню то одних, то других чудесных качеств, на ходу сочиняя речь благодарности за вручённую ему премию лучшего во вселенной человекотво́рца. Он благодарит маму и папу, дедушку и бабушку, собаку и пару золотых рыбок соседа, без которых немыслимы его достижения и заслуги. Все свои открытия он готов приписать их поддержке и участию, сердечному теплу и вере в его скромные силы. Спасибо вам, спасибо за каждый миг, каждый вдох и выдох, что внушали надежду быть значительным и полезным. Спасибо, о, спасибо, ведь только благодаря вашей посредственности мир узнал о существовании такого великолепного меня!
Творец замирает. Остался финальный штрих, последняя щепотка, зажатая в кулаке. Добавить её — и шедевр завершён. Но тут лицо создателя озаряет искра прозрения, и он неистово подбегает к окну, распахивает створки, разжимает ладонь и сдувает ароматную пыльцу прочь, рассеивая по воздуху. Да, именно так! Его идеал померкнет, если в нём не будет маленькой шероховатости и изъяна, крохотного недостатка, что выгодно оттенит блеск красок истинного совершенства… Так только лучше. Кстати, даже самому стало интересно, а что он только что выкинул? А то ведь увлёкся составлением хвалебной речи победителя и полностью потерял бдительность. Хммм… Да и шут с ним! Что бы там ни было, а одна единственная потеря ничего не изменит, ведь остальных благих черт пруд пруди!
Ха-ха. Бедный наивный идиот. Наверное, он долго кусал локти и бился в истерике, когда понял, какое качество собственноручно слил в унитаз, тем самым превратив ангелоподобную деву в исчадие ада. А всего-то и требовалось, что не оставлять напоследок ту первостепенную деталь, что способна уберечь Титаник от встречи с айсбергом — умеренность.
Казалось, будто любая из сторон Цукуё шла в комплекте с наречием «слишком»: слишком серьёзная, слишком вспыльчивая, слишком агрессивная, слишком ответственная, слишком независимая, слишком трудолюбивая, слишком страшная…
Этой девушке удавалось фактически невозможное — одновременно злить, пугать, смешить и навевать скуку. Злила неоправданная самонадеянность, пугала необузданная жестокость, смешила необъяснимая наивность, ну а скуку навевала чрезмерная правильность. Её общество бесконечно утомляло и грузило Сакату кучей совершенно надуманных забот. Для человека, чьими девизами по жизни служат призывы «лень — всему голова» и «лениться, лениться и ещё раз лениться», как завещал кто-то почти такой же ленивый, как и он сам, присутствие Цукки рядом было чревато самой беспросветной тоской и зудящим геморроем.
Она его не интересовала. Пусть другие сколько угодно цапаются и воюют за расширение зоны влияния и контроль над вражескими территориями, Гинтоки нет до этого никакого дела. У него есть собственный суверенитет, которым он никогда не поступится, есть Ёродзуя, JUMP, парфе и клубничное молоко. Ну и, конечно, есть его распрекрасная Кецуно Ана! Уже при одном только упоминании имени этой сказочной феи Саката расцветал, как сакура к началу апреля, заводя дифирамбы и трели, содержанию которых позавидует любой мартовский кот. Имя же лидера Хьякко вызывало лишь острое несварение и приступ мигрени. Разница слишком очевидна, чтобы её не замечать.
С Цукуё нельзя было находиться рядом дольше пяти минут, при этом не рискуя словить головой острый, как лезвие бритвы, кунай. Грань между состоянием смущения и готовностью линчевать на месте представлялась столь призрачной, что определить её неискушённым глазом становилось попросту невозможно. Любая неаккуратная шутка или намёк рождал в девушке страшное смятение, но стоило совершенно случайно выйти чуть дальше за границы нейтралитета — и ты уже не жилец. Риск — благородное дело, но только в том случае, если он хоть чуточку оправдан. Когда же стараться не из-за чего, то лучше поберечь время и силы на занятия более ценные. Серьёзно, кто будет вылезать из кожи вон ради вялотекущего развития отношений с самой унылой женщиной на свете? Это просто смешно.
Цукуё по праву заняла почётное место в одном ряду с его самыми страшными ночными кошмарами. Сколько раз во сне он вновь и вновь переживал те тяжкие душевные и телесные травмы, что в изобилии наносила ему жестокосердная таю? Особенно мучили видения, где она выпивала лишнего… Ну, то есть как лишнего… Капли никотина достаточно, чтобы убить лошадь; капли спиртного достаточно, чтобы убить в Цукки любые намёки на человечность и превратить её в демона войны и разрушения, покруче Бисямонтена*. Если бы не он, а в доску пьяная лидер Хьякко встречала монголов у берегов японских островов, команды на кораблях предпочли пустить судна на дно самостоятельно, едва заслышав раскаты нетрезвого рычания, и уже никогда более кочевники не стали помышлять о повторных самоубийственных вылазках. Так-то, господин бог войны, вам определённо есть чему поучиться у грозного стража Ёшивары.
Впрочем, ужасы, связанные с алкогольным угаром и неконтролируемыми приступами агрессии Цукуё, всё же не являлись самой проблемной частью сновидений. Вот когда жестокие избиения плавно перетекали в сцены истязания плоти иного характера, становилось совсем туго. Невыносимо реалистичные картинки опаляли до состояния горячечного бреда, ещё долго мельтеша перед глазами и после пробуждения. Очнувшись от лихорадочного сна, Гинтоки чувствовал себя так, словно живьём поджаривался на раскалённой сковородке. Слух продолжали дразнить протяжные и задыхающиеся стоны, руки с болезненной остротой помнили каждый изгиб и контур гибкого женского тела, вздыбленная жажда обладания отчаянно жгла и ныла, заставляя до крови кусать губы, лишь бы забыть её робкие и нежные ласки, несмелые поцелуи, которые возбуждали много сильнее любой искусности и умелости. И которых никогда не было.
Хорошо, что они виделись так редко. Если бы ему приходилось постоянно выслушивать всю эту чушь из серии «я отказалась от своей женственности тогда, когда появились эти шрамы», в один прекрасный день он бы вмиг снял с Цукуё эти розовые очки. Ну и попутно ещё пару лишних вещей. Для начала, это её кимоно. Совершенно бессмысленный предмет гардероба. Интересно, а Цукки хоть догадывается, насколько сильно эта тряпка компрометирует свою обладательницу? Или ей правда в голову не приходит, что и тонкий шёлк, дерзко очерчивающий каждую мягкую линию фигуры, и непозволительный разрез по бедру, обнажающий соблазнительно длинные ноги в пошлых сетчатых чулках — это прямой способ сказать мужчине «да», пусть даже вслух произносится лишь «нет»? Если Цукки правда не в курсе, Гин-сан всегда рад провести обстоятельный ликбез.
Но всё это, конечно, ерунда. Грёзы о порочных связях никак не взаимодействовали с реальностью, да и в суровых мужских буднях на подобные думы совершенно не оставалось времени. Проблемы и неприятности слишком любили многострадальную пятую точку ленивого самурая, а потому вываливались перед ним щедрой россыпью, фонтанируя как из рога изобилия. Такое внимание Гинтоки ничуть не льстило. Вот если бы его с тем же маниакальным упорством преследовали астрономические суммы денег, халявная выпивка с едой и красотки в бикини, тогда совсем другой разговор. Но, увы, с этим как-то не срослось.
Зато повседневная суета очень здорово справлялась с задачей отсекать лишние мысли. Да и чисто мужской принцип «если у тебя проблема — найди человека, которому ещё хуже, и разберись за него со всеми вопросами» действовал на «ура». При таком отношении к делу про собственные нерешённые, а подчас даже и несформулированные задачи Саката совершенно не вспоминал. Жизнь от этого сильно лучше не становилась, но зато и не стремилась с разбегу свалиться в самую глубокую и гиблую пропасть. Уже кое-что.
Однако за время его отсутствия произошли какие-то непоправимые изменения. Привычный мир словно перевернулся вверх дном, оставляя нерешённой тайну, кого из недругов винить в учинении коварных козней? Надо признать, зло проявило изрядную долю благоразумия, пожелав остаться инкогнито. За подобные выходки Гинтоки мог простить только после того, как предварительно закопает шутника в могилу.
Они с Цукки сидели в кафе. И будто бы мало того, что данное обстоятельство само по себе донельзя нелепо и смехотворно. Нет, в этом театре абсурда каждая деталь самозабвенно исполняла свою роль, соперничая за право нанести последний убийственный удар по здравому смыслу.
Начать стоило хоть с того же кафе. По правде говоря, Гинтоки пришлось сильно напрячь мозг, пустив в ход все отпущенные на его долю богатые возможности воображения, лишь бы не заподозрить это приличное заведение в несколько нездоровой атмосфере. Чтобы прояснить ситуацию, он совершенно ровно относился и к Ёшиваре, и к её жителям, не имея никаких претензий и попыток к нравственному морализаторству. Однако местный кафетерий вызывал в мужчине массу сомнений и неуловимое чувство, будто его пытаются одурачить, выдав за приличный ресторан нечто, начинающееся на «бор-», а заканчивающееся на «-дель». И в кои-то веки Саката твёрдо знал, что дело не в его личной испорченности.
Обволакивающий розовый свет вкрадчиво пробирался сквозь клубы дыма от зажжённых благовоний. С потолка свешивались переливающиеся гирлянды из многогранных алых кристаллов, выполненных в форме сердец. Очевидно, этот символ романтической любви являлся фишкой местных дизайнеров, ибо они с завидным старанием, достойным лучшего применения, сотворили из него затычку для каждой дырки интерьера. На вкус Гинтоки, получилось откровенно так себе. Вот если бы ключевой фигурой всех художеств назначили другой небезызвестный орган, что издревле служил прославлению культа плодородия, тема дырок и затычек обзавелась более глубоким раскрытием… Кхм…
Так вот, сердечки. Они разбежались повсюду, преображая форму светильников и оконных проёмов, спинок красных кожаных диванов и столешниц, торчащих из бокалов коктейльных трубочек и нанизанных на шпажки ломтиков фруктов. Розовобокие сердца, точно опасный штамм вируса, охотились за любой жертвой, победоносно помечая своим клеймом всякую доступную глазу поверхность. Незамысловатый орнамент ложился на стены, обтянутые тканевыми обоями, игриво колышущиеся платья снующих туда-сюда официанток, мебель, посуду и любой мало-мальски значимый предмет антуража. Одним словом, от всего этого великолепия хотелось в срочном порядке выколоть глаза и себе, и творцам этого интерьерного шедевра.
Каждый столик скрывался за резными деревянными ширмами, что разграничивали пространство, создавая пришедшим парочкам самую интимную обстановку, какая только могла быть доступна в «полевых условиях» кафе. Тем не менее, прийти к неверному выводу, чем заняты посетители из соседних рекреаций, было чертовски сложно. Судя по раздававшимся в зале звукам, Гинтоки счёл за благо вывести лишь одно приемлемое умозаключение: здешний шеф-повар — главный герой из «Кухни Сомы». Других внятных объяснений разносившимся по помещению сладострастным стонам он найти не мог... Вот прям ни одного… Совсем…
Это что, какая-то проверка на выносливость и стойкость его моральных принципов? Если да, то можно получить неуд прямо сейчас и отправиться на пересдачу? А то ведь он вот-вот завалит не только тест и практическую часть, но и самого экзаменатора, чёрт бы её побрал.
А Цукуё меж тем витала где-то в облаках. Ну что такого сенсационного она нашла в проклятом меню этого забытого богом места? Судя по её сосредоточенному виду, она его не читала, а наизусть заучивала. Сакату передёрнуло. Да сколько это ещё будет продолжаться?
— Нэ, Цукки… Напомни, зачем мы сюда пришли?
— Тебе разве не нравится сладкое? — спросила девушка, не отрывая взгляда от страниц. Не дожидаясь реакции на вопрос, ответ к которому был очевиден, она продолжила: — Какое парфе будешь: клубничное или шоколадное?
— Что за ультиматум?! Это не «Матрица», чтобы выбирать между синей и красной таблетками, и даже не «Звёздные войны», чтобы метаться между светлой и тёмной сторонами силы! Наши отношения с парфе много выше этого!
— То есть заказывать оба? — Цукки бросила чуть озадаченный взгляд на распалившегося соседа.
— Эээ… Ну да. — Возмущение в речи Гинтоки разом затухло. Впрочем, спокойствие оказалось ненадёжным, так как уже в следующее мгновение он настороженно поинтересовался: — В чём подвох? Когда героини «Гинтамы» начинают косить под милых девочек из «K-On!», занятых обсуждением и поеданием тортиков, это выглядит более устрашающе, чем приготовления к ужину Ганнибала Лектора! В какой момент из под стола выскочит маньяк с топором, ведомый целью покрошить меня на суповой набор?!
— Чушь! Топоры давным-давно морально устарели, и любой уважающий себя маньяк предпочтёт им бензопилу.
— И это всё, что тебя волнует?!
— Не совсем. Честно говоря, меня удивляет столь бурная реакция. Судя по рассказам Сарутоби, в ваших отношениях подобные сцены не редкость. Неужели ты не привык к такому поведению от своей девушки?
— Что?! Какая она мне девушка?!
— А кто? Жена? — Глаза Цукуё округлились в самом чистосердечном изумлении. Затем она подняла голову к потолку и в глубокой задумчивости изрекла: — Вот как. Значит, та открытка со свадьбы была настоящей… Какой сюрприз.
Скользнув взглядом к сидящему по правую руку соседу, девушка прыснула, едва сдерживая смех от занимательного зрелища того, как доблестный самурай стекает под стол аморфной амёбой. Сжалившись над несчастным, она ободряюще похлопала его по плечу и призналась:
— Я просто пошутила. Да и потом, если бы я узнала, что вы с Сарутоби вместе, то не стала бы звать в кафе.
— Э?
— Ну… — Цукки рассеяно пожала плечами, — если бы я убедилась, что она говорила правду о ваших отношениях, пришлось бы поверить и другим её словам.
— Словам?.. Каким ещё словам? — Гинтоки разом похолодел от закравшегося в душу недоброго предчувствия.
Девушка чуть помолчала, с сомнением изучая лицо застывшего в напряжении самурая. Затем тихо вздохнула и сдалась:
— Будто я тебе нравлюсь. — Саката не успел даже осмыслить сказанное, а она уже заторопилась продолжить: — Но я прекрасно понимаю, что это не так. С откровений Сарутоби можно написать целый фантастический роман о твоих похождениях... Хотя сомневаюсь, что подобный труд себя окупит… Но в любом случае Аяме часто говорит странные вещи. Иногда я совершенно не понимаю, к чему эти бесконечные рассказы о зайцах, мечтающих затащить морковку в родную норку, о дятлах, пытающихся выдолбить дупло в чужом дереве, о белках, стремящихся припрятать орехи в своих гнездах…
— Цукки, достаточно сравнений, я всё осознал… — сдавленно попросил мужчина, едва найдя силы преодолеть мучительное оцепенение.
— Правда? Выходит, в речах Сарутоби всё-таки есть смысл? Тогда объясни мне вот что… Ладно отсылки к миру животных. Пусть даже мне они неясны, это куда ни шло… Что она имеет в виду, когда говорит, что у тебя на меня аллергия?
— К-к-кака-ая ещё а-аллергия? — насилу выдавил Гинтоки, заранее предчувствуя, что ответ вряд ли вызовет в нём бурю восторга.
— Это я и пытаюсь узнать. По словам Сарутоби, болезнь вылезает под утро из каких-то бурных снов, во время которых ты что-то там про меня бубнишь. А когда просыпаешься, то первым делом тянешься за салфеткой, чтобы убрать неприятные последствия. Это правда? У тебя действительно начинается насморк от одних воспоминаний обо мне?.. Ой, Гинтоки! — Цукуё испуганно подскочила на месте, глядя как мужчина самозабвенно бьётся головой о стол.
В следующую встречу с Са-чан он завяжет её язык морским узлом. Как, ну как можно было додуматься рассказывать такое?! Сакате только и оставалось, что молчаливо славить всех известных богов, обделивших Цукки догадливостью по части вопросов особого рода. Ками-сама, как же ему с ней повезло.
— Добрый вечер! — просияла подошедшая официантка. — Вы уже определились с заказом?
— Ммм, да. — Цукуё с опаской покосилась на истекавшего кровью спутника, пребывавшего где-то в астрале, но всё же продолжила: — Принесите две порции парфе, одно шоколадное, а другое клубничное. И, наверно, какой-нибудь безалкогольный коктейль.
— Могу порекомендовать «Трусики школьницы» — изысканное сочетание лайма, мяты и клубники с шипящими пузырьками лимонада!
— Вполне подойдёт, — кивнула девушка и чуть помедлила, прежде чем рискнула обратиться к Гинтоки. — Больше ничего не надо? Может, хочешь что-то ещё?
— Тебя.
— Что? — Цукки наклонилась чуть ближе, понадеявшись, что со второй попытки ей повезёт больше, и она всё-таки расслышит отчего-то разом осевший голос мужчины.
Будь проклято это грёбаное кафе с его тошнотворными розовыми сердцами, сладкими шепотками и стонами, дурманящими парами благовоний, ну а больше всего — невыносимо узким диваном, на который невозможно сесть так, чтобы ненароком не соприкоснуться с той, что одновременно опасно близко и страшно далеко. Чувства до того обострились, что Гинтоки физически ощущал исходящее от неё тепло, манящее отдаться зову искушения, вкрадчиво обещая подарить такие откровения, что оставят далеко позади даже его не отличавшиеся излишней скромностью фантазии. А всего-то и надо, что протянуть руку, посягнуть на кристальную чистоту её завораживающих глаз и взять силой, навсегда присвоив себе одному…
— Лёд, — сдавленно прохрипел Саката, отворачиваясь в противоположную от Цукуё сторону, — и побольше.
— Благодарю за заказ! — пропела дружелюбная официантка и, бросив на парочку игривый взгляд, поспешила оставить их наедине.
Повисло молчание. Гинтоки вовсе не требовалось оборачиваться к девушке, чтобы чувствовать на себе её растерянный взгляд. Самурай безрадостно вздохнул. Значит, по старому сценарию, да?
— Цукки, — он лениво повернулся, скосив на неё совершенно отсутствующий взгляд, — колись, во что успела вляпаться Ёшивара за эти полтора года? Глядя на тебя, я склоняюсь к выводу, что произошло великое нашествие глистов. От лица мужской аудитории JUMP-а выражаю искреннее разочарование твоей безответственности. Знаешь, Циклонная Нео Армстронг Реактивная Генераторная Пушка не может стрелять вхолостую, и если заменить стратегически важные места плоскогорной пустошью, то получится сестра Шинпачи номер два, способная разбудить разве что пушку гориллы-сталкера. Ты не понимаешь, что все мужчины в душе дети, и им хочется скакать и прыгать на упругом батуте, с разбега падая лицом вниз?
Итак, пошёл обратный отсчёт. До запуска кунаев осталось 3, 2, 1…
Цукуё удивлённо моргнула, отвела озадаченный взгляд к меню, что продолжало лежать на столе, после чего неожиданно фыркнула и тихонько рассмеялась.
Если бы естественный цвет волос позволял подобные метаморфозы, Гинтоки бы поседел прямо-таки на месте.
Что. За. Долбанная. Хрень. Происходит?!
В былые времена Цукуё без малейшего зазрения совести несла возмездие во имя луны и за менее скабрёзные шуточки. А это что за выкрутасы, способные оставить безработным любого акробата китайского цирка? Даже характеры покемонов не менялись так сильно после очередной трансформации в более продвинутую форму!
Она совершенно перестала на него реагировать. Складывалось ощущение, будто девушка внезапно увидела в нём школьную подружку, с которой можно прошвырнуться по магазинам в поисках новой юбки, провести полдня в кафе за обсуждением милашки-актёра из популярной корейской дорамы, после чего устроить пижамную вечеринку с обязательным плетением косичек, маникюром и просмотром дурацкой романтической комедии.
И ведь, казалось бы, неужто так сложно взять и подыграть ей? Можно подумать, ему впервой ронять мужское достоинство на самое дно унижения и безысходности, так глубоко, что даже нога Мадао прежде не ступала по этим мёртвым землям. Сколько раз его гордо воздетое к небу знамя, готовое пронзить заострённым концом древка почвы склонённых перед ним королевств, безжалостно низвергали в бездну ада, заставляя наблюдать, как оно варится в бурлящем котле с кипящим маслом? Время было бессильно изгнать из памяти надругательства над телом сродни замены эксклюзивного бура на невыразительную отвёртку, перевоплощению могучего штыря в насест для инвалидного робота-стоматолога, а то и вовсе размозжению его персональных копей царя Соломона под тяжестью тесака проклятущей шинигами. Да каких только злоключений не выпадало на долю его главного друга и соратника по жизни! На их фоне обуздание плотского томления и покладистое смирение ради общества красивой женщины не казалось пиком мучений и страданий…
В том-то и дело. Не казалось. Прошедшее время. А в настоящем ситуацию занесло на повороте покруче стирающей шины об асфальт навороченной тачки из очередной части «Форсажа».
Это было чертовски неправильно. С самого начала Гинтоки знал, что нынешний день венчал топ самых удачных дат для дружеских посиделок с Цукуё с конца, самозабвенно красуясь на последнем месте хитпарада. Судорога битв всё ещё выворачивала тело, пульсируя в закоченелых от напряжения мышцах, заостряя реакцию, прорываясь в резкости отрывистых движений. Сейчас он и не человек вовсе — комок нервов, оголённых проводов, искривших вспышками электричества. В венах шипела раскалённая добела сталь, чей инфернальный призыв поддаться инстинктам будоражил тьму и неистовство Белого Демона. И пусть Саката уже не тот не знавший удержу юнец, для которого порождённая отчаянием ярость служила оправданием любых методов и средств достижения цели, однако слишком самонадеянно более не считаться с прошлым. Даже если он научился подавлять злобу дикого зверя, необходимость неотступного контроля являлась прямым доказательством соседства с мрачной тенью, что знала упоение и триумф пролитой крови врага. Единожды сорвавший печать запрета и вкусивший гнев, более не властен забыть о той нечеловеческой мощи, которую дарует безжалостная стихия чувств.
Борьба не закончилась тогда, когда перестали свирепствовать рассекающие плоть мечи, когда стихли последние предсмертные сиплые хрипы, а поле боя покинули едва влачившие ноги уцелевшие. То лишь видимость финала. Агрессия, найдя подпитку в боли от незатянувшихся ран утрат, прорывалась к поверхности, ища молниеносной разрядки. И было бы бессмысленно ожидать, будто голос разума способен отрезвить веление того инстинктивного порыва, чья природа много сложнее и крепче сцеплена с древностью векового существования человека, нежели здравомыслие и рассудок.
Сейчас Гинтоки ничего не мог противопоставить этому хищническому позыву. Победа над ним требовала время, ещё лучше — алкогольного забытья, но более всего — женщины.
А судьба, помимо прочего, редкостная сволочь и стерва. «Ну раз надо, так вот, пожалуйста, кушайте, да не обляпайтесь! В конце концов, мужик ты или так, вихлявый отросток своего нефритового стебля?» — гаденько хихикала треклятая сводня, вталкивая в клетку с тигром самую желанную добычу из всех. Саката криво усмехнулся. С одной стороны, эта пропитанная пошлостью забегаловка, разбережённые ночные фантазии, властное животное веление подчинить своей воле… А с другой — девушка, которую нёс на руках на пороге между жизнью и смертью, молчаливо поклявшись себе больше никогда не подпустить к ней погань и мразь, что ещё хоть раз дерзнёт потушить мягкое мерцание луны. Что именно тут сопоставлять и взвешивать? Хрен ему лысый, как башка Умибозу, а не право на выбор.
Гинтоки вздохнул. Он, конечно, всегда думал, что рядом с ней любая горизонтальная поверхность покажется пуховой периной королевских опочивален, однако всё же подразумевалось, что первое ложе, кое им предстоит разделить, не будет прокрустовым. Хотя чего там, мог бы и догадаться. Когда это его ухлёстывания за дамами заканчивались желаемым итогом? Так что раз из-за каких-то непредвиденных сбоев в системе Цукки не в настроении практиковать приёмы армреслинга, то право кастрировать мужскую гордость переходит лично под его ответственность. Ну не мечта ли? Но, кажется, он пока не готов к осуществлению столь утопичной грёзы, а это значит только одно — самое время валить.
— Простите за ожидание, — промурлыкала вернувшаяся официантка. — Ваш коктейль, госпожа, и ваш лёд, господин. — С этими словами она водрузила перед Цукуё запотевший бокал, а перед Гинтоки — ведёрко, полное сверкающих на свету прозрачных кубиков. Затем на мгновение задумалась, после чего отодвинула в сторону принесённые богатства, словно расчищая пространство, и весело заключила, обращаясь к девушке: — Ну вот, теперь можете лезть на стол!
— Что? Для чего?
— Ну, госпожа, — игриво протянула официантка, подмигивая удивлённой столь странным предложением Цукки, — вы же сами заказали парфе для своего спутника… Здесь, в нашей райской обители в сердце Ёшивары, мы подаём удовольствие для гостей на пике его блаженства. Доставьте своему мужчине наслаждение слизать всю сладость мороженого, что будет медленно таять и растекаться по вашей роскошной груди…
— И-И-И-И-И!!! — не своим голосом взвизгнула блондинка, чьи щёки полыхнули подобно горящей лаве, отчаянно замахав руками и отрицательно мотая головой. — Н-н-н-нет! Я н-не имела в виду н-ничего подобного! Подайте парфе обычным способом!
— Но это и есть наш обычный способ, — заметила официантка, с любопытством наблюдая за сгоравшей от стыда посетительницей.
— Тогда подайте необычным!
— О-о-о, так вот что вам надо. Тогда пусть господин для начала снимет штаны и…
— Да нет же, чёрт возьми! Подайте в простой креманке или вазочке!
— Вы уверены? — Обслуживающая посетителей девушка скептически выгнула бровь. Ещё бы, визиту столь целомудренной парочки в кафе с говорящим названием «Пылающая страсть любви в моих штанах» верилось с трудом.
— Абсолютно! — рявкнула взвинченная до предела Цукки.
— Может быть, хоть выложить для вас какую-нибудь композицию? — не сдавалась настойчивая зачинщица саботажа. — В последнее время весьма популярны изображения известных порноактёров или их…
— Никаких порноактёров! Не надо ничего такого… такого…
— Сексуального?
— Извращённого! Что здесь происходит?! Я же совсем-совсем этого не хотела! — Девушка в отчаянии закрыла лицо руками.
— Что же вы, госпожа, не переживайте! — поспешила исправить ситуацию официантка. — Я вас поняла и исполню ваши пожелания в лучшем виде, дайте мне всего лишь минутку! — с этими словами она поспешно поклонилась и быстрым шагом ушла в направлении кухни.
Цукуё сильно потряхивало от пережитых потрясений, однако в какой-то момент она всё же набралась достаточно смелости, чтобы обратить взор к свидетелю своего позора. Одного взгляда на него хватило, чтобы глаза едва не вылезли из орбит и укатились под стол.
— Гинтоки… — неуверенно позвала девушка. — Что ты делаешь?
— Я? — будничным тоном осведомился самурай. — Ничего особенного, всего лишь прохлаждаюсь.
— Зарывшись головой в ведро со льдом?
— Конечно! Включи мозг, это очень тонкая игра словами!
— Сделаю вид, что не слышала. — Цукуё насупилась и принялась усердно заниматься кисэру. Лишь после того как раскурила трубку, она позволила себе тихо произнести: — Извини.
— Чего? — Саката оторвался от ленивого времяпрепровождения и недоверчиво покосился на соседку.
— Я… не хотела ничего такого. — Она вновь залилась краской, нервно поджимая губы.
— Кто бы сомневался. — Хмыкнул Гинтоки, признавая за собой явную досаду подобному обстоятельству.
— Но я!.. — Девушка вздрогнула, очевидно, поняв насмешливый тон по-своему, и резко развернулась к мужчине, впившись взволнованным взглядом в его лицо. — Я правда даже не думала об этом!
— Да верю я тебе, верю, чего так разошлась?! — Недоумение схлестнулось с разом накатившим раздражением. Чего она доказывает самоочевидные вещи? Будто бы ему это не известно. Нашла сенсационную новость: она ни о чём таком не думала! А давайте разнообразия ради Саката признается, сколько всего успел передумать на сей счёт он! То-то будут откровения...
Стоп.
Прозрение выпрыгнуло неожиданно, точно эксгибиционист из куста. Поток негодования разом утих. Гинтоки уставился на Цукуё с пронзительным вниманием рентгеновского аппарата. Подобный настойчивый взгляд оказался девушке не по силам, а потому она торопливо отвернулась, найдя спасение от всех бед в нарочито неспешном потягивании коктейля через изогнутую соломинку.
Губы разъехались в самодовольной ухмылке. Мелькнувшая догадка кокетливо потеребила края одеяния и, расхрабрившись, смело сдёрнула мешавший покров, обнажая соблазнительные выпуклости истины.
Цукки сгорала от смущения.
Стало быть, не такая уж он ей подружка.
— Ваш заказ, — проворковал знакомый голосок всё той же расторопной посредницы между желаниями клиентов и возможностями поваров.
Гинтоки благосклонно улыбнулся, по достоинству оценив смелые завитки, изысканно венчавшие закрученные спирали двух лакомств, соперничавших меж собой в прелести форм и изгибов. Оттягивать момент встречи с прекрасным не имело резона, а потому вооружённый ложкой самурай с упоением взялся решить спор, кому из конкурирующих особ следовало отдать предпочтение. Впрочем, обе кандидатки оказались страсть как хороши, так что Саката быстро потерял интерес к роли третейского судьи, предоставляя дамочкам законную честь делить на двоих почётное второе место. Это лучшее, что он мог предложить. Как-никак, пьедестал почёта занял десерт совсем другого рода…
Оценивающий взгляд нагло пропутешествовал по всем интригующим прелестям ничего не подозревавшей соседки. Конечно же, он бессовестно врал, когда заявил о возросшем сходстве со старшей Шимурой. А как иначе? Отдавая деньги в Швейцарский банк, вкладчик уверен, что скорее уж мир сгорит в гиене огненной, чем пропадут все его ценные сбережения. Посему нечего удивляться бурным протестам и возмущениям обманутого человека, если ему совершенно неожиданно пришлют извещение о резком уменьшении суммы на счёте. К которому он, между прочим, не имеет решительно никакого отношения.
Вот и с непредвиденным истончением Цукуё Гинтоки совершенно не желал мириться. Её фигура — его задел на будущее, заначка, которую он не позволит транжирить никому и ни при каких обстоятельствах. И даже Цукки придётся считаться с его мнением на этот счёт, радостно принимая волю Сакаты как единственную в своём роде истину. И к этому вопросу они ещё непременно вернуться. А пока…
Пока ему доставляло удовольствие оттягивать момент, смакуя взглядом сочную картинку. Боги, как же она горяча.
Считанных мгновений хватило, чтобы кровь хлынула в нужном направлении. Всё настойчивее шебуршала шальная мысль чуток себя поразвлечь. А что, она сегодня весьма миролюбива. Того и гляди, он в кои-то веки не огребёт по полной за попытки покуситься на святое.
Конечно, всё будет совсем как обычно, по-дурацки и не всерьёз. С девушкой, сходящей с ума от волнения, когда её всего-то берут за руку, волей-неволей приходилось сбавлять обороты, а вместо педали газа вдавливать в пол тормоза. Она того стоила. И Гинтоки с готовностью плёлся по этому минному полю со скоростью черепахи, наплевав на опасность взлететь на воздух, подрываясь на каждом из заложенных снарядов. Раз уж это их первая ролевая игра, он позволит Цукки побыть принцессой, заточённой в башне, что сама себе и пленница, и огнедышащий дракон. Пускай занимает хозяйское место вплоть до антракта, основное действие всё равно начнётся лишь после третьего звонка. Вот тогда ей и придётся безоговорочно уступить позицию сверху.
Меж тем жертва его грядущих посягательств вряд ли догадывалась о нависшей над ней тени угрозы. Глядя на неё, напрашивался вывод, что Цукуё окончательно отошла от томительной неловкостью предшествующих событий и теперь всецело ушла в скитания по собственным мыслям, рассеянно пробегая пальцами по торчащей из коктейля соломинке.
— Знаешь, выглядит очень пошло.
— Что? — Девушка ошарашенно уставилась на непроницаемое лицо Сакаты. — Ты о чём?
— Ого. — Гинтоки одобрительно присвистнул, меряя Цукки плотоядным взглядом, заставляя нервничать всё сильнее и сильнее: — Неужели правда хочешь выслушать те ассоциации, которые приходят на ум от вида женщины, увлечённо теребящей какую-нибудь встрявшую стоймя штуковину? — он едва подавил гогот, наблюдая за тем, как Цукуё задохнулась от лихорадочного смятения и в панике отдёрнула ладонь, тут же заливаясь краской.
— Ч-ч-то ты несёшь? — Едва проговорила растревоженная девушка, отказываясь поднимать взгляд к лицу собеседника, вместо этого с преувеличенным усердием изучая схваченное впопыхах меню: — Я вообще не…
— Не думала об этом? Так и правильно, нечего о таком думать. — Мужчина одобрительно похлопал Цукки по плечу, да так и не отнял ладони, медленно скользнув ею к лопатке.
Пальцы ощутили мелкую дрожь, послужившую откликом на лёгкое прикосновение. Но другой реакции, равно как и самой слабой попытки избежать повторных посягательств, не последовало. Гинтоки почувствовал, что собственное тело заметно напряглось, словно готовясь к резкому выпаду. Однако разум всё ещё желал главенствовать над ситуацией, а потому иной вольности, кроме как приобнять трепещущую девушку, Саката себе не позволил.
— Знаешь, какая проблема преследует добрую половину современных японских мужчин? Они слишком увлекаются ручным трудом. Возня с женщиной кажется им сплошным геморроем. Свидания, походы в кино, кафе, парки развлечений, дорогие подарки и цветы — одним словом, всё то, что требуется девушке, совершенно не нужно твоей собственной пятерне! Кроме того, у неё никогда не заболит голова, не возникнет мысли предложить интим в обмен на туфли, не подоспеет коварный вопрос о свадьбе… Если ты не герой «Паразита» или «Дней Мидори», то вдобавок ко всем прочим достоинствам она весьма неболтлива! Ну чем не идеал… Трагедия лишь в том, что если одному из таких ценителей уединённости всё же выпадет шанс покувыркаться с настоящей женщиной, он уже не сможет получить удовольствия. Дескать, плотность сцепления не та, контакты не замыкает и…
Он замолчал. Мысль оборвалась уже давно, и слова складывались в предложения по инерции, рождая на свет речь, к содержанию которой сам рассказчик был совершенно глух. Гинтоки застыл, в упор рассматривая притихшую Цукуё, выискивая хоть какой-то намёк, призрачный признак того, что ей неприятно, что она против и вот-вот отчаянно забьётся в его руках, требуя свободы. Он искал, искал с мучительным вниманием, сознавая, какой острой резью пройдётся брошенная в лицо находка, свидетельствующая об отвращение к нему и его действиям…
Но Цукуё не вырывалась. Девушка по-прежнему избегала прикованного к ней взгляда, теряясь невидящим взором в подпрыгивающих строках зажатого меж трясущихся пальцев меню. Её сияющие глаза беспокойно блестели, нежную кожу расцветил жаркий румянец, чуть приоткрытые розовеющие губы подрагивали. Грудь тяжело вздымалась и тут же опадала, гипнотизируя, иссушая жаждой последние капли здравомыслия. Под шёлковой тканью проступали налитые тугой истомой бугорки, вздымаясь над плавной мягкостью волнительных изгибов…
— Цукуё… — сиплый голос, изломанный исступлённым желанием, процарапал горло точно наждак.
Девушка дёрнулась, опалённая звучанием собственного имени, выронив бесполезное меню из обессилевших рук, и торопливо отвернулась, пригибая голову к левому плечу. Взгляду предстала изящная шея с пульсирующей под тонкой кожей венкой…
Столь уязвимая и покорная… Интересно, каких прав можно лишить человека, чьё сердцебиение только что превысило ограничение по скорости?
Левая рука опустилась к талии Цукуё, властно сгребая гибкий стан и притягивая девушку ближе. Припав губами к нежной шее, он решительно скользнул языком по чувственной жилке. Девушка затрепетала, издав полузадушенный всхлип, и изогнулась сильнее, откровенно подставляясь ласкам. Мужчина ухмыльнулся. Отзывчивость Цукки тешила самолюбие, подсказывая: разминка из осторожных и деликатных милований далеко не единственное, что она готова ему позволить.
Дразняще медленно Гинтоки двинулся вниз, обдавая бархатистую кожу жаром дыхания, проводя языком с обманчивой нерасторопностью, почти лениво. Приостановившись на своём пути, он потёрся носом, заслужив в ответ шумный вздох.
Мать вашу, как же осточертел этот тошнотворный запах благовоний, полностью перебивавший её собственный тонкий аромат. Ни один самый сладкий и медовый запах сейчас не был желанен так, как дурманящий флёр, окутывавший его женщину.
Достигнув ворота раздражающе неуместного кимоно, мужчина потянул ткань на себя, обнажая соблазнительно выступавшую ключицу. Пришлось произвести над собой насилие, ограничиваясь лишь этим и не позволив проёму разойтись дальше. Пусть даже проступавшая в образовавшемся декольте мягкая податливость округлых форм влекла до беспамятства, но выставлять свою Цукки на всеобщее обозрение… Да кому же он позволит любоваться тем роскошным видом, что существует лишь для ублажения его одного?
Оставляя на пути своего неспешного следования влажную дорожку, Гинтоки уткнулся кончиком языка в ярёмную ямку и обвёл её по контуру. Затем вернулся к вызывающе доступной ложбинке у ключицы, прикусывая и слегка оттягивая кожу. Цукуё откликнулась тихим стоном, запуская ослабевшую ладонь в спутанные волосы, полубессознательно перебирая пряди меж пальцами, гладя и несильно подёргивая. Мгновенно позабыв про былую вальяжность, мужчина принялся за дело с алчущим рвением. Цукки вскрикнула, когда Саката без малейшего колебания впился в девичью шею, пылко целуя и посасывая. Оторвавшись от вожделенной плоти, он воровато прищурился и облизнулся. Скоро, совсем скоро проявится красноречивый знак, что лучше любых слов засвидетельствует его права на единоличное обладание прекрасной луной Ёшивары.
Пока губы расцеловывали вверенные им горизонты, соскучившиеся в бездействии руки ушли в загул. Левая сползла с талии на бедро, воплощая в жизнь давнее намерение основательно изучить горячую кожу над тугой лентой сетчатого чулка. Правая ладонь, не желая отставать, вознамерилась взять реванш над бесчисленными поражениями и упущенными возможностями, своенравно сжимая восхитительную полноту её груди…
— Гинтоки…
Тело, мгновение назад сгоравшее в страстном томлении, покрылось ледяной коркой трупного окоченения.
Человеку до смешного просто травмировать самого себя. Бывает, довольный выходишь из машины, в удалом порыве хлопаешь дверцей и… Хрясь! — и вот вместо закрытой двери имеешь сломанный палец.
Будь у него выбор, он бы с радостью пожертвовал десятью, а то и двадцатью пальцами. Да лучше бы сразу умереть на месте, чем жить дальше с этой пробоиной в грудной клетке.
Цукуё едва сдерживала рыдания.
Бисямонтен — бог войны. Согласно легенде, он дважды спасал Японию от нашествия монголов, уничтожив вражеский флот своим ураганным дыханием «Камикадзэ» («божественный ветер»).