Зверьё моё

Дорогие читатели! Знаю, что после почти годовалого молчания вы ждали от меня чего угодно, но не бегства в другой фэндом. Но как ни жаль мне обманывать ваши надежды, однако мы с Гинтамой решили немного отдохнуть друг от друга. Никто из нас не уходил со скандалом и театральными хлопками дверью. Это обоюдное решение, в котором главным образом проявилось желание попробовать что-то новое. Однажды мы вернёмся друг к другу, чтобы закончу все работы «в процессе». Однажды, но не теперь.

Название: Сказка о лунном кролике и семихвостом лисе
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Фэндом: Зверополис
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя
Рейтинг: R
Пейринг: Ник/Джуди
Жанр: Юмор, Мистика, AU, Мифические существа, Исторические эпохи
Предупреждения: OOC, Насилие, ОМП, ОЖП, Смена сущности, Ксенофилия, Смерть второстепенного персонажа, Элементы гета
Статус: в процессе
Размер: макси
Описание: Давным-давно жил-был лунный кролик, который мечтал помогать людям. И вот однажды спустился он с Луны на Землю, дабы врачевать всех — от мала до велика. И выпало ему сразу такое счастье небывалое, что пером не описать...
Не верите? И правильно. Ведь что ж это за сказка такая, коли всё в ней с самого начала складно и ладно? Нет, братцы, совсем не так было дело, и на свою беду кролик тот повстречал лиса...
Посвящение: Джюэлс. Вы настоящая волшебница, а потому и писать в вашу честь хочется что-то чудесное!
Примечания автора: Хьюмани... тьфу! Демонизация то есть! Джуди и Ник одинаково хорошо чувствуют себя как в зверином, так и в человечьем (ну или почти) обличии. Ну а детали того и другого выяснятся по ходу пьесы
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/6346852

Пролог. Это ещё не сказка, однако здесь уже торчат её любопытные уши

История эта удалена от наших дней, точно Луна от Земли: глянув на ночное небо, непременно найдёшь над головой её сияющий лик, однако ж сколько ни всматривайся, ясные черты так и останутся недостижимыми людскому глазу. Многие поколения из уст в уста передавали сказание, чей корень удалось сохранить от неумолимого потока лет, но время немилосердно оборвало ветви и листву. Поэтому читателю, привычному получать чёткий ответ на каждый вопрос, лучше поспешить избавить себя от неизбежного разочарования.

— Как же это? — всплеснёт руками честный человек, узнав в описании выше свойственную ему любознательность. — Верно, автор легкомысленен сверх всякой меры, коли с порога делает столь возмутительные заявления. Если вам, уважаемый, невмоготу пересилить лень, дабы представить на суд публике плоды честного и кропотливого труда, так не лучше ли доверить задачу эту лицу во всех отношениях более способному и ответственному?

О, мой пылкий судья, не спешите сыпать обвинениями, ибо автор, даже будь он учёнейшим из мужей, решительно не властен что-либо изменить. Тому, кого вы попрекаете в бессовестной лености, выпала роль не творца, но компилятора собранных по крупицам жемчужин истории. Нанизывая их на нить единого повествования, он с прискорбием обнаружил нехватку нескольких драгоценных бусин. Их потеря — невосполнимая утрата, и всё-таки лучше примириться с ней, чем с полным отсутствием сколько-нибудь оформленного изложения сути.

Готовы ли вы свыкнуться с тем, что ваш рассказчик имеет не большее отношение к созданию этого повествования, чем Сервантес к роману о Дон Кихоте? Не спешите с ответом, подумайте хорошенько. Возможно, мне удастся облегчить непосильный выбор, предложив вам первую из неразрешимых загадок, коими пестрит эта небывалая история.

Читатель, вероятно, знает, что лунный кролик (в другом прочтении заяц, так как иероглифическое написание 月兔 равно подразумевает и то, и другое животное), вынесенный в заглавие, — это герой восточной мифологии? Более того, недавние археологические раскопки в районе Чанша доподлинно подтвердили бытовавшее ранее поверье, что лунный кролик, описать похождения которого — моя наипервейшая задача, — родом напрямик из Китая.

— Что же с того? — пожмёт плечами читатель, не убеждённый столь легковесными доводами. — Китай, как известно, имеет к Востоку некоторое отношение. А коли так, то почему бы и кролику не быть персонажем его фольклора?

Причин для отрицания подобного родства не существует. Однако существует причина озадачиться происхождением первого из названных героев, стоит лишь вспомнить о соседстве с ним второго. Ведь с первых страниц текста становится известно, что семихвостый лис — никто иной, как кицунэ, рождённый на островах далёкой Японии.

Многочисленные комментаторы приводят объёмистые доказательства, изучение которых формирует заключение относительно страны происхождения второго действующего лица, обременённого семью хвостами. Сии неисчислимые труды, учитывая их общедоступность, легко изучить самостоятельно, посему мысль снабдить пролог выдержками из этих текстов была решительно отвергнута за ненадобностью.

Итак, много ли дают знания о том, что лунный кролик — дитя Поднебесной, а семихвостый лис — Страны восходящего солнца? Прежде всего, они вносят изрядную путаницу в географию повествования, не позволяя доподлинно установить место действия. На первых порах благоразумный читатель предположит, что китайская гостья угодила на земли Японии времён Эдо. Однако вскоре его убеждённость пошатнёт описание крестьянского быта в деревеньке, над которой со всей очевидностью довлеет власть цинской династии. Новое потрясение ожидает всего пару глав спустя, когда ландшафт, уклад жизни и народные верования обнаружат сходство с обителью вечных снегов — Тибетом.

Удивительно, но сами герои ни словом не обмолвятся о фантастическом размахе выпавших на их долю перемещений. Впрочем, странность такого рода вполне объяснима, стоит лишь вспомнить их внеземное происхождение. Вполне вероятно, что им, привычным к свободным перемещениям между мирами, путешествия в десять тысяч ли кажутся не утомительнее прогулки по домашнему саду. Здесь же, пожалуй, следует искать и ответ на вопрос, как удаётся им изъясняться не только меж собой, но и с иными персонажами, встреченными на извилистом пути.

— Да полно морочить мне голову! — в сердцах воскликнет нетерпеливый читатель, всплеснув руками. — И это та самая загадка, о неразрешимости которой стоило столь нудно распинаться? Право слово, овчинка не стоит выделки, ведь после вышеизложенных назиданий даже младенец разберётся, что в этой истории к чему. Китайский кролик путешествует по странам Востока в компании японского лиса. Ужель это так сложно, как мнит бестолковый рассказчик?

Мудрый мой собеседник, повремени пенять на скудоумие человека, ведущего с тобой диалог через письмо. Нет, отнюдь неслучайно ты вынужден пройти крутым путём по местам рождения и странствий кролика и лиса, дабы добраться до этих строк. Ведь только теперь перед тобой встаёт настоящий вопрос: отчего же китайский лунный колик носит имя Джуди Хоппс, а японский семихвостый лис — Ник Уайлд? Ужели этакая нелепица всерьёз выдаётся за чистую монету?

Увы, достопочтимый друг, но коли ты и выведаешь расположение жилища человека, чьей рукой выведены возмущающие твоё спокойствие строки, дабы потребовать от него вразумительных объяснений, но и тогда не получишь ничего, кроме горестного сокрушения в ответ. Мне не ведомо, кто счёл наречение героев иноземными именами златом средь меди проржавевших идей. Могу лишь засвидетельствовать, что при наличии сонма расхождений, установленных мной при сличении сведений из различных источников, отмечено постоянство иероглифических сочетаний в именах героев: Джуди Хоппс записывается как 火菩萨·珠滴, а Ник Уайлд как 无碍累德·逆珂.

Да, имена героев, точно влажная почва после дождя, несут отпечаток тяжёлого американского сапога. Но вот иероглифические сочетания нельзя признать простым набором фонем, подобранных по созвучию. Об этом свидетельствует подробный анализ Оно Синобу (который широко известен по переводу романа «Цзин пин мэй»), приведённый ниже:

«Фамилия “Уайлд” сложена из двух словосочетаний: 「无碍 」и 「累德」. Первое переводится вполне однозначно — “минующий препятствия”. Но вот понятие「累德」 уже не так просто, ведь приемлет как дословном толкование, позаимствованное из буддийской традиции, — “множество добродетелей”, — так и ироничное — “изъян”, “порок”. Исходя из характера Ника, можно предположить игру слов, указывающую на то, что он одинаково ловко избегает как достоинств, так и недостатков своей натуры.

Имя “Ник” оставляет ещё больший простор для неопределённости. Второй его составной иероглиф — 「珂」 — “белый нефрит”, естественно наводит на мысль о родстве с лунным кроликом. Последнего в Китае именуют нефритовым ( 玉兔 ), причём исходя из свойств его обители, подразумевается именно камень белого цвета. Однако стоящий впереди иероглиф 「逆」 заставляет задаться вопросом, какое значение имени выбрать ключевым. Можно истрактовать 「逆」 как “действовать наперекор”, и тогда Ник — это тот, кто во всём противоречит белому нефриту (иначе говоря, лунному кролику). Смысл, однако, легко переиначить, если прочесть 「逆 」как “идущий навстречу” или “принимающий гостя”. Есть и третий способ перевода: “предвидящий”, “проникающий взором в будущее”. Вспомнив о мистических силах девятихвостых лисов, коим легенды приписывают дар предсказания, можно усмотреть за именем Ника намёк на преследующую его судьбу.

Иероглифические сочетания, подобранные для имени Джуди, поначалу выглядят куда прозрачнее таинственного тумана, в чьих клубах вынужден плутать исследователь, столкнувшийся с Ником Уайлдом. Фамилия “Хоппс” образована словами 「火」 (огонь) и 「菩萨」 (бодхисаттва). Милосердие и жертвенность Джуди сопровождаются непокорённой страстностью, живостью характера, чьё пламя может и согревать, и больно обжигать . В имени её совмещено два иероглифа:「珠」 — “жемчужина”, “драгоценность”, и 「滴」 — “капля”.

Обманчивая очевидность символизма вполне соответствует самой Джуди, персонаж которой с первых строк кажется понятным и простым. Но стоит напомнить, что лунный кролик — это хранитель тёмной энергии Инь, а его изображение впервые встречается на атрибуте мифологического первопредка Нюйва, создательницы людского рода и олицетворении женского начала. В связи с этим нельзя игнорировать контрастное положение огня, входящего в состав её фамилии, издревле означающего светлую энергию Ян и мужское начало мироздания. Выходит, что Джуди — средоточие натурфилософских представлений об Инь-Ян, драгоценная капля воды в колбе, нагреваемой огнём, что под действием даосских алхимических реакций обращается эликсиром бессмертия».

Выводы господина Оно достойны всяческого доверия, а их полновесность позволяет более не останавливаться на вопросе, связанном с именами Джуди и Ника.

Что же остаётся добавить, прежде чем волны фантазии вынесут нас в открытый океан поведанной истории? Пожалуй, следует напомнить прихватить маленький ключик от ларя, в котором мой дорогой читатель хранит своё детство. Та непосредственность восприятия, те широко распахнутые глаза, тот звонкий смех и то искреннее волнение пред новизной необъятного мир могут если и не сразу, то со временем пригодиться каждому, кого поманил зов волшебного сказания о лунном кролике и семихвостом лисе.

@темы: фанфик, Зверополис, Ник/Джуди, Сказка о лунном кролике и семихвостом лисе

---

Книжности

Одна из причин, усадивших меня за писательство, — банальное неумение выражать мысли вербально. Вот так вот всё просто: от невозможности изъясняться изустно развивается обратная страсть к печатным буквицам. И лишь по этой насущной проблеме я взялась за книжный флэшмоб, дабы в следующий раз, когда какой-то наивный человек рискнёт спросить моё мнение о прочитанной книге, я не исторгала неблагозвучную чушь, содержание которой в равной мере оскорбит и автора, и произведение, и читателя, и слушателя.

Да, я настолько плоха в личных коммуникациях. Друзья не дадут соврать: однажды я отрекомендовала лучшей подруге «Над кукушкиным гнездом», повествование которой врезается в мозг раскалённым железом, словами «ну можно почитать». До сих пор стыдно

Так что впредь буду отписываться где, когда и как что-то съела. И начну прямо сейчас.

1) 10.01.2017 — Джейн Остин «Гордость и предубеждение»: 8 из 10

По мне, наверное, не скажешь, но я не самый большой поклонник дамских романов. В школьные годы больше увлекалась серией ориентированных на подростков ужастиков в мягких обложках, нежели аналогичными изданиями о страданиях трепетных юношей и дев. Единственное моё серьёзное увлечение — роман «Унесённые ветром», любовь к которому жива и по сей день. В университетские годы Скарлет О’Хара потеснилась, разделив пьедестал почёта с Джейн Эйр. Ну и всё. Больше ничего на ум не идёт, следовательно, если и было, то прошло совершенно незамеченным, а это о многом говорит.

Я рада, что прочла «Гордость и предубеждение» сейчас, когда могу оценить книгу не за душку Дарси и его словопрения с острой на язычок Элизабет, но за интересные мысли и назидательность. В книге есть мораль, она активно внушается читателю и — о чудо! — совершенно не портит картину и не вызывает желания её оспаривать. А всё потому, что когда на жизненном пути успевают повстречаться собственные мистеры Дарси, Коллинзы, Уикхемы и Бингли в компании очаровательных сёстёр, роман воспринимается куда более остроумным и цельным, нежели в подростковом возрасте, замыкающем интерес на лирических мытарствах да делах сердечных.

Единственное, что очень удивило — поразительное желание мисс Остин обрывать диалог на полуслове, заменяя живые речи персонажей описаниями этих самых речей. В эпизоде первого объяснения мистера Дарси в чувствах (как бы один из ключевых моментов истории, не?) подобные перескоки смотрелись дюже странно. Возможно, я не учитываю исторический контекст и общие тенденции литературы той эпохи, но в отрыве от них этакое художественное решение воспринимается с большим недоумением.

Итог: к чтению барышням в обязательном порядке, ибо надо же чем-то облагораживать и засаживать выжженную пустошь, оставленную современными столпами любовной литературы.

2) 14.02.2017 — Мигель де Сервантес Сааведра «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский»: 100/10

Дон Кихот принадлежит к той категории книг, о которых мнения малообразованных двадцатилетних дурочек не спрашивают. Поэтому я не буду лишний раз демонстрировать невежество, пытаясь дать определение произведению, над которым бились, бьются и будут биться лучшие умы человечества. Борхес, Фуко, Набоков, Гегель, Байрон, Тургенев, Унамуно... Список авторов далеко не полон, и это если не трогать художников и скульпторов, создававших образы Дон Кихота и Санчо Пансы. Для понимания этой книги не достаточно единоразового прочтения, она слишком многогранна и сложна, а её суть не ограничивается сюжетом об умалишённом, избороздившем Испанию под эгидой возрождения странствующего рыцарства.

Не претендуя на полновесность или оригинальность мнения, скажу лишь, что Дон Кихот поразительно современен и актуален. Конечно, классика на то и классика, чтобы шествовать сквозь века с высоко поднятой головой. Да только тут дело не в затронутых общечеловеческих вопросах, хотя и без них не обошлось, а иначе не бывать Дон Кихоту «испанским Христом». Книга поражает и сбивает с ног уже в предисловии, где автор втаптывает в грязь высокопарность творений, сыплющих отсылками к древним грекам и мифологии, сокрушает нудную велеречивость сочинений, увенчанных стихотворными эпиграфами возвышенного толка, написанными прославленными авторами в честь собрата по перу. Да простят меня истинные ценители литературы, но предисловие — лучшее, что есть в романе. Оно слёту включает читателя в игру модернистского толка, коей Дон Кихот и является, и к которой литература придёт лишь в XX веке. Роман не прямолинейный и пресный пересказ незнамо когда, незнамо где и незнамо кем совершённых деяний, но лукавый шулер, который будет веселить баснями о безумствах Дон Кихота до тех пор, пока не придёт время открывать карты. А уж там и станет понятно, кто из них больший дурень: Рыцарь Печального Образа, борющийся с мельницами и принимающий таз цирюльника за шлем Мамбрина, или читатель, поставивший всё на историю помешательства от негодной литературы, но проглядевший, когда ловкостью авторских рук понятия о нормах и адекватном восприятии реальности перевернулись с ног на голову.

3) 16.02.2017 — Эрнест Хемингуэй «Праздник, который всегда с тобой»: 10/10

Первая книга у Хемингуэя, которую прочла. И с первой же фразы первой главы стопроцентное попадание. «А потом погода испортилась». Казалось бы, ну и что тут такого феноменального, простейшая фраза без изысков. Но вот это вот «а потом»! Стоило поставить его в начале, как у повествования появилась предыстория, которую читатель восстановит без хождений автора вокруг да около, моментально погружаясь в пространство текста. Восторг в чистом виде.

Основа книги — жизнь в Париже, какой её знал двадцатипятилетний Хемингуэй. Почти мой ровесник. Впрочем, на этом сходства между мной и великим американским писателем заканчиваются

В «Празднике» Хемингуэй выступает не только остроумным и наблюдательным рассказчиком, но и наставником: секретов мастерства не выдаёт, но щедро разбрасывается намёками, в каком направлении рыть носом землю, дабы их отыскать. Спасибо, мне надо было услышать от именитого мастера, что нельзя доверять прилагательным, а умалчивание возможно лишь там, где автор точно знает, что за ним стоит.

Однозначно на одну полку с «Дзен в искусстве написании книги» Бредбери и «О литературе» Эко, чтобы перечитывать, учиться, вдохновляться и ещё раз перечитывать.

4) 20.02.2017 — Эрнест Хемингуэй «Старик и море»: 7/10

Лирическое отступление: чаще всего заметки писателей об их жизни и творчестве заходят у меня несказанно лучше, нежели их произведения. Вот с Хемингуэем пока что тоже как-то так. От «Праздника» невозможно оторваться, столько там ценного для молодого писателя, к породе которых я себя нескромно причисляю. А вот «Старик и море», которого на волне интереса я и взялась штурмовать, и близко не то же самое.

А ведь повесть совсем-совсем небольшая. И тем не менее продиралась я через неё знатно, почувствовав себя на месте рыбака, гонящегося за никак не дающейся рыбой. И тут дело, пожалуй, даже не в произведении, просто не идут у меня книги о море. Сколько я мучила «Повествование Артура Гордона Пима из Нантукета»? А «Алые паруса», из которых я выпадала всякий раз, когда затрагивалась тема копания в корабельных внутренностях? И в этом основная часть проблемы: сложно воспринимать происходящее в книге, когда тупо не понимаешь половины терминов. И я догадываюсь, что для таких индивидов как я существует гугл, но ведь не всегда есть возможность и желание засыпать поисковик запросами. Иногда просто хочется окунуться в повествование и плыть на его волнах, не получая ежеминутно по башке веслом из заковыристых наименований. Хотя это, конечно, вина не книги и не автора, а исключительно моей читательской лености.

Впрочем, есть ещё кое-что. Я, к примеру, сильно утомилась от первых двух третей текста. И вроде бы всё логично и ясно, и старик никак не мог поймать большую рыбу за пять минут, но когда основной посыл истории кажется предельно понятным, то от растянувшейся на несколько десятков страниц метафоры вечной погони за счастьем по морю жизни в определённый момент наступает банальная скука.

Но последняя треть дело спасает. Так и вспомнился эпизод из биографии Хемингуэя, когда он волею судьбы потерял все свои ранние рукописи. Да, такие сюжеты пишет сама жизнь, как бы тошнотворно и пафосно это ни звучало. И хотя я не вполне определилась с тем, то ли книжка не совсем моя, то ли я попросту не доросла, однако же прочесть определённо стоило.

@темы: актуальности, книжный флэшмоб, литература

---

С Днём Рождения, Цукки!!!!

Название: Танец журавля
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: Гет, Юмор, Флафф, Hurt/comfort, ER (Established Relationship)
Предупреждения: ООС
Статус: закончен
Размер: мини (2449 слов)
Описание: «Птица высоко и угрожающе вытягивается перед другой и разворачивает мощные крылья, клюв нацелен на партнёра, глаза устремлены прямо на него […] Но в следующий момент птица направляет эту угрожающую демонстрацию в сторону от партнёра, причём выполняет разворот точно на 180 градусов, и теперь — все так же, с распростёртыми крыльями — подставляет партнёру свой беззащитный затылок» (цитата по «Агресии» К. Лоренца).
Посвящение: Цукки, лучшей героине сёнэна EVER!
Примечания автора: Да! Каким-то чудом я всё же успела завершить это маленькое поздравление Цукуё до конца её дня рождения! И ничего не знаю о разнице в часовых поясах и о том, что, дескать, в Японии уже давным-давно наступило 10 февраля. Я вообще существо неразумное, что доказывает нижеприведённый текст XP
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/5221480

Танец журавля

— Угадай, что у меня в штанах.
— Очень тонко, — Цукуё вздохнула и, не отрывая взгляда от убранной мелким шрифтом стопки бумаг, перевернула страницу отчёта. — Я уже говорила, что занята, поэтому давай как-нибудь сам. Да, кстати, твои журналы, о которых я ничего не знаю, перекочевали вон туда. — Она махнула рукой в сторону тайника, немало не сомневаясь, что Гинтоки проследил ревностным взглядом в указанном направлении. — Раньше их прямо с порога даже слепой находил, а у Сэйты такой возраст, лучше лишний раз не провоцировать…
— Что?! И после этого я сексуально озабоченный?! Да я о карманах, извращенка, о кар-ма-нах!
— Что же ты сразу не сказал? — Цукуё с укором покосилась на Гина, покачав головой. — Это в корне меняет дело. Мне нужно время, чтобы всё взвесить и обдумать, поэтому не жди ответа раньше вторника.
— Ха-ха-ха, мисс остроумие снова единственная, кто находит свои шутки смешными.
— Учусь у профессионала.
— Смирись, юмор не твоё. Унылую женщину вроде тебя не спасёт даже волшебная формула цуккоми*, а беспроигрышный клич «дондаке» утратит воинственную силу.
— Мы можем обсудить это в следующий раз? У меня действительно много работы.
— Ах, значит, я во всём виноват, да? Ты бы давным-давно вернулась к своей горячо любимой работе, если бы ответила сразу.
Цукуё устало потёрла виски. Интересно, если просидеть за бумагами всю ночь, к утру их число иссякнет?
— Шоколад, — наугад предположила она.
— Где? — оживился Гинтоки.
— В твоём кармане, где же ещё.
— Ты в своём уме? Что шоколаду делать в моём кармане, когда есть мой желудок? Ты совсем меня не знаешь!
И правда, чего это она. Сказывается переутомление, не иначе.
— Фантик от шоколада. — Вот теперь Цукки не сомневалась в собственной правоте.
— А вот и нет, а вот и нет! Последняя попытка! Но лучше сразу признай поражение, эта загадка не для сломанного бабьей логикой ума.
Цукуё наконец-то оторвалась от важных документов, оторопело уставившись на Гинтоки. Дежавю нахлынуло с неотвратимой силой, заставив засомневаться: а были ли вообще эти два года, которые они провели в не столь официальном, но вполне ощутимом статусе пары?
К слову, два года на редкость спокойные и безмятежные. Стоило разобраться в отношениях, как выяснилось, что соревноваться им совершенно не за что. Случались, конечно, ссоры и недопонимания, но их масштаб и близко не дотягивал до конфликтов дорам по Эдо-TV, больше походя на короткую рекламную паузу.
Кто бы мог подумать, что всё будет так просто.
Или же было просто. После событий минувшей недели сложно понять.
Удивительно, но спустя столько лет знакомства она продолжала открывать всё новые и новые стороны Гинтоки. К примеру, лишь недавно Цукуё узнала, что может свести доблестного мастера на все руки в могилу. Ни вооружённые до зубов армады аманто, ни сахарный диабет, ни тамагояки от Отаэ, о нет. Хватило одного единственного теста на беременность с ложноположительным результатом. За несколько часов, проведённых до повторной проверки, Цукки мысленно смирилась с судьбой матери-одиночки, которая поведёт будущее чадо знакомиться с отцом на кладбище.
Жаль только, что у ребёнка не будет его фамилии.
— Ну? — Гинтоки сложил руки на груди, с вызовом глядя ей в лицо. — Я всё ещё жду ответ.
С чего он вдруг так завёлся из-за какой-то загадки? Пытаясь дознаться до истины, Цукуё рассеянно скользнула взглядом по бумагам, что так и не выпустила из рук. Рядом с именной печатью, поставленной ею минутой ранее, стояла дата: «восьмое февраля».
И точно. Завтра ведь её день рождения. Пожалуй, руководствуясь логикой и подсказкой столь очевидного свойства, она сможет прийти к достойному выводу.
— Лотерейный билет.
Ну или ставка на скачки.
Вообще в выборе подарков Гинтоки отличался большим постоянством. Будь то Новый год, Хана Мацури* или Танабата*, схема всегда строилась следующим образом: сначала он в красках расписывал роскошества предстоящего торжества, источая особые дары слов по части богатого пиршества, каковое наконец-то удовлетворит его изысканные гастрономические предпочтения. Затем он кидал мимолётный взгляд на слушателя и, убедившись, что в том ещё теплится жизнь, досадливо хмурился, будто бы заслышав неугодный вопрос.
— Где я возьму на это деньги? — с усталой усмешкой переспрашивал Гинтоки, словно кто-то допытывался отчёта. — Это смешно. Но, так и быть, я покажу его тебе — мой билет до Лапуты, мою дорогу из жёлтого кирпича, мою девятую жемчужину, моего Чебурашку в коробке с апельсинами*!
Тут он выхватывал из-за спины очередное свидетельство участия в розыгрыше, на кону которого стояли баснословные богатства, не снившиеся всем пиратам Ван Парка вместе взятым.
— У судьбы передо мной должок, — подытоживал Гинтоки, довольно подтирая нос. — Не думает же она, что я забуду, сколько раз терпел неудачи и поражения. Но в этот раз она мне всё вернёт сторицей! — заканчивал он, потрясая кулаком с зажатой бумажкой перед физиономией воображаемого врага.
И судьба его замечала. Беда только в том, что, заметив, она не спешила возложить на его чело лавровый венок и облагодетельствовать ласками и почестями. Стоило Гинтоки сделать ставку, как билет в его руке превращался в красную тряпку, на какую судьба бросалась с яростью быка.
Итогом полёта на рогах, приключавшегося с Сакатой после очередного незадавшегося заигрывания с удачей, становился преподнесённый сертификат на бесплатное пользование его услугами в течение целых суток по большим праздникам и двух-трёх часов по торжествам меньшего калибра. О грандиозных планах, кои немилосердно переехало колесо фортуны, он более не упоминал.
По счастью, Цукуё никогда не придавала подаркам большого значения. Цветы, конфеты, драгоценности и прочие знаки внимания заботили её лишь в том случае, когда предстояло преподнести их кому-то другому. Что до неё, то она считала их лишними, особенно в праздник вроде дня рождения. Какая-то странная выходит ситуация: один раз в году человека чествуют, холят и лелеют, а остальные триста шестьдесят четыре хорошо, если вспомнят, как зовут.
Гинтоки всегда оставался самим собой, и даже на праздники не шёл в подарочной упаковке с пришпиленным сверху бантиком. Да и зачем, когда Цукуё и так всё устраивало? Просто ценить дорогого человека в один конкретно отведённый день, просто и чрезвычайно глупо, ведь когда показное внимание рассеется, за ним непременно обнаружится зияющая пустота безразличия.
— Ха! — неожиданно отозвался Гинтоки. — Как я и думал, эта загадка слишком сложна для кого-то вроде тебя.
Молча проглотив «кого-то вроде тебя», Цукуё ж однако испытала болезненный укол в сердце. А может зря она его вечно оправдывает? Кунаи всегда под рукой, да и бросать их она не разучилась. Глядишь, и ей полегчает, и он резко сбавит спесь.
— И что там? — сухо спросила Цукки, хоть и плохо, но всё ещё владея собой.
— Ничего! Вакуум, Zero без стоящего впереди Fate, nihil для любителей латыни, Уэко Мундо* для фанатов «Bleach». Хотэя* спрашивали, что он несёт в своём мешке, и он отвечал, что целый мир. Я же несу в своём кармане Дао, суть которого заключена в абсолютной пустоте.
— Так ты разбираешься в философии? — Цукуё скептически выгнула бровь.
— Пришлось. — Отмахнулся Гинтоки. — Никогда не знаешь, когда Ёродзую пригласят помочь в дзэнский храм, а мелкая ято вырубит настоятеля. И вот ты уже стоишь в монашеской рясе, пытаясь вспомнить отсылки к буддизму из «Dragon Ball»… Но это не важно. Я хочу сказать только одно: не жди от меня подарка на день рождения, его не будет.
Цукуё едва подавила желание осмотреться кругом, дабы убедиться, что за последние два года её комната ничуть не изменилась и не утратила прежнего аскетизма. А если так, то с чего вдруг Гинтоки решил, будто она стала падкой на безделушки и ждёт от него ворох преподношений?
— Знаешь, ты и так проделала огромную дыру в моём бюджете, — меж тем продолжал Гинтоки, откинувшись на спину и лениво покачивая ступнёй, величественно возвышающейся над согнутым коленом. — Поездки до Ёшивары на мопеде обходятся неоправданно дорого. Думаю, будет честно, если мы разделим расходы на бензин пополам. И раз уж ты так часто ночуешь в Ёродзуе, то почему не возьмёшь часть аренды на себя? Я уж молчу о том бесценном времени, которое вынужден проводить с тобой в ущерб работе. Может, установим почасовую оплату?
Цукуё ждала, что он вот-вот вставит какую-нибудь глупость, фразу, обернувшую сказанное в дурацкую шутку. Но Гинтоки молчал и даже головы в её сторону не воротил.
— Ты… серьёзно? — выдавила она.
В длительных отношениях быстро учишься определять, когда за словами другого человека кроется сущий вздор и пустяк, а когда — непроницаемая глубина, пугающая неизвестностью. И Цукуё не требовалось дополнительных намёков, кроме тех, что таились в нарочито безразличной интонации, чтобы понять, к чему он клонит.
— Я упрощу тебе жизнь, — Цукуё поднялась с циновки, подхватив стопку бумаг. — Больше не буду отнимать время и выкачивать деньги. А если хочешь сделать подарок на день рождения, то исчезни из комнаты к тому времени, когда я вернусь. Не смею дольше задерживать, да и мне давно пора заняться делом.
Сёдзи с грохотом врезались в стенной косяк, и Цукуё не удивилась, если бы узнала, что один, а то и оба деревянных каркаса разом покосились от неласкового обращения.
Как же до этого дошло? Что же она, совсем слепая, раз не заметила на горизонте ни облачка, возвещавшего о надвигающейся буре? И…
Цукуё глубоко вдохнула, поспешно смаргивая собравшиеся в уголках глаз слёзы.
…почему он её не остановил? В какой момент их отношения превратились вот в это?

*******************

Обязанность защищать Ёшивару — это не только скакать по крышам и выслеживать преступников, тревожащих весёлый квартал страстями отнюдь не любовного толка, но и проверка противопожарного оборудования в чайных домиках.
— Здесь у нас огнетушитель. А это — новейшие датчики дыма, — с гордостью поведала хозяйка, почувствовав себя экскурсоводом по богатой коллекции музея изящных искусств. — После того несчастья, какое приключилось у Судзуки-сан, мы решили поменять оборудование. По слухам, пожар не успели предотвратить только потому, что устройство не сработало, подвергнув опасности жизни стольких людей. — Женщина заохала, скорбно покачав головой.
В любое другое время Цукуё бы проявила сочувствие к печальной судьбе горевшего заведения, однако после бессонной ночи она чувствовала себя не лучше обуглившейся головёшки на пепелище упомянутой чайной.
— Цукуё-сан? — осторожно позвала хозяйка. — Вам нездоровится? Присядьте пока, а я принесу воды.
— Нет, всё в порядке, просто слегка кружится голова.
— Что не удивительно в присутствии такого сногсшибательного мужчины, — вмешался посторонний голос.
Цукки обернулась, и хотя побледнеть ещё сильнее казалось уже невозможно, а всё-таки её лицо попробовало посоперничать с белилами, кои составляли основу грима гейш и куртизанок, неожиданно преуспев в своём начинании.
— Приятно, что после стольких лет моё появление по-прежнему заставляет твои коленки подгибаться, — довольно заключил Гинтоки, как бы между делом подхватывая её на руки. — Бабуля, не взыщите, но сегодня она к вам не вернётся. День рождения, как-никак.
— Чт… Что ты творишь?! — Цукуё попыталась вырваться, но при ожидаемо неравном распределении сил попытка заведомо провалилась. — Гинтоки, отпусти! На нас все смотрят!
— И пусть смотрят. — Флегматично отметил он. — Где им ещё увидеть, как знаменитый спаситель Ёшивары борется с самым страшным противником, выросшем на его пути, — с трудоголизмом?
— Да какой он тебе противник? Ты его уже лет тридцать одолеваешь, не вставая с дивана.
— Кстати, действенный способ. Хочешь, я положу тебя рядом и покажу, как это делается? — ухмыльнулся Гинтоки.
— Я хочу, чтобы ты меня отпустил. Сейчас же!
Удивительное дело, но так оно и вышло. Твёрдо встав на ноги, Цукуё отметила, что Гинтоки приволок её в какой-то тесный и мрачный проулок, оканчивавшийся тупиком. Стены домов напирали друг на друга, из-за чего Цукки не могла протиснуться к дневному свету даже бочком, не потеснив при этом загородившего проход Сакату.
Отлично. Сначала решил порвать отношения, потом грозит изнасиловать. Какие ещё сюрпризы он припас на её день рождения?
— Ты мешаешь мне работать, — сердито объявила Цукуё, сложив руки на груди.
— Работа, работа… Я знаю, как ты любишь работать, а ещё знаю, что меня ты любишь сильнее, так что умолкни и послушай спокойно.
От такого заявления гневные слова, уж было сорвавшиеся с языка, как-то разом позабылись, освободив место потрясённой тишине.
— Если подумать, я задолжал тебе не один, а целых три подарка. Так что вот, держи. — Тут он не глядя протянул ей небольшой блестящий пакет.
Открыв его, Цукки едва удержалась от того, чтобы не вскрикнуть.
— Береги её, она самое дорогое, что есть у меня в жизни, — со слезами в голосе попросил Гинтоки, полным муки взглядом следя за пластиковой фигуркой Кецуно Аны, которую Цукуё вертела в руке.
— Спасибо, конечно, но не стоило идти на такие жертвы, — оторопело заключила она, толком не представляя, как реагировать на подобный широкий жест души. Ей-то фигурка и даром не сдалась, однако зная, как дорожил ею Гинтоки… Вот и что он хочет этим сказать?
— Рано благодаришь. — Собрав волю в кулак, он отвернулся от миниатюрной копии обожаемой телеведущей и протянул другой свёрток.
Его содержимое повергло Цукуё в ещё больший ступор.
— Тест на беременность?
— Самый лучший, какой был в аптеке, — авторитетно заметил Гинтоки. — Я несколько дней помогал её владельцу, прежде чем получил его задаром. В любом случае, он нам скоро пригодится.
Тут мозг окончательно сломался, напрочь отказавшись понимать происходящее.
— И наконец… — он откашлялся, завёл руку за голову, ероша волосы и упорно не желая смотреть ей в глаза. — У меня по-прежнему пусто в карманах. И всё же есть то, что я могу тебе отдать. — Пауза длилась не больше секунды, но казалась поистине вечной. — Хочешь взять мою фамилию?
БАЦ!
Фигурка Кецуно Аны не оценила прелестей свободного полёта до земли, посему крохотная ручка с зажатой в ней указкой отделилась от туловища, с неожиданным проворством укатившись к решётке водостока.
Цукуё в полнейшем ужасе проследила за её зыбкими качаниями на краю пропасти.
Ками-сама! Сейчас Гинтоки бросится спасать утерянную конечность, а потом, голося и рыдая над останками покалеченной жестокой судьбой скульптурки, объявит, что Цукки навсегда разбила ему сердце и он никогда больше не захочет её видеть!
— П-прости, я… — Она упала на колени, трясущейся рукой потянувшись за кусочком пластика, повисшем на волоске от гибели. Но прежде, чем заветная деталь оказалась вне опасности, её кисть перехватила широкая мужская ладонь, потянув на себя. — Г-гинтоки, но фигурка… — начала было она.
— И чёрт с ней, — хрипло оборвал Саката, и Цукуё наконец-то подняла голову, заглядывая ему в глаза.
Она видела его разным. Сонным, раздражённым, ленивым, весёлым, пьяным, злым, возбуждённым, расхлябанным, скучающим, собранным, отрешённым…
Но таким напряжённым и зависимым от ей ответа — ни разу.
— Да. Да, конечно, да, — растерянно пробормотала Цукки, не зная, куда деваться от охватившего смущения.
Впрочем, гадать долго и не пришлось. Сцапав её в охапку, Гинтоки использовал все богатые возможности языка, чтобы выразить своё отношение к её согласию, не произнеся при этом ни слова.
Когда же долгая и нежная ласка стала угрожать кислородным голоданием, Цукуё чуть отстранилась, с лёгкой улыбкой спросив:
— Ты уверен, что это нормально? Я про то, что случилось с фигуркой.
— Абсолютно, — фыркнул Гинтоки. — Я же не дурак какой, чтобы заключать свою душу в один единственный крестраж. Пока в ящике стола лежат две точно таких же Кецуно Аны, ничего со мной не случится.
Цукки рассмеялась, мысленно делая заметку прикупить пару новых сборных моделей ведущей прогноза погоды. Его душе двух крестражей явно маловато.


Цуккоми — один из участников традиционного для Японии комедийного дуэта, выступающего в жанре мандзай. Чтобы не ходить далеко за примерами, достаточно вспомнить Шинпачи и его реакции на шутки Гинтоки, и всё сразу встанет на свои места.
Хана Мацури — японский праздник, посвящённый дню рождения Будды, который отмечается 8 апреля.
Танабата — традиционный японский праздник, проходящий 7 июля, что-то вроде дня всех влюблённых, но в восточной культуре.
...Чебурашку в коробке с апельсинами — Чебурашка и Гена в Японии до того популярны, что одно время служили героями расклеенных в метрополитене плакатов, на которых они объясняли правила безопасного пользования транспортом.
Уэко Мундо («пустой мир») — измерение, в котором живут пустые и арранкары.
Хотэй — один из семи богов счастья, ответственный за веселье и благополучие.

P.S. Вопрос на засыпку: а вы, дорогой читатель, замечали эту странную тенденцию, набирающую популярность среди мужчин, — делать предложение в разгар ссоры? Или только в моём окружении столько оригиналов? =)

P.P.S. ХЗ, что на этой картинке делает Гин (развязывает бантик??? *.*), но она парная к титульной, да и у него здесь такое выражение лица, что ащ-ащ-ащ-ащ и слюни-слюни.

@темы: фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Танец журавля

---

Внеурочный фик

Вот просто взялось и написалось. Бывает, да *.*

Название: Пассивное курение
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: G
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: Гет, Психология
Предупреждения: ООС
Статус: закончен
Размер: драббл (367 слов)
Описание: Крохотная зарисовка, созданная под впечатлением от 620 главы.
Примечания автора: В жанрах поставлена «психология», но лишь потому, что категория «пространные думы» в списке не обнаружена.
ООС от греха подальше.
Спойлеров можно не бояться, хотя без знакомства с содержанием главы фанфик рискует оказаться непонятным.
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/5168717

Пассивное курение

На войне не до сантиментов. Достаточно краткого мгновения, украдкой скошенного взгляда или лёгкого поворота головы, а костлявая уже гремит над ухом, истерично требуя отдать ей должное. И пусть даже коллектор с наточенным сельхоз инструментом испробует остроту лезвия не на твоей шее, лишённый головы товарищ вряд ли обрадуется, что стал залогом выплат по кредиту.

Гинтоки это знает. Грядущая битва будет стоить ему концентрации всех сил, сосредоточения на победе каждой мысли, железной воли, ведущей сквозь армады врагов туда, где деревянный бокуто схлестнётся с его главным страхом — потерей учителя, грозящей повториться вновь.

Кошмарный сон вот-вот воплотится в жизнь, и воздух уже пропитан его предвестниками: визгом стали, резким потом, гремящими выстрелами, солью крови, отчаянными криками, прогорклым дымом и... табаком.

Неправильно. Чёрт раздери игры сознания в ассоциации, но этот запах не принадлежит миру, где ежеминутно обрывается чьё-то дыхание.

Этот запах преследует, тянется по пятам наяву и во сне, увлекая к мечтам о будущем, в котором не будет места мрачным призракам прошлого.

Взгляд по-прежнему устремлён перед собой, но вдох уже глубже. Это самое большее, что Гинтоки себе позволяет. Дышать жадно, упиваться звуком голоса, но не оглядываться, не сметь и боковым зрением уловить полёт листьев клёна по чёрному шёлку. Он не верит, что удержится, не верит, что каким-то чудом вспомнит о битве за судьбу человечества, если переступит грань дозволенного, развернётся и наконец-то увидит её поразительные глаза цвета ночного неба.

А большего ему и не надо. После долгой разлуки Гинтоки хватит единственного взгляда, чтобы разом захмелеть, и тогда чувство, всегда придающее сил, вдруг обернётся своей противоположностью: слабостью.

Вдох. Он глупо шутит про самок горилл, расписываясь в получении бодрящего душа из сваленных на голову брёвен и впивающихся в тело кунаев. Отключка недолговременна, и когда Гинтоки заново обретает способность твёрдо стоять на ногах, в голове немного проясняется.

Ещё вдох. Шаг постепенно переходит на бег, и он мчится на врага, готовый сразить любого, кто попадётся под горячую руку.

Вдох. Запах табака остаётся позади, теряясь в душной гари битвы. Гинтоки мчится вперёд, пробивая дорогу тараном и всё увеличивая разделяющую их дистанцию.

Ещё не время. Однажды он как следует распробует ядовитые плоды пассивного курения. Загубит здоровье, заработает хронический кашель и проблемы с легкими — сколько радужных перспектив рисует ему будущее. Но, чёрт возьми, это то самое будущее, ради которого стоит бороться.

@темы: фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Пассивное курение

---

Во славу 620 главы Гинтамы

Несмотря на то, что прочла 620 главу ещё в четверг, написать о ней смогла только сейчас. Я говорила, что люблю девушек, умеющих пошло шутить? Так вот, исправляюсь. Цукуё, на второй же странице вносящая требуемые пояснения к названию главы, это прям вин.

Вообще пока читала главу, едва не скончалась от радости, столько в ней всего прекрасного. И речь не о шипперском счастье, хотя я и получила все основания ждать канонизацию своего ОТП. Просто Цукки тут невозможно хороша, а я в очередной раз вспомнила, как обожаю Сорачи за то, что он любит всех своих героев одинаково.

Под катом немного криво нарезанных скринов и спонтанных рассуждений

Я, возможно, просто двинулась в процессе написания бдсмной пвпшки, но по-моему очень эротично *.*

Весь ёшиварский флешбэк трогателен от и до, а Сэйте в нём по праву отведена роль надёжной опоры как для матери, так и для сестры. В этом кратком эпизоде показано становление сильного характера, а также стремление успокоить близкого человека, ступившего на новый путь, обещанием позаботиться о том, что она оставляет позади.

Разговор с Хиновой стал тем самым подарком шипперу, которого я даже не ожидала. Ибо после того, как с Цукуё сняли обязанность защищать Ёшивару ценой своих истинных душевных стремлений и желаний, вернуть её к прежнему образу мыслей и жизни было бы верхом нелепицы. А Сорачи уже давно доказал, что не идиот, а потому задний ход не даст. Цукки теперь не просто готова к смене ориентиров, она уже сделала свой выбор, и не в пользу обязанностей лидера Хьякка, а как женщина, готовая следовать за любимым мужчиной. И этим всё сказано.

Просто крутой фрейм. И да, то, что Гин всю дорогу показательно игнорирует присутствие прибежавшей ради него женщины — это диагноз. От Хиджикаты заразился, не иначе. Тот тоже усиленно ломался и строил из себя недотрогу, но все мы помним, чем это закончилось. Кто ставит на то, что пациенты страдают одной и той же неизлечимой болезнью, поднимите руку

Меня не удивляет, как быстро эти двое спелись. Меня удивляет, что они так мало общались раньше, хотя могли найти кучу тем для обсуждения.

Фрейм во славу красоты божественной женщины

Финал с размаху бьёт по почкам булавой

И тут же наклеивает поверх сломанных костей пластырь

Чувствую, это далеко не последний раз, когда я визжу над новыми главами Гинтамы. Жги, Сорачи, жги, я в тебя верю!

@темы: манга, Гинтоки/Цукуё, Gintama, фанатские бредни

---

Ура 619 главе, ждём 620!

PWP — это лакмусовая бумажка хорошего вкуса автора. Описание скабрёзностей здорово проверяет мастерство, ведь главная задача вовсе не в слащавом пересказе учебника по биологии. Здесь особенно важно творческое чутьё и умение создавать сильный художественный образ, способный выжать из низкосортной порнухи нечто стоящее.

Принимая всё вышеизложенное во внимание, отмечу, что мой образец забраковали ещё до начала проверки, заметив на дне пробирки маслянистый осадок. Тем веселее. Когда-нибудь я выведу раствор нужной концентрации и верных химических свойств, а пока — маленький шажок человека к своей амбициозной цели.

Арт для правильного настроения.

И поехали.

Название: Логово Дракона
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: Гет, Романтика, Юмор, PWP
Предупреждения: BDSM, Кинк, ОМП, Нехронологическое повествование
Статус: в процессе написания
Размер: миди
Примечания автора: Автор сам не знает, что творит *.*
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/4651881/12894526#part_conte...

Часть четвёртая. Если крадёшь фразу из фильма Стивена Шейнберга, вкладывай её в подходящие уста!

Что нужно знать о новой части:
1. В ней наверняка прозябает множество глупейших ошибок, упущенных моим замыленным взглядом.
2. Не знаю, получится ли распознать в тексте исполнение заявки, но очень жду мнение заказчика, пусть даже оно и не будет одобрительным.
3. В ней наконец-то оправдывается рейтинг.

На заметку: если однажды ей в руки попадёт руководство по изготовлению войлочных игрушек или, скажем, пособие по ракетостроению, Цукуё обязуется прочесть его от корки до корки. Жизнь иронична и непредсказуема, а потому человек, всей душой возжелавший стать хокаге, может столкнуться с проблемой селекции крупного рогатого скота. А почему бы и нет? Мир не маркирует обстоятельства и обязанности человека из расчёта на его пожелания и возможности. Умудрился родиться двуногим и прямоходящим, так и будь любезен разбираться с тем, что наворотили твои предки и современники, по временам косясь в сторону потомков.

— Нервничаешь? Это ты зря. — Гинтоки добродушно улыбается и качает головой, точно ведёт разговор с несмышлёным ребёнком, которому предстоит эволюция от горшка до унитаза. — И пусть мы не в Хогвартсе, Гинпачи-сенсей достаточно практиковался с волшебной палочкой, чтобы преподать тебе урок магии.

Он продолжает что-то говорить, но Цукки едва ли чувствует разницу между его словами и фирменным «пика-пика» Пикачу. Вот интересно, если сейчас дать задний ход и предложить начать с чего попроще — за ручки там подержаться или обменяться номерами мобильных телефонов (последнее предпочтительнее) — Гинтоки сильно расстроится?

Каким-то образом его воодушевление выкачивает из неё былую уверенность, вводя в состояние отупения. Саката счастливо болтает без умолку, и Цукуё начинает казаться, что с ней что-то не так, раз вместо радости испытывает одну только апатию.

— Вот! — гордо восклицает Гинтоки, протягивая какую-то бумажку.

Цукки покорно берёт её да так и замирает, едва ли догадываясь о существовании следующего этапа манипуляций с полученным инвентарём.

— Прочти его, лапуля.

От этой его «лапули» Цукуё приходит в такой благоговейный ужас, что, принимаясь зачитывать названия с листа, почти кричит.

— «Чобиты», «Мёд и клевер», «Меланхолия Харухи Судзумии», «Семь обличий Ямато Надэсико»*… — В оторопи переводя взгляд на приосанившегося и крайне довольного собой Гинтоки, она без лишних мудрствований спрашивает: — Что это?

— Мой послужной список.

— Послужной список, — эхом отзывается Цукки.

— Впечатляет, да?

— Впечатляет, да.

— Эмм… Раз-раз, центр управления вызывает Цукуё, приём? — Он машет перед её лицом ладонью. — Ты хоть что-нибудь понимаешь или только повторяешь за мной?

— Только повторяешь за мной.

Гинтоки молчит, и сомнение в его взгляде постепенно сменяется диковатым интересом. Откашлявшись в кулак, Саката осторожно начинает:

— Ах, Гин-сан, я так давно мечтаю, что ты возьмёшь меня силой. Не могу думать ни о чём другом с тех пор, как видела твой огромный толстый…

— Гинтоки! — обрывает его опомнившаяся Цукки. Для пущего эффекта хочется присовокупить к возмущению убедительной силы удар в живот, но после поцелуя как-то не понятно, сохранилось ли за ней право выбивать из него дурь, и остаётся лишь удушливо краснеть.

Пытаясь не замечать разочарования в потускневших глазах, Цукуё старательно избегает мысли, что ему за радость слушать от неё пошлости. Меняя тему, она возвращается к зажатому в ладони листу, слегка потрясая им в воздухе.

— И что я должна из этого вынести?

— Мой богатый любовный опыт.

— Что?!

— Следует отдать должное и Суги-тану, он большой молодец.

— Суги…-тан? — выдавливает Цукки, пока судорожно работающий мозг бьётся над правильным ответом к заданной задачке. — О-о-о… Где-то далеко-далеко с головы Сугиты-сана только что упал последний волос*.

— Не говори глупости, манга не закончится на главах о принце Хате*, — фыркает Гинтоки.

— Как бы там ни было, но что мне с этим делать? — Она вновь пробегает взглядом по строчкам, но сделать из их содержания достойный вывод не решается.

— Ты что, совсем меня не слушаешь? — негодует Саката, скрещивая руки на груди. — Этот список отражает все мои любовные похождения и гарантирует, что тебе не о чем волноваться: Гин-сан точно знает, куда вставить ключ зажигания, чтобы завести свою крошку.

Только чудо помогает Цукки удержаться от желания заехать ему по носу, но вот весёлые пляски дёргающегося глаза никто не отменял.

— Вот как? Спасибо за трогательную заботу. «Красивый папа», «Кровь окаянного пса», «Тиран, который влюбился»*… Теперь я точно знаю, что беспокоиться не о чем.

— Ой, не говори так легкомысленно: Суги-тану пришлось пойти на это из нужды в деньгах на операцию.

— Какую?

— Серьёзную операцию… — Гинтоки берёт драматическую паузу и с прискорбием выдыхает: — … по пересадке волос… И-та-та-та-та-та! — Цукуё всё-таки не выдерживает, отвешивая щедрую оплеуху, вложив в неё все свои чувства. — Ты жестокая! Хочу вернуться обратно к Чии! — плаксиво грозится Саката.

— К котёнку? — с сомнением уточняет девушка.

— К Чии из «Чобитов»*! Ах, Чии, моя первая любовь. — Он нежно вздыхает, приложив руку к сердцу, и скупая слеза сбегает по щеке. — До сих пор слышу твоё жизнерадостное «с возвращением, Хидеки!» А потом ты кидалась мне на шею, и, прошу заметить, вовсе не затем, чтобы задушить…

— А я не рассказывала тебе один смешной случай, который произошёл при работе над «Чёрным дворецким»*? Я была подавлена безразличием любимого мужчины, а Себастьян оказался таким чутким и страстным любовником…

— Если подумать, Чии не так уж и идеальна. Я нашёл её на помойке и едва не надорвался, пока тащил домой. И ведь столько лет прошло, она могла набрать ещё больше… — он осекается, наконец-то замечая, что его воодушевляющие речи впечатляют Цукуё совсем не тем, чем следовало бы. — И когда мне надо было остановиться?

— Ещё до того, как я увидела в списке «Мальчиков-черлидеров».

— Знаешь, первая операция прошла не слишком удачно, так что…

— Ты хотел отыскать недостающий реквизит. Так вот сейчас самое время, пока мне окончательно не разонравилась эта идея. — Терпение Цукки во всю сигнализирует о преодолении критической отметки, а ведь они и начать не успели! И во что она только ввязалась?

Гинтоки сглатывает, впервые прозревая хлипкость моста над пропастью с кольями, по которому собирается совершить прогулку. Коротко кивнув и бросив отрывистое «я мигом», он прытко вскакивает с места, упархивая в неназваном направлении.

Цукуё со вздохом опускает голову, принимаясь рассматривать руки так, словно не знает, для чего они нужны. Нет, правда, что ей делать? Когда смотришь такие сцены в кино, камера тактично оставляет героев, уходя странствовать по стенам. Максимум, что выхватывает её объектив, — движущиеся тени, да и те урывками, будто бы хорошее воспитание и природная скромность мешают отдать должное радостям телесных поползновений.

Но в жизни всё по-другому, и вместо умеренно откровенных кадров интимных ласк, приносящих сказочное удовольствие обоим участникам процесса, Цукки получает неадекватный диалог о том, каким опытом обзавелись их сейю на прошлых проектах.

Можно подумать, она бы умаялась от скуки, не сопровождай их первые шаги к близости комедийная шоу-программа. Цукуё и без того непросто. Оставив в стороне творческий путь Сугиты-сана… а сколько женщин было у самого Гинтоки? Мысль эта, пришедшая незваным гостем на праздник, бесцеремонно расселась за отнюдь не ей уготованным местом во главе стола, укладывая ноги поверх белоснежной скатерти.

Цукуё и в страшном сне не снилось, что однажды она сочтёт подобный факт из его мутной биографии чем-то важным. Но скрутивший желудок нервный спазм исключил возможные попытки мозга отречься от нелицеприятной истины. Цукуё не всё равно. Почему-то именно сейчас кажется жизненно важным, с кем и в каких связях он состоял раньше.

Странно, но она никогда не слышала, будто бы Гинтоки наведывался к кому-то из куртизанок Ёшивары. И не то чтобы Цукки так ревностно следила за его личной жизнью, но в квартале красных фонарей слухи и сплетни роились, как пчёлы в гудящем улье, а их сбором занимались с особым рвением. Спаситель Ёшивары, известный всем и каждому, занимал почётное место среди нескончаемой череды анекдотов и сальных шуточек, однако ни разу его имя не фигурировало в историях постельных похождений. Некоторые женщины в открытую зубоскалили, подвергая сомнениям то его мужские силы, то сексуальные предпочтения, якобы не учитывающие противоположный пол. И только Хинова тихонько посмеивалась, легонько покачивая головой.

— И ты без дела не останешься, — неразборчиво бормочет Гинтоки где-то рядом.

Цукки поднимает взгляд и видит в его руках помимо хорошо знакомого ошейника, подобранного с пола, толстую верёвку. Он присаживается на колени, и она чувствует прилегание прохладного кожаного ремешка к шее, зафиксированного так, что ощущается плотность сомкнутого кольца, которое, однако, не давит и не душит. Гинтоки велит ей развернуться спиной, Цукуё без колебаний выполняет, молча смотря перед собой.

Сложенная пополам верёвка пропускается над грудью, исчезает сзади, уверенно затягивается где-то между лопаток, вновь показывается спереди, на этот раз втискиваясь снизу, выделяя и без того приметные достоинства женственной фигуры, и снова убегает за спину, сплетаясь с ранним креплением. Второй виток верёвки ложиться в ряд тому, что проходит над бюстом, возвращается назад, смыкается там, чтобы подняться к правому плечу, а через него — подползти под верхнюю парную обмотку и соединить её с нижней.

Гинтоки садится к ней лицом, и Цукуё вздрагивает, когда его пальцы, проворачивающие какие-то хитрые махинации с этим соединительным мостиком, невзначай задевают грудь. Странное прикосновение выходит беглым, всё равно что обязательным, не получая никакого продолжения. Мужская рука протягивает верёвку вверх, перекидывая вторую «лямку» через левое плечо обратно за спину.

— У тебя было много женщин, да? — против воли вырывается у Цукуё.

Он уже успел переместиться назад, и она не может увидеть его реакцию, но ладонь, мгновение назад вязавшая сложный узел, прекратила всякое движение.

— Что? — переспрашивает Гинтоки, сбитый с толку неуместным вопросом.

Цукки молчит. Абсурдно, но ответ знать совершенно не хочется. Впору бы рассмеяться собственной шокирующей глупости, однако она не может по-другому. Мысли, казавшиеся неважными, вдруг покинули тёмные углы, разом повылезав на свет, и никакими верёвками не удержишь.

Голова поникла, голос едва слышный, чтобы не так заметно ломкость и дрожь:

— Со мной будет не так хорошо, как с ними.

Сказала всё-таки. Интересно, если сейчас он останется, то из жалости?

Гинтоки доводит прерванное плетение узлов до конца, после чего аккуратно берёт за плечи и разворачивает к себе в пол-оборота.

— Так вот чего ты боишься, — усмехается он, но так мягко, что к Цукуё возвращается слезливая сентиментальность, чей шальной вал удаётся отвратить далеко не сразу.

Что б ей ещё раз взять в руки «Nushi ni Todoke»! А то откуда в ней взяться этой дурной охоте плакать по любому поводу?

— Я-то думал, девушке спокойнее, если рядом мужчина с опытом. Но как я мог забыть, что со мной самая большая любительница взвалить ответственность на себя и тащить её в одиночку? — Гинтоки беззлобно посмеивается, качая головой. — Ты уверена, что я тебе вообще нужен? Может, Шинигами Таю предпочитает и путь от невинности к пороку преодолеть исключительно своими силами?

Пунцовая Цукки толкает его в бок локтём, он складывается пополам, надрывно охая, да так громко, что сразу понятно: боль тут ни при чём, и все старанья ушли на откуп природной тяге к театральности. Склонившись к её плечу, Гинтоки тихо шепчет:

— С тобой уже намного лучше.

Признание, такое бесхитростное и незамысловатое, вдруг подсказывает ответы к тем загадкам, ключи к которым Цукуё считала навеки утерянными. Вдруг становится понятно, почему Гинтоки проходил мимо ищущих его внимания ёшиварских прелестниц, почему не переспал с ней после злоключений с Джираей, когда она недолго думая предложила компенсировать физический ущерб простыми радостями плоти, и почему теперь его простые слова и прикосновения заставляют дрожать, крепче сжимая взмокшие ладони.

Цукуё связывает вовсе не верёвка, и вовсе не ошейник затрудняет дыхание, пока мелко трясущиеся плечи накрывают сильные руки.

— Дурак. — Цукки отпихивает Сакату и отворачивается, не желая разоблачать обострённой чувствительности, с которой она реагирует на его голос, его нежные поглаживания, жар его тела. Хотя в какой научной лаборатории найдётся такой микроскоп, через который можно увидеть те мизерные шансы, что он до сих пор этого не понял?

Но от её хитрого стратегического манёвра Гинтоки и с места не двигается. Вырвавшийся смешок растворяется в горячем дыхании, ласкающем шею, пока ладони растирают предплечья: вверх-вниз, вверх-вниз. Он всё никак не переступит черту, и в какой-то момент Цукки понимает, что затянувшееся воздержание Сон Гоку* от путешествия на Запад повергает в больший трепет, нежели жадность изголодавшегося пса, глодающего найденную кость. Прикусывая губу, она силится сдержать слабый стон, прорывающиеся вместе с осознанием: игра будет долгой и томительной. И ей в этой игре только и остаётся, что постараться не сойти с ума в ожидании.

От короткого поцелуя чуть выше ключицы у Цукуё вырывается испуганное «ах» и, поддавшись знакомой панике, что не первый год подтачивала уверенность стража Хьякка, она рефлекторно подаётся вперёд. Но Гинтоки пресекает попытку отстраниться, решительно возвращая Цукки в прежнее положение.

Заложив её руки за спину, он сгибает их в локтях и укладывает одна поверх другой, после чего трижды оборачивает второй верёвкой и завязывает узел. Оставшиеся концы приспосабливаются к плетению первой обвязки, и Цукуё с удивлением ощущает возросшее телесное напряжение, возникшее от натяжения нитей. С удивлением, потому что чувство это не вызывает дискомфорт, да и неприятным его не назвать. Верёвка держит крепко, вьётся по коже тугим напластованием, но вместо того, чтобы впиваться и раздражать, лишь томительно потягивает мышцы.

Силясь распробовать новые ощущения, Цукуё ёрзает на месте и поводит плечами. Бондаж ограничивает сильнее, чем она предполагала, сопровождая каждое движение настойчивым напоминанием материальных границ тела. Цукки озадаченно вскидывает бровь: в обычной жизни собственные физические параметры редко сознаются с такой отчётливостью, а тут вдруг чувствуешь каждую линию и контур, каждый сантиметр кожи и косточку.

— Не давит? — участливо интересуется Гинтоки.

— Ммм, — Цукки прислушивается к себе, чтобы убедится в верности первых впечатлений, — нет, всё нормально.

— Отлично, тогда перейдём ко второму этапу! — довольно сообщает он.

Цукуё заглядывает через плечо, дабы воочию распознать новое направление их движения, и видит, как искусный жест фокусника разоблачает в руке Гинтоки лоскут чёрной ткани.

— А это ещё зачем? — настораживается Цукуё.

— Чтобы добавить в наш карри остроты, — весомо поясняет Гинтоки, несколько раз складывая материю пополам, после чего командует: — Смотри перед собой.

Недовольно поджимая губы, она всё-таки слушается, поворачивая голову вперёд. В следующее мгновение комната растворяется во мраке, упавшем на глаза подозрительно осязаемым полотном, концы которого затягиваются на затылке.

— Гинтоки! — возмущённо вскидывается Цукуё, усердно завертевшись на месте.

— Доверься профессионалу и расслабься, — советует Саката, шурша за её спиной. — Ты пока привыкай, а я мигом.

Но претензия на профессионализм формированию привычки не способствует. И если Цукки почти не заметила, как позволила Гинтоки себя обездвижить, то с потерей визуального ряда оказывается не так-то просто смириться. Зрение — ключевой крючок, за который цепляется мозг, выстраивая картинку окружающего мира. Львиной долей информации человек обязан именно созерцанию, потеря которого инстинктивно пробуждает в Цукуё панику.

Она извивается, порываясь ослабить верёвку и высвободиться, но добивается лишь того, что крепче стягивает узлы, и бондаж болезненно впивается в грудную клетку. Стараясь снять напряжение, Цукки сильнее выгибает спину и машинально вертит головой, выискивая самый яркий источник света. Найдя положение, в котором дискомфорт от верёвки сходит к минимуму, она спешно восстанавливает в памяти карту местности, вычерчивая воображаемое расположение предметов в пространстве.

Конечно, в её намерения не входит ленивый променад по комнате, в конец которого Цукки неизбежно встретит носом пол. Но слишком неспокойно сидеть на месте связанной, и даже не представлять, что происходит на расстоянии вытянутой руки. А ну как случится вторжение гигантов, а она и испугаться нормально не сможет?!

Цукуё делает глубокий вдох и медленно выдыхает. Страх не уходит, и заведённая сирена вставшей на дыбы интуиции продолжает внушать реальность незримой угрозы.

— Гинтоки! Сними её с меня немедленно! — Голос слегка подрагивает от волнения.

— Какая ты нетерпеливая. — Она резко поворачивается на звук. — Не подгоняй, я ещё успею тебя раздеть.

— Я про повязку! — гневно прикрикивает Цукки, тряся головой в отчаянной попытке скинуть ненавистный кусок ткани.

— Ты правда этого хочешь? — отстранённо интересуется Гинтоки.

— Да!

— Тогда ты знаешь, что надо сказать.

Она понимает не сразу, но когда память подсказывает правильное решение проблемы, то не задумываясь произносит:

— Камеха…

Оставшиеся два слога так и застревают в горле.

Сколько раз на дню можно услышать фразу, что, де, мужчине от женщины нужно только одно? Формула-заезженная пластинка, клеймо позора, равняющее всех под одну гребёнку. А между тем верить ей так же глупо, как приписывать благородную чистоту помыслов каждому встречному.

Взять бы да и запретить обобщение, как рассадник современной чумы — поверхностности умов, суждений и чувств. Потому что хранение целомудрия не всегда безусловная добродетель, как попустительство разврату не всегда свидетельство прогнившей души.

Задолго до влюблённости Цукуё научилась ему доверять. Безопасность Ёшивары, покой её обитателей, жизни Хиновы и Сэйты, улыбки на лицах своих друзей. Задолго до их поцелуя она стала распознавать заботу, пусть неумелую и прикрытую неиссякаемой придурью, но связанную с сопереживанием тем, с кем свела его жизнь.

Глаза у Цукки завязаны, но это не мешает ясно видеть, как исчезают последние сомнения. Напряжение в теле гаснет, и она мотает головой, стряхивая остатки беспокойства.

— Нет, ничего. Давай продолжим. — Она чуть улыбается, не вполне уверенная, что он может разглядеть выражение её лица.

Скрип выдвигающихся ящиков, возня, торопливый гулкий шаг, настежь распахнутые дверцы шкафа, копошение, тихий свист. Остаётся лишь предполагать, что он отыскал, но находка его впечатлила. Дыхание слегка сбивается, когда слух улавливает приближение звука: чеканный стук сапог о кафель, уверенная походка. Отставать не хочется, и Цукки старается придать лицу скучающее выражение, а позе — расслабленность, но тут же шипит от досады.

Чёртовы верёвки. Оскорблённые незаслуженным забвением, они глумливо вгрызаются в кожу, стоит только небрежно повести плечом.

Хрупкий баланс между комфортным сосуществованием тела и обвязки удаётся вернуть, но лишь ценой потери всякого намёка на естественность её перекрученной фигуры. Цукуё кривит губы: да-да, противник капитулировал, победа безоговорочная и триумфальная. Следующий ход?

— Улыбочку. — Короткий писк и механический щелчок, одновременно с которым тёмную ткань повязки на мгновение просвечивает резкая вспышка.

Цукки ошарашенно моргает.

— Ты меня фотографируешь?

— Моя тайная страсть. С этими снимками я скину Хокусая* с трона и стану новым королём сувениров. Только представь: вместо «36 видов Фудзи» — «48 поз Ёшивары»*, дополненных десятью подарочными листами. Я бы повесил такой календарь в туалете.

— Я бы повесила его на твоей могиле, обведя красным маркером дату смерти.

— Некрофилия не по моей части, но если хочешь, чтобы дух Сакаты Гинтоки являлся тебе на Обон* в сопровождении эрекции, ты на верном пути.

— Тебе знакомо слово «нравственность»? А «этика»? — Цукуё морщится от отвращения, затмившего реакцию на очевидное домогательство.

— Достаточной хорошо, чтобы знать: нет ничего скучнее высоконравственного секса.

— Точно. Зачем отказывать себе в удовольствии поговорить о трупах, если они так возбуждают. Ты это хочешь от меня услышать? — она фыркает, уже совсем не обращая внимания на контекст, в котором ведётся их спор.

— Нет. Меня возбуждает совсем не это.

— Тогда что? Грязная ругань? Небритые подмышки? «My Little Pony»?

— На полный список нет времени, — задумчиво тянет Гинтоки, — разве что ты передумала и решила остаться здесь жить. А если не ходить далеко, так для растущих в штанах надежд достаточно одной сексапильной блондинки.

Щёки в мгновение ока загораются красной звездой на рождественской ёлке, и Цукки не удивится, если благородный алый оттенок перекинется на волосы, чтобы те перестали соответствовать описанию. Из приоткрытого рта вырывается неудобоваримо писклявое «э-э-э», которое она впопыхах душит, прикусывая губу.

Он не очень-то старается спрятать глумливый смешок, но Цукуё слишком смущена даже для того, чтобы прочесть нахалу гневную отповедь. Пару минут спустя хихиканье незрелого подростка стихает, уступая место просторной тишине. Она настороженно вслушивается, но комнату сковала немота, в молчании которой только и слышно, что собственное дыхание да участившийся стук сердца.

Чирк! Резкий царапающий скребок по шероховатой поверхности заставляет вздрогнуть, не испугав, но изумив неожиданно знакомым звучанием. В голове всплывает шарик табака, закладываемый в кисеру, и приближающийся к нему маленький огонёк на головке деревянной щепки.

Спичка? Зачем ему понадобилось её зажигать?

Ресницы под повязкой хлопают быстро-быстро, словно подгоняя мозг расторопнее оценивать ситуацию. Она поводит носом, готовясь почувствовать знакомую горечь дыма, — хотя и здесь не ждёт подсказки, — но вместо этого улавливает совсем другой запах.

От замешательства брови выгибаются дугой. Что же это? Цукуё принюхивается, но в воздухе нет ничего сверх той ненавязчивой ноты, что хорошо известна обонянию, хоть память и отказывается её узнавать.

— Ах! — вырывается у Цукки. Обнажённое плечо дёргается, когда обжигающая капля чего-то густого застывает на покрывшейся мурашками коже.

— Горячо? — Заставшие врасплох ощущения мешают понять, откуда исходит непривычно ласковый голос.

— Что это? — испуганно спрашивает она, но тут же сама находит ответ: — Воск?

— Больно?

— Что? — Чувства и мысли приходят в страшный раздрай, как звуки, извлекаемые из-под клавиш расстроенного фортепьяно. — Д-да… немного.

— Тебе не понравилось?

— А должно было? — искренне изумляется Цукуё.

— С первого раза, может, и нет, но это ещё ничего не значит. Готова повторить?

Она почти не понимает, как можно испытывать какие-то положительные эмоции от мучительного жара, бегущего по телу вязкой смолой, но его воодушевлённый тон убеждает дать эксперименту ещё один шанс.

Цукки осторожно кивает, силясь подготовиться ко второму действию. Увы, его предсказуемость не приносит облегчения, и вместо расслабленности тело зажимается в напряжённом ожидании.

Выброс адреналина в кровь, и в то же мгновение, за долю секунды до того, как расплавленный воск оцарапает ключицу огнём, её пробирает жалящий озноб. Острые до непереносимости ощущения вырывают из груди протяжный стон.

Она шокировано смолкает. Кожу ещё немного жжёт и покалывает, но отголосок боли почти неслышен. Впечатления накрывают взрывной волной, разнося в щепки все внутренние укрепления, выбивая из лёгких сиплый выдох. По венам неистово бежит кровь, а порог чувствительности вдруг снижается до того, что вставшие дыбом волоски на теле ощущают вибрацию воздуха.

Новое мироощущение граничит с помешательством, сумасшествием, зацикленным на осязании. Хочется чужих прикосновений, ненасытных ласк, способных утолить проснувшееся безумие.

И снова нестерпимый холод, лихорадка и зной издевательски медленным сгустком скатываются вдоль позвоночника.

— А-а-ах, — выдыхает Цукуё. Ещё две пылающие капли режут по живому, опускаясь на шею, но так упоительно, что она в исступлении откидывает голову назад, задыхаясь в беззвучном шёпоте: — Гинтоки… Дотронься, прошу…

Собственный голос неузнаваем, равно как и смысл сказанных слов, точно всё происходит в бреду. Она царапает собственные руки и кусает губы, надеясь хоть немного унять горячку желания. Тянет прижаться к нему и ластиться, отзываться на самые неуловимые движения пальцев, вдыхать его запах, целовать, лизать, кусать…

Но Гинтоки словно и не слышит обращённой к нему просьбы. Он медлит целую вечность, повергая в отчаяние.

— Ммм… Пожалуйста… — молит она снова и тут же вскрикивает, когда лавой по склонам вулкана воск сбегает по животу.

Кап. Кап. Кап.

Несколько бусинок закатывается в декольте, облепляя верёвку и засыхая разорванными клочьями, чьи неровные края раздражают нежную кожу. Капли падают на грудь, вызывая чувственный полустон.

Но этого бесчеловечно мало. Хочется совсем другого, жадного, властного, интимного.

Два тонких кусочка ткани, бесстыдно облепившие грудь, резко одёргиваются в стороны, и когда костяшки его пальцев задевают затвердевшие соски, Цукуё едва не лишается рассудка.

— %@$&^, — надсевшим голосом выругивается Гинтоки, и Цукки бессознательно подаётся вперёд, откровенно надеясь, что уж теперь плотину прорвёт, и он наконец-то облапает её и тут, и там, и вообще везде.

Неестественно высокий крик не сразу опознаётся как её собственный. Цукуё слышит, как снова и снова повторяет его имя — единственное, чем она ещё в состоянии распоряжаться. Воспалённое удовольствие лизнуло правый сосок языком пламени, но не насытившись им, перекидывается на левый, продолжая дикие игрища и используя его вызывающее возбуждение в качестве формы для остывающего воска.

— Г-гин-то-ки, — выстанывает она, тяжело дыша. Щёки горят, тело объято огнём и только успокаивающая прохлада кафеля, к которому прижаты ослабшие ноги, позволяет самой не оплыть как свеча. Разум зыбкий и мутный, точно намерения её мучителя, в котором с такой лёгкостью уживаются благодетель и палач.

Хочется видеть его глаза. Будь это в её власти, Цукки бы не осмелилась взглянуть на него даже под действием распаляющей страсти, но поскольку желание неисполнимо, ей мерещится его выражение, с которым он следит за её трепыханиями. Чаще всего — самодовольное и насмешливое, иногда — пронзительное и выжидающее, изредка — почти безучастное и скучающее, и лишь раз — болезненное и истосковавшееся, какое, должно быть, отражено на её лице.

Сиплый голос, каким пристало говорить песчаной буре в пустыне, обдирает слух сухой шероховатостью:

— А пошло оно…

В это же мгновение талию обхватывает и жёстко притягивает вперёд его рука, прижимая к напряжённому и разгорячённому телу. Цукуё всхлипывает, когда правая ладонь ложится ей на грудь, массируя и приминая, изучая и бесстыдно наслаждаясь доступностью беззащитной девушки. Большой палец поддевает плотный воск, легко устраняя преграду на пути у своей любознательности. Она не успевает даже пикнуть, когда сосок накрывает требовательный рот, жадно теребя, оттягивая и посасывая.

После этого стоны, громкие и продолжительные, не смолкают ни на минуту. Ей кажется, что не хватит сил переносить блаженное исступление, в которое она приходит всякий раз, когда его влажный язык обводит контур предельно чувствительной плоти, забавляется, бегая вверх-вниз, придавливает или дразняще поддевает за самый кончик. Правая грудь кажется Гинтоки не менее занимательной, чем левая, и за её приятное времяпрепровождение отвечают расшалившиеся пальцы.

Их ласка совсем другая, более грубая и напористая, слегка шершавая и болезненная. Перекатывая нежный розовый бугорок, он надавливает и выкручивает сильнее, чем следовало бы, надумай Саката прослыть прирождённым героем-любовником. У Цукки, ещё на стадии обливания воском растормошённой до полуобморочного состояния, нет сил облечь в слова просьбу смягчить ласку, и по временам, когда Гинтоки забывается, доставляя особенно мучительные ощущения, она прикусывает изнутри щёки.

Его губы торопливо опускаются ниже, достигая живота, а руки ложатся на колени, настойчиво разводя их в стороны. Горячая ладонь скользит по внутренней поверхности бедра с известной целью, всю основательность которой подчёркивает близость обжигающего дыхания.

И в этот момент Цукуё цепенеет. Под ложечкой сосёт, но совсем не от сладкого предвкушения и готовности принять всё, что бы ни сотворила с ней мужская вседозволенность. Она вдруг отчётливо понимает, что неудовлетворённость позывов толкает его к тому, чему с ужасом противится её так и не изжитая скромность, остужая горячку возбуждения.

Разность в опыте делает своё дело, и то, что кажется ему вполне естественным, вызывает у неподготовленной Цукки лишь отторжение. Едва ли подозревая, что действует вразрез с её волей, Гинтоки продолжает склоняться к задуманному, пока не сталкивается с её попыткой отстраниться и сдвинуть ноги.

— Нет, нет, не надо… — жалобно просит Цукуё. — Нет, нет, нет, Гинтоки, пожалуйста…

Испуганный голос дрожит от горечи и слёз, силу которых она и сама едва ли подозревала. Жадные движения рук прекращаются, замирая в немом потрясении ровно там, где их застала отчаянная мольба. Его ладони медленно и предельно осторожно соскальзывают с бёдер, и жар оставленных прикосновений вскоре сменяет неприятный холод.

— Я… я… — запинаясь шепчет Цукки, едва удерживая рыдания. Слова, которым потухшая страсть должна бы вернуть свободу, ничуть не спешат на помощь в безвыходной ситуации, и полное изнеможение сил опустошает, душа всякую внятную мысль. — Мне… мне очень… жаль…

Опять. Опять она всё испортила. В мире просто не найдётся второй такой жалкой женщины, не способной и с десятого раза принять желания любимого мужчины. Наверное, Гинтоки думает, что над ним попросту издеваются, и теперь в бешенстве от взбалмошных капризов, коим его заставляют потакать.

Как ей приносить извинения, если даже они уподобятся насмешке? Теперь, когда для них не должно быть запретов, она вдруг откажется от своих намерений, выплюнув ему в лицо некое подобие оправдания, должное удовлетворить его притязания. Это ли не подлость по отношению к человеку, которому хотела отдать всю себя без остатка?

Поспешно смаргивая вопиюще неуместные слёзы, Цукуё с внутренним содроганием готовится к предстоящему разговору, в котором её ожидает раздражение и заслуженные упрёки.

Тепло, внезапно обволакивающее тело, обрывает поток самобичевания. Спиной она чувствует твёрдость вздымающейся груди и крепость сомкнутых объятий.

— Прости, — тихо выдыхает Гинтоки, мягко целуя в висок и успокаивающе поглаживая предплечья. — Вернёшь мне долг, когда доберёшься до кунаев.

— Гинтоки… Ты не сердишься? — опасливо спрашивает растерянная Цукки.

— Сержусь? Я? — Его смех успокаивает растравленное сердце, расслабляя и позволяя с благодарностью принять согревающую ласку. — Если бы твоё трогательное участие проявлялось всякий раз, когда я распускал руки, прелесть тесной дружбы с Гин-чаном открылась Шинигами Таю задолго до этого знаменательного дня.

Она фыркает и качает головой, хоть и не отказывает себе в удовольствии улыбнуться. Пошлые шуточки, прежде такие возмутительные и смущающие, теперь кажутся обязательной частью общения между ними.

— Итак, — вкрадчиво вступает Саката, — хочется верить, что техническая заминка устранена. Если заказчик согласен, мы можем продолжить... — он легонько прикусывает мочку, позволяя ладоням обосноваться на бёдрах.

— Заказчик? Так ты здесь под маркой Ёродзуи трудишься? — не удерживается Цукки. — Я хочу получить жалобную книгу: сервис у вас так себе... ай! — Зубы смыкаются крепче, словно кое-кто задумал отцапать часть её уха, как памятный приз.

— Всё для столь ценного клиента. Вы предпочтёте писать как горилла, зажав кисть ногой? Или мне приготовиться узреть знаменитое мастерство истинных дочерей Ёшивары? Если уж вам ничего не стоит выдуть мыльный пузырь или закурить сигарету*, то что может быть проще, чем вывести пару строк своей ваги...

Ему бы следовало учесть, что сколь бы беспомощным не казалось положение Цукуё, но вдарить ему со всей силы головой по лбу всё-таки в её власти. В уши тут же вливается оглушительный крик, но даже его страшные завывания вкупе с трескотнёй, раздирающей темечко после свершённого манёвра, не портят торжества справедливой вендетты.

— За что?! — искренне негодует Гинтоки. — А я ведь даже не предлагал брать в рот, хотя, знаешь, хотелось!

— Вот спасибо за деликатность, — рычит Цукки.

— О нет, так просто ты не отделаешься. Придётся тебя наказать.

Прежде чем скептические настроения, естественно возобладавшие над Цукуё, сформировываются в чёткий вопрос, её подхватывают поперёк талии и с лёгкостью отрывают от пола. Она и выдохнуть не успевает, как утыкается лицом в прохладное кожаное покрытие диванной подушки. Все чувства восстают против того, чтобы с ней обращались как с бессловесной декорацией. Однако стоит Цукуё попытаться приподняться и сесть на колени, как сверху придавливает тяжеленная туша, выбивая из лёгких воздух.

— Гинтоки! — возмущённо кряхтит Цукки, безуспешно стараясь выбраться из-под погребавшей оказии. — Слезь немедленно!

— Это не входит в мои планы, — флегматично замечает голос над ухом, после чего командует: — Приподними попку.

— Что?!

— Попку. Насколько мне известно, у этого слова не так много значений, чтобы в них запутаться.

Цукуё пытается его лягнуть, но он неожиданно перехватывает ногу и крепко прижимает к себе. Саката отодвигается, впрочем, не сильно облегчая бедственное положение, покуда левая рука продолжает вдавливать грудную клетку в диван. Вторая ладонь сгибает захваченную ножку и, подтянув к животу, ставит на колено. Акт вопиющего неуважения повторяется снова, после чего её таз оказывается в вызывающе вздёрнутом положении.

— И что теперь? Отшлёпаешь? — Она надеялась, что голос прозвучит с раздражением и вызовом, но отчаянное сипение, напоминающее возню мыши, тщетно царапающей стеклянную клетку, заставляет смущаться и краснеть пуще прежнего.

— Приятно, что наши взгляды совпадают, — хрипловато соглашается Гинтоки, любовно обхаживая предмет согласия пятернёй. — Если жизнь обещает поворачиваться ко мне таким задом, я готов вовек не смотреть ей в лицо.

Цукуё пронимает дрожь. Его тяжёлое прерывистое дыхание, его рука на ягодице, хлопки с затянувшимися паузами, во время которых он смакует упругую плотность её бёдер, натянутые до предела нервы... Когда она поняла, что больше не способна испытать и тени негодования, какие бы непотребства он с ней не творил?

От этого немного страшно. И дело не в недоверии и боязни открыться. Цукуё совсем не знает эту сторону себя, способную поощрять извращённые вкусы Гинтоки. Скажи ей кто, что она позволит забавляться с собой, как с секс-игрушкой, и этот кто-то мог бы поставить крест на собственной половой жизни. А теперь приходится признать, что подчинённое чужой прихоти положение отнюдь не так ужасно, если не сказать больше...

— Ты слишком напряжена, — жарко выдыхает Гинтоки, — расслабься.

Он проводит по внутренней стороне бедра, приникая ладонью к ластовице, поглаживая её вперёд и назад. И будь всё дело в статическом электричестве или молнии, вдруг ударившей с разверзшегося потолка, но Цукуё чувствует, как бегут по телу шальные искры тока, заражая кровь безумием.

— Польщён... — Низкий рокот его голоса сливается с нарастающей интенсивностью движений пальцев, одновременно возбуждая слух и тело. — Не думал, что из нас двоих ты хочешь больше...

Цукки вскидывается, нервно всхлипывая, но непродуманная попытка опровержения проваливается, не успев начаться. Утыкаясь лицом в диванную подушку, она прячет отчаянно горящие щёки.

Неужели он всё-таки...

Мысль обрывается. Сердце отказывается запускать кровоток, а лёгкие — снабжать кислородом. И лишь где-то на границе сознания маячит рассеянное упование во всём зависеть от кончиков его пальцев.

Оттянув ткань в сторону, он вальяжно смакует момент признания свой власти. Цукуё мелко дрожит, беспомощно хватая ртом воздух, но никак не может поймать с ним хоть крупицу облегчения. Слишком сильны ощущения, слишком внушительны надежды, обещающие развеять тоску тела чем-то... чем-то непередаваемым, ошеломительным. Вот только ещё недостаточно сильно, надо как-то подсказать ему, чтобы...

— А-а-а-а-ах! — Она выгибается, не сознавая возросшего дискомфорта от натирающих кожу верёвок. — Мммм, Гинтоки...

— Я бы спросил, так ли оно приятно, вот только вряд расслышу ответ за этим хлюпаньем. Ну-ну, Цукки, как неприлично...

Ей всё равно. Пусть, пусть говорит пошлости, глумится, дразнит. Только останется с ней, будет рядом, позволив испытать нечто такое, что без него и не существует вовсе.

— А теперь скажи мне, — хрипловатый шёпот раздаётся над ухом, — как часто ты ублажала себя, думая о Гин-сане?

— Н-никогда, — простанывает Цукки.

— Не ври.

— Я н-не вру.

Движения прекращаются. Оглушённой удовольствием Цукуё требуется время, чтобы собраться с силами для минимальной работы мысли.

— Г-гинтоки? — кое-как выпаливает она, формулируя вопрос единственно возможным способом.

— Ты правда никогда не думала обо мне?

— Думала, н-но...

— Не тогда, когда ласкала себя, — заканчивает он разом похолодевшим тоном.

Она качает головой, стараясь хоть немного прояснить сознание.

— Ясно.

— Я... — Речь по-прежнему даётся трудом, но недопустимо нагнетать недопонимание молчанием. — Я не могла о тебе думать, потому что запретила себе... мне нельзя было... — Она морщится, переводит дух и пробует снова, намеренно дробя предложения: — Я не делала этого. Никогда. Нельзя поддаваться чувствам и желаниям. Они подтачивают решимость, а я не могу... не могла...

Она осекается. Слова душат слёзы, от которых намокает ткань повязки. Несколько капель сбегает по щекам к подбородку, оставляя на разгорячённой коже влажную дорожку.

Заботливо и неторопливо Гинтоки усаживает её, подхватывает за подбородок и целует. Без былого нахрапа и осушающей жадности, но стараясь быть бережным и нежным. Осторожно проводит языком по нёбу, посасывает верхнюю губу, чувственно вылизывает контур её рта, сплетается с ней, поддразнивая щекочущим теплом. Цукки робко отзывается, с усердием повторяя его действия, надеясь, что неумелость не помешает доставить ему хоть толику удовольствия.

Вскоре беспокойство забывается, и она отдаётся обволакивающему трепету, волнительно покалывающему грудь. Её дыхание принадлежит ему, её тихие стоны только для его слуха, а её сердце вместо мерного «тук-тук-тук» давно выстукивает «Гин-то-ки».

— Чувствую себя первым человеком на Луне. — Она будто и не слышит, но считывает движение его губ, так и не оторвавшихся от её собственных. — Тем лучше, — вдруг усмехается он и добавляет: — Уж теперь ты точно обо мне вспомнишь.

Цукуё не успевает закусить губу, и когда его ладонь приникает к призывной влажности между её ног, она отзывается с такой пронзительной страстью, какую стыдно за собой признать.

Правильно истолковав реакцию, Гинтоки поощряет Цукки проявленной изобретательностью и ловкостью пальцев. Он массирует и легонько надавливает, трётся и оттягивает, поглаживает, чередуя ощущения от жёстких ногтевых пластин с мягкими подушечками. С каждым разом Цукуё откликается всё громче, бессознательно поводя бёдрами в такт его движениям. Удовольствие срывается с губ стонами и бессвязным шёпотом, а неистово колотящееся сердце подначивает гибкое тело послушно следовать негласным указаниям его рук.

Валы накатывающей неги постепенно нарастают, с каждым разом становясь интенсивнее, ярче, непреодолимее. Наслаждение растравливает незнакомую тоску, затягивающую в зыбучие пески бесконтрольно усиливающегося желания.

Сдерживаться нет мочи, и Цукуё кричит в голос. Если так продолжится, то ещё совсем немного, совсем чуть-чуть и она, она...

— Тебе хорошо? — с ехидством в осипшем голосе спрашивает Гинтоки.

— Д-да, о-оч-чень. — Язык заплетается, а мозг совершенно не готов к праздным беседам.

— Хочешь кончить? — с хищной прямотой осведомляется Саката.

Проглотив комок в горле, Цукуё беспомощно кивает. Она ёжится от незнакомого злорадства в проскочившем смешке, но сил сопротивляться нет и остаётся только надеться, что он не намерен замучить её до полусмерти.

— Я позволю тебе, — милостиво сообщает Гинтоки, тут же добавляя, — если правильно попросишь.

— Что? — Цукуё едва ли понимает, к чему он ведёт, пока его рука не прекращает всякое движение, отстраняясь нарочито далеко.

— Попроси меня, — режет слух его рык.

Цукки чувствует, что задыхается. Он хочет... Но она не может, не может!.. Но если так, то он к ней больше не прикоснётся и тогда...

— Гинтоки! — захлебываясь отчаянием, просит Цукуё. — Я не могу этого сказать. Что угодно, но только не это!

— Хммм, вот как? Ну раз что угодно, то... Скажи, что хочешь мой член в рот.

Она деревенеет. Мозг лихорадочно ищет способ изгнать очевидный смысл ввинтившейся в сознание фразы, найдя ей другое объяснение, способное пощадить чувства неопытной девушки. И которого, разумеется, нет.

— Что-то не так? — буднично уточняет Саката.

— Но... — пробует было Цукуё, однако мысль дальше не идёт: слишком велик шок от сделанного им предложения.

— Попроси вставить тебе в рот, — жёстко повторяет Гинтоки. — Хочу услышать это от тебя.

— И тогда т-ты... — заикается она.

— Не сегодня, — с явной досадой отвечает он на невысказанный вопрос. — Но если рассчитываешь на продолжения, будь хорошей девочкой и доставь мне удовольствие.

В голове до одури мутно, а все чувства, связанные в тугой клубок жадного ожидания, велят прогнуться под его требования. Всхлипнув, Цукуё облизывает пересохших губы и срывающимся от напряжения и стыда голосом еле слышно лепечет:

— Вставь его мне в рот...

— Что, прости?

— Вставь его мне в рот, — произносит она чуть громче, сгорая от унижения.

— Что вставить?

— Ты издеваешься?!

— Да. И не перестану, пока ты не попросишь меня так, как я хочу. Могу помочь настроиться, — с этими словами он невыносимо медленно проводит ладонью вверх по ноге, вырывая измученный стон. Цукуё подаётся ему навстречу, но Гинтоки крепко ухватывает ей за бок свободной рукой, удерживая на месте.

Больше она не выдержит. Глумления над её невинностью подобны пытке, однако есть способ её прекратить.

— Гинтоки, — забывшись в неутолённой тоске, она исходит на задыхающуюся мольбу, — вставь свой член мне в рот... пожалуйста...

А в следующую секунду уже не важно, с каким дьяволом ей пришлось заключить сделку. Ладонь, блуждающая по телу, сминает груди, гладит подрагивающий живот, рисуя невидимые узоры собранными капельками пота. Другая рука раззадоривает, подначивает уверенными ласками, заставляя захлёбываться стонами, поджимать пальцы на ногах, чувствуя близость к краю. Нервные окончания точно свихнулись, и в момент, когда ритмичные движения его пальцев берут высочайшую ноту, натянутая струна лопается, и Цукуё прогибается навстречу пульсирующему экстазу. Буйство восторга налетает ураганом, захлёстывает волной, вознося наверх и тут же сбрасывая вниз, заставляя захлебнуться бьющим в лицо дыханием жизни. Мир предстаёт колодцем посреди пустыни: сколько не черпай из его глубин, вдоволь не напьёшься.

Постепенное возвращение рассудка знаменуется притуплением чувств и эмоций, успокоением сердечного ритма. Выровняв дыхание, Цукуё ловит себя на мысли, что испытывает удивительную лёгкость и гармонию собой. Для полного счастья не хватает только снять бондаж: страсть как хочется потянуться.

Точно читая её мысли, Гинтоки начинает распутывать узлы в том же порядке, в котором прежде их вязал. Когда руки оказываются освобождены, Цукуё снимает с глаз повязку, тут же замечая красные следы от верёвок на запястьях.

— Не болит? — спрашивает пересевший вперёд Гинтоки, разбираясь с верёвками на груди, предусмотрительно приведя её одежду в надлежащий вид.

— Нет, но ощущения странные, — признаётся Цукки, с любопытством следя за вознёй Сакаты. — Словно от ожога.

— Скоро пройдёт, — глухо бурчит он, перемещаясь за спину.

— Гинтоки, — она поворачивает голову на максимально доступный угол обзора, чтобы лучше его видеть, — у нас что-нибудь вышло?

— Незабываемые впечатления на всю оставшуюся жизнь. Для тебя, конечно, я к таким вещам привык.

— Я не о том. Ты заметил какие-нибудь подсказки или указания, как нам отсюда выбраться?

Нахмурившись, он выдаёт ей в ответ то, что не требует лишних пояснений, — молчание.

Оно и не удивительно. Не ей вменять в вину позабытые цели миссии, когда она же больше всех и упивалась её ходом.

От этих мыслей щёки вспыхивают, свидетельствуя о возвращении к Цукуё лихо откинутой скромности. А ведь позже ей предстоит сполна расплатиться за легкомыслие своего поступка, да ещё как.

— И что теперь? — Она потряхивает головой, желая вернуться к насущной проблеме.

— Можешь мне врезать?

— Что? — в оторопи переспрашивает Цукуё.

И только тут она замечает, что Гинтоки всячески избегает смотреть ей в лицо, упёршись напряжённым взглядом в стенку.

Озарение приходит быстро, а вместе с ним — чудовищная неловкость.

Осторожно поднявшись с дивана, Цукки мелким шагом семенит за бело-голубым кимоно, пролежавшим на полу всё время захватывающего действа. Запахнув его поплотнее и крепко подвязав поясом, она несмело косится в сторону Сакаты.

— Бесполезно, — обречённо отзывается Гинтоки, неровно хохотнув. — Думаешь, я обои рассматриваю? Всё, что я вижу, так это как исполняю твою милую просьбу...

Его откровения, равно как и затянувшаяся пауза, ничуть не помогают разрядить атмосферу. Спустя несколько минут он с деланным безразличием произносит:

— Я тут подумал... Мы попробовали с BDSM и ничего не добились, так? Раз других подсказок нет, мне остаётся лишь вернуться в Ёшивару и выбить правду из аманто. Как мы оба помним, выйти из игры можно не только через смерть, но и через постель...

— Гинтоки...

— Нет смысла останавливаться на полпути... да что там, мы ведь прошли значительно больше. Ещё не закончит играть «Zankoku na Tenshi no Thesis»*, а ты уже успеешь почистить зубы и прополоскать рот...

— Посмотри. — Цукуё осторожно кивает ему за спину, предчувствуя взрывоопасную реакцию.

Ожидания оправдываются. В первую минуту он столбенеет, во вторую глаза ползут на лоб соразмерно отвисающей вниз челюсти, а в третью Гинтоки вскакивает с дивана, в бешенстве потрясая кулаком.

— У кого... у меня?! Кто это написал?! Уж я позабочусь, чтобы у него отпала необходимость ходить по врачам!

Цукки в лёгком замешательстве переводит взгляд с бушующего Сакаты на растянутый транспарант, поверх второго размашисто выведено: «Проблемы с потенцией? Клиника межгалактический урологии ждёт тебя! Вставай в строй, ТЫ нужен своей планете!»

Прямо под ним размещена взявшаяся из ниоткуда дверь с серебристой табличкой «Доктор Кишитани Шинра*». И хотя иероглифы имени совсем другие, можно ожидать, что сходство между двумя Шинрами на том не закончится.

— Получается, мы можем выйти из игры через кабинет врача? — неуверенно переспрашивает Цукуё. — Но почему... — Она осекается, тщательно подбирая слова, и продолжает, с сомнением глядя на вывеску: — Откуда такие выводы?

— Об этих «несовершенствах» и говорил дракон, — кисло цедит Гинтоки, с завидным рвением отбивая каблук об пол. — Если Педоро любит BDSM, это не значит, что он закончит тем же, чем лысеющий отец семейства от своего он-бывает-только-раз-в-году миссионерского секса. Педоро может получить удовольствие, не расчехляя лейки и не пролив из неё ни капли.

Старательно избегая воображать обрисованную сцену, Цукуё сосредотачивается на заключении правильных выводов.

— Но если так, то Педоро не может выйти из игры, — вслух рассуждает она, — разве что... — взгляд возвращается к транспаранту, и догадка яркой вспышкой озаряет сознание, — разве что игра не примет его за импотента! — радостно заключает Цукки. И тут же прикусывает язык.

Упс.

— Да-да, какое счастливое окончание истории! — Будь при нём его любимое клубничное молоко, вмиг бы скисло от его улыбки. — Как хорошо, что создатели предусмотрели такой исход! А то ведь стресс, переутомление, дурная экология или убитый рацион — столько факторов! Врачи говорят, что это может случиться с каждым, и ты готов смириться с их мнением, если сам среди «каждых» не окажешься...

Гинтоки говорит что-то ещё, но Цукуё уже не слушает.

Интересно, предполагал ли он такой финал? Судя по взвинченному состоянию, не очень, однако скорость, с которой им найдено подходящее объяснение происходящему, наталкивает на мысль, что в его голове уже было место чему-то подобному.

Краешки губ приподнимаются в едва приметной улыбке. К счастливой или нет, но их приключение подошло к своей точке. Но как же хорошо знать, что нет такой точки, которую при желании нельзя превратить в запятую.


Стивен Шейнберг — режиссёр «Секретарши» — правильного фильма про BDSM, доказывающего, что эротическую картину не только можно, но и нужно подавать с юмором, да ещё и куда более тонким и изобретательным, чем в пресловутых «Пирогах». Фразой героини Мэгги Джилленхол Гинтоки шантажирует Цукки, вынуждая предлагать ему оральные ласки.

«Чобиты», «Мёд и клевер», «Меланхолия Харухи Судзумии», «Семь обличий Ямато Надэсико» — сериалы, в которых Сугита Томокадзу озвучивал персонажей, в той или иной форме предающихся романтическим переживаниям.

...с головы Сугиты-сана только что упал последний волос — не помню где (кажется, в авторских комментариях в одном из томов манги) и не помню когда (в прошлом году, наверно) Сорачи-сенсей пошутил, что закончит Гинтаму только тогда, когда Сугита-сан окончательно облысеет.

Не говори глупости, манга не закончится на главах о принце Хате — к моменту, когда писался этот эпизод, последней вышедшей главой была 613. Как поётся в одной хорошей песне, «это было недавно, это было давно...»

«Красивый папа», «Кровь окаянного пса», «Тиран, который влюбился» — сёнэн-ай сериалы, участием в которых отметился Суги-тан.

Чии из «Чобитов» — главная героиня одноимённой манги и аниме, робот, умеющий чувствовать.

...один смешной случай, который произошёл при работе над «Чёрным дворецким» — в третьем сезоне сейю Цукуё Кайда Юко озвучила Бист, с которой Себастьян переспал корыстных целей ради.

Сон Гоку — он же царь обезьян Сунь Укун, герой романа «Путешествие на Запад», чей сюжет лёг в основу «Dragon Ball».

Хокусай Кацусика — известный японский художник и гравёр, чьи работы (в том числе широко известные «36 видов Фудзи») поныне пользуются завидной популярностью, чем и обусловлено их частое появление на календарях, блокнотах, футболках, тапочках и прочих подарочных безделушках.

«48 поз Ёшивары» — именно такую цифру называют старинные японские пособия «науки страсти нежной», родственные Камасутре.

Обон — праздник поминовения усопших.

...выдуть мыльный пузырь или закурить сигарету — каюсь, про ёшиварских куртизанок таких интимных подробностей не знаю, но если тайским женщинам можно, то чем японки хуже?

«Zankoku na Tenshi no Thesis» — опенинг «Евангелиона».

Кишитани Шинра — эксцентричный врач из «Дюрарара!!».

@темы: фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Логово дракона

---

О 619 главе Гинтамы, настоящих испанских мачо и прекрасных японских женщинах

После такой главы мне не оставалось ничего другого, кроме как выпасть из анабиоза и вставить своё веское «ВЯК»! Причина, конечно, очевидна, но о ней после. Сначала пара общих слов о сюжете.

Радует масштабность происходящего. Радует появление на сцене героев, оставленных за бортом повествования глав этак 300 назад (о, принц Хата, о, моя заплывшая жиром любовь!!!) Радует, какими красавицами Сорачи рисует Отаэ, Са-чан, Кьюбей, Цукки, Таму, да и вообще всех женских персонажей. Нравится, что в последних главах на лицах героев очень качественно отрисованы сложные эмоции, позволяющие сполна оценить внутреннее напряжение момента. Динамика хороша, юмор грамотно соседствует с экшен-сценами, не давая читателю заскучать. Держим руку на пульсе событий и ждём дальнейшего поворота.

Но, конечно, запись создана не для того, чтобы поделиться вышеизложенным.

А для чего, так о том ниже.

Тык-тык

Во-первых, позвольте отметить Кьюбей. Ну просто рыба моей мечты. Какая она в последних главах сногсшибательная, ух! То есть я к ней всегда тепло относилась, но в свете последних событий она ещё краше, чем раньше, а столь концентрированные проявления её сильного характера и мастерства владения мечом заставляют пищать от восторга при каждом появлении Кью-чан на страницах манги.

Во-вторых, битва Гинтоки против Хедоро рогатого аманто. Нет смысла читать сёнэн, не закрывая глаза на утрированность некоторых... ладно, очень, ОЧЕНЬ многих моментов повествования. Но когда Гин с серьёзным лицом использует для атаки брёвна, это заставляет меня вспоминать средневековые побасёнки о рыцарях, ворочающих дубы ради битвы ратной супротив супостата заморского.

Вот как глядя на этакое чудо да не подумать о Гифре Мохнатом?

Пользуясь случаем, позволю себе внушительную цитату из нежно любимого путеводителя Афиша по Барселоне: «До начала IX века Барселона была всего лишь третьестепенной крепостцой в тени соседней Таррагоны, бывшей столицы всей римской Испании. Отвоевавшие крепостцу франки Карла Великого (801) посадили там своего наместника. Граф Гифре Мохнатый, оказавшийся на этом престоле в 878 году, положил начало независимой династии, подчинившей всю нынешнюю Каталонию. Так что для Барселоны Гифре стал Ромулом, Ремом и капитолийской волчицей в одном лице, а личность его обросла множеством легенд, в которых он предстает борцом с франками, хотя на самом деле граф Гифре Мохнатый и император Карл Лысый никогда не враждовали.

Помимо франков Гифре боролся с драконами. Одного из них, особо злобный экземпляр драконьего племени, завезли из Африки сарацины, чтобы извести весь христианский род. Дракон начал с овец, потом перешел на крестьян, а позже пристрастился к рыцарям. Не помогало ничего — ни специально выписанный охотник на драконов Эспек, ни лобовая кавалерийская атака, пока Гифре не забил подлую тварь выломанным специально для этого молодым дубком. С тех пор каталонцы на деревенских праздниках танцуют с драконами, набив их предварительно фейерверками и петардами.

О внешности Гифре доподлинно известно лишь одно: был необыкновенно волосат. Когда он вернулся из многолетнего изгнания в Барселону, где его давно считали мертвым, мать сразу признала Гифре, потому что, как пишет хронист, "тело графа было покрыто волосами даже там, где у других людей волосы не растут" (на пятках?). С тех пор густой волосяной покров считается у каталонцев несомненным признаком настоящего мачо».

И хотя граф Гифре однозначно бы вписался в парад гинтамапсихов, ассоциации с ним и его героическими подвигами не способствует серьёзному восприятию происходящего от слова совсем

Ну и в-третьих... Да что там, сами смотрите.

Это случилось. Они встретились. Только небо знает, как я жду 620 главы в надежде, что шипперу обломится хотя бы какая-нибудь завалящая крошка. Сорачи-сенсей, ну подкинь косточку нашему полуголодному брату, а???

Ну и Цукки, конечно, божественна. В который раз ловлю себя на мысли, до чего же она походит на Кооку, а их взаимодействия с Гином — на историю Кооки с Канко.

Число параллелей действительно велико. Взять хотя бы самую первую встречу, когда Канко иносказательно говорит про орочи в своих штанах, ожившего в присутствии Кооки. Гин-сан про орочи ничего не говорил, но вместе с тем едва ли не с порога предложил Цукки перевести их знакомство в горизонтальное положение. Сорачи вообще довольно редко позволяет нам заглянуть в голову Гинтоки и послушать его внутренние монологи, но вывод о том, что вид Цукуё заставил вспомнить о возможностях человеческой физиологии, как-то сам собой напрашивается

Далее, сама ситуация. Коока живёт на далёкой планете, отгородившись от всего мира, полностью отринув потребность в общении и избрав одиночество на родной планете как свой удел. Несмотря на то, что до первой ёшиварской арки Цукуё вроде как окружена людьми, но по факту остаётся замкнутой одиночкой. Да, у неё есть Хинова, и в этом отличие от Кооки, у которой до встречи с Канко вообще никого не было. Но в то же время, как сама Хинова и говорит, Цукуё не может положиться на неё всецело и всегда обязана Хинову защищать, не рассчитывая более ни на кого, кроме себя. Не похоже, будто бы Цукуё это сильно угнетало, и до встречи с Гинтоки она кажется человеком, который совершенно точно знает, в чём состоит смысл его жизни.

То же самое мы видим и у Кооки. А потом прилетает Канко влюбляется, и начинает периодически наносить ей визиты, при этом никогда прямо не говоря о своих чувствах. Коока потихоньку оттаивает, после чего и заявляет примерно следующее: «До встречи с тобой одиночество меня не тяготило, но ты заставил проснуться мои чувства и тягу к людям». В оригинале было не так, но смысл схож. А теперь вспоминаем сцену в арке с Джираей, когда Цукки признаётся, что рядом с Гинтоки её решимость до скончания дней жить в качестве стража Ёшивары слабеет. Ну чем не параллель? Я уж молчу про чисто внешний атрибут, коим является трубка что у Цукки, что у Кооки.

Единственное, что не даёт поставить между ситуациями знак равно – так это неясность отношения к Цукки со стороны Гинтоки. Но, опять же, что бы он там вслух не говорил, а его внутренних рассуждений на этот счёт нам никто не озвучивал. Поэтому некоторая доля вероятности, что, захаживая к Цукуё, он руководствуется схожими мотивами, в своё время влекущими Канко к Кооке, всё-таки присутствует. Опять же, всякие его намёки, оговорочки, вроде того, когда во время урока истории с Сэйтой он обращается к Цукуё «ока-сан» (а так японские мужья обращаются к своим жёнам после рождения в семье ребёнка) наводят на определённые выводы. Так что к моменту арки про Айзен-ко как-то уже мало сомнений, что наркотик провоцирует Гин-сана на откровенность, а не на фантазии, которым прям совсем нет места в его голове. Ибо как-то не заметно, чтобы Гинтоки кому-то ещё предлагал стать его женщиной. И нет, Кецуно Ана не в счёт, ибо её пейринг с Гином — это примерно то же самое, что мои любовные отношения с Бредом Питом =) Да и сама ведущая прогноза погоды фактически представляет из себя картонный болванчик, и даже во время посвящённой ей арки умудряется прозябать на третьестепенной роли декорации. Так что это совсем не то же самое.

Впрочем, признаю, что сходство ситуаций может быть делом совершенно непредумышленным, ибо мозг автора часто играет с ним шутки, без просу вводя в повествование родственные друг другу сюжеты и мотивы. И это вполне естественно, ведь в процессе творчества подсознание само собой подкидывает неотработанный материал, созданный мозгом в процессе додумывания (временами неосознанного) тех или иных повествовательных ветвей. Но хотя всё вышеизложенное не более, чем фанатские рассуждения, но ведь так хочется, чтобы они хоть в чём-то оказались правдой

Фух, выговорилась Ждём-ждём-ждём следующей недели, юпииии!!!!

@темы: манга, Гинтоки/Цукуё, Gintama, фанатские бредни

---

Автор, выпей йаду

Это дно. Просто дно. Типа я предупредила, ага.

И да, минутку внимания. Всех, кто хочет спросить или посетовать о сроках написания, прошу обратить внимание на картинку:

Терпеть не могу ругаться, но если не желаете, чтобы злой-злой автор вас облаял и покусал, проходите, пожалуйста, с богом.

Название: Логово Дракона
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: Гет, Романтика, Юмор, PWP
Предупреждения: BDSM, Кинк, ОМП, Нехронологическое повествование
Статус: в процессе написания
Размер: миди
Примечания автора: Автор сам не знает, что творит *.*
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/4651881/12534659#part_conte...

Часть третья. Если крадёшь порох из пороховниц Bloodhound Gang, то «let's do it like they do on the Discovery Channel»!

Заметки блудного автора: итак, тухло-яично-томатный сезон официально объявляется открытым! В программе — захватывающее выступление квартета волынщиков «Много букв, мало толка», магические фокусы и чудесные трансформации в шоу «Заоосим даже стул!», и, конечно же, гвоздь программы и любимец публики — «Сексодром-облом-трындец». Всех желающих пнуть бездыханное тело фикрайтера просим поскорее проследовать в комментарии, пока оно ещё не начало разлагаться и источать позитив.

Да, всё так плохо. Жаль только, что признание этого факта не избавляет от моральной ответственности за искалеченных героев Сорачи-сенсея. Жизнь боль.


Цукуё не из тех, кто вздохнёт с облегчением, переложив работу на чужие плечи. Есть в ней нечто такое, что отторгает безделье на физическом уровне, как если бы её организм вырабатывал антитела, противящиеся «вирусу» праздности. Вот и теперь недовольно поджатые губы и сходящиеся у переносицы брови выражают агрессивную борьбу против охватившего девушку недуга. Правая рука в который раз порывается нырнуть в широкий рукав кимоно, но Цукки останавливает себя, с досадой припоминая, что одежда-то не с её плеча, и искать средь складок ткани кисеру бессмысленно.

А курить хочется жутко. Почувствовать на языке горечь табака, выдохнуть серое облачко, а с ним — лишённые основания беспокойства, неясные и смутные, точно сама туманная дымка. Избавительная расслабленность, приходящая после затяжки, нужна до внутренней ломки. В какой-то момент Цукки с оторопью осознаёт, что уже которую минуту грызёт ногти. И как это понимать? Она и в детстве не страдала от этой вредной привычки, а тут вдруг — раз! — получи и распишись! Поспешно отстраняя ладонь от лица, девушка скрещивает руки на груди, впиваясь пальцами в предплечья.

Гинтоки объявил, что ему нужно время на подготовку. Само по себе заявление казалось разумным и как будто бы не страшным, однако вот в чём вопрос: почему она должна ждать снаружи? И сколько ей так стоять? Часов поблизости нет, и поэтому невозможно внести ясность даже в продолжительность её изгнания, но по внутреннему ощущению Цукуё уверена: не меньше ночного патруля по Ёшиваре уж точно!

И что он там делает? Затянувшееся коридорное бдение услужливо подсказывает два варианта: либо Гинтоки затеял глобальную перепланировку и ремонт, либо лёг на диван и уснул.

Девушка слабо качает головой. В воцарившееся по ту сторону двери сонное царство поверить легче, но мысль о его безмятежном сне даётся с большой неохотой. Значит ли это, что он совсем не волнуется о предстоящем их дружбе испытании? Ей бы вздохнуть с облегчением и порадоваться, но отчего-то в душе тяжёлым камнем оседает досада.

Чёрт возьми, почему Гинтоки не курит? Как человек, вобравший в себя столько недостатков, мог проигнорировать самую расхожую пагубную привычку? Снять стресс, попутно загубив здоровье, — да сигареты просто созданы пополнить строй его дурных наклонностей!

Поскрипывание двери нарушает негодование, вызванное недостачей у самурая табачной зависимости. Когда Цукуё поворачивает голову на звук, возмущение продолжает властвовать над её мыслями, явственно отражаясь в хмурых чертах лица.

— Всё готово… — Высунувшийся в коридор Гинтоки осекается, встреченный незаслуженно враждебным взглядом. — Камехамеха. Не знаю, за что ты пытаешься наслать на меня порчу, но прекрати немедленно.

— Почему так долго? — бурчит Цукки.

— Ты о чём? Прошло минут десять, самое большее — пятнадцать.

Всем своим видом девушка даёт понять, что не верит ни единому слову, и воздерживается от спора лишь из желания поскорее покончить с выпавшей на её долю повинностью. Проходя мимо, она не удостаивает мужчину взглядом, держа голову высоко поднятой, а кулаки крепко сжатыми. Последние пойдут в ход в том случае, если Цукуё не понравятся произошедшие с кабинетом перемены.

Недовольство рассеивается, стоит ей переступить порог. Исключая перестановку дивана, сидя на котором она брала интервью и прежде стоявшего параллельно столу, а теперь развёрнутого перпендикулярно, комната всё та же. Приглушённый свет рождает лёгкий полумрак, в котором правят глубокие иссиня-чёрные тени, принимающие предметы в своевольные объятия.

Эти незначительные преобразования, коснувшиеся пространства, едва ли занимают внимание Цукуё дольше нескольких секунд. Зато от вида, раскинувшегося по ту сторону окна, дыхание перехватывает.

Казалось бы, чем её, жительницу квартала вечной ночи, может удивить тёмное время суток? Биологические часы лидера Хьякка подчинены ритму, проигрываемому задом наперёд, точно у какого-нибудь вурдалака: засыпай на рассвете, пробуждайся на закате. Дневные смены — редкие исключение из правил, ведь ночью работы не в пример больше: с забрезжившими на горизонте солнечными лучами планомерно растёт ценник на услуги ёшиварских прелестниц. По этой причине к часу икс клиентура стремительно покидает давешнюю обитель утех, и лишь редкие праздные богатеи могут позволить себе задержаться в плену наслаждения для второго раунда.

День, кипучий и напряжённый в Эдо, для Ёшивары — время затишья перед бурей, приход которой возвещает первый зажёгшийся красный фонарик, висящий перед входом в чайный дом. И пусть небо над кварталом давно свободно от железного полога, а всё же Цукуё куда лучше знает не ту его сторону, что залита ярким светом, но ту, что обитает во мгле.

С падением власти Хосена любование луной — одно из немногих удовольствий, которому она не в силах противостоять. Цукки и сейчас достаточно закрыть глаза, чтобы увидеть сияние, разливающееся по скатам крыш серебристыми струйками, выхватывающее из темноты отдельные очертания и силуэты, лишь полунамёком обозначая укромные уголки неспящих улочек. Ночное небо и раскинувшийся под ним подлунный мир знакомы Цукуё в любом обличье: иногда густые облака заволакивают безбрежный океан звёзд, и тогда красные фонарики становятся единственным спасеньем от плотной пелены мрака; в другой раз небосвод проясняется, и миллионы подмигивающих в вышине огоньков пытаются переспорить обитающих на земле алых светлячков.

Но нет места красивее Ёшивары в полнолуние. В Цукуё совсем нет сентиментальной тяги к неумеренным восторгам и злоупотреблению возвышенными эпитетами, вроде «великолепный», «сказочный», «завораживающий». Однако стоит взойти полной луне, как в квартале появляются новые краски, и грань между реальным и эфемерным стирается единственным словом, подходящим для описания тонкой атмосферы, незаметно проникающей в окна домов, — волшебство.

Конечно, подобного рода наблюдения выходят далеко за рамки профессиональных обязательств, поэтому о них Цукуё ничего и никому не докладывает. Да что там, она и самой себе почти нехотя признаётся в существовании столь интимных и глубоко личных впечатлений. Но факт остаётся фактом, и ёшиварские ночи всегда занимают особое место в её сердце.

Цукуё не живёт мечтой о большом и неведомом мире, полном удивительных красот и загадок, ведь для счастья ей достаточно раскинувшегося под землёй дома. Поэтому она и не думала, что может найти где-то другое небо и другой город, от вида которых перехватывает дух, а сердце бьётся чаще. И уж тем более смешно ждать каких-то откровений от виртуального пространства с его искусственно созданными пейзажами, обязанными выглядеть пластмассовыми и неживыми.

То есть так оно должно быть. Но эта кажущаяся правильность работает только в том случае, если свято верить, что, единожды глянув на цветок, можно воротить нос от картин с его изображением, фотографий и описаний в художественной литературе, считая их нелепым искажением творения природы. И в какой-то мере это правда: искусству не под силу создать цветок таким, каким он растёт в естественной среде. Но ведь не в том его задача, чтобы заменить реальность. Искусство создано рукой человека, а человек во всём, что ни делает, ищет самого себя.

Многие земляне до сих пор ненавидят всех аманто без разбору, видя в них захватчиков и варваров, не имеющих ничего общего с людьми. Но если лежащий по ту сторону окна городской ландшафт принадлежит их воображению, выходит, не так уж они и различаются.

Вид, открывающийся за стеклом, совершенно неправдоподобен, и можно сразу сказать, почему. Палитра ночного неба куда сдержаннее, в ней нет такого отчётливого мерцания золота и контрастных ему градиентных переливов от насыщенного ультрамарина до нежной лазури. Луна никогда не подходит так близко, а её свет не тянется к земле сотней дорожек, по которым, кажется, можно забраться наверх.

Город находится в глубокой низине, чьи края окаймляют его подобно стенкам огромной чаши, в то время как здание офиса расположено на возвышенности, — возможно, на холме, — позволяя оценить всю красоту пропорций и линий архитектурного массива. Тянущиеся к звёздам небоскрёбы касаются их тонкими лучами лазерных прожекторов, бегающих в гости то к одному, то к другому далёкому светилу. Каждое здание — причудливая игра лёгких металлических конструкций и стекла, обтекаемых форм и изящных пространственных решений, исключающих всякую тяжесть и угловатость, замещая её ощущением пластичных и невесомых материй.

Подчёркнутая декоративность усиливается полосами света, свободно гуляющими по стенам строений. Они складываются в геометрические орнаменты, не повторяющиеся, но вторящие друг другу, создавая гармоничную картину, в которой каждая деталь не оспаривает значение остальных, но служит их единству.

Слишком красиво, чтобы быть правдой. Слишком искусно подобраны краски и линии, расположенные на одном полотне в тех пропорциях и сочетаниях, что напоминают своей безупречностью слаженное звучание оркестра. Такое совершенство почти чуждо взгляду, вплотную подходя к мистицизму, одновременно пугающему и зачаровывающему своего зрителя.

— Нравится? — спрашивает подошедший Гинтоки. Не услышав ответа, но без труда прочтя его в потрясённом выражении лица, мужчина монотонно посвящает её в тонкости совершённого им открытия: — На стене есть переключатель. Повернёшь его — и любуйся хоть солнцем и морем, хоть проливным дождём, хоть извержением вулкана, хоть нападением Кинг-Конга… Что, хочешь полюбоваться, как огромная горилла крушит город? — озадаченно переспрашивает Саката, заметив взгляд девушки прикованным к собственной персоне.

— Нет, не надо ничего менять. — Цукки качает головой, продолжая смотреть в упор и едва ли замечая недоумение, вызванное её пристальным вниманием. Девушке не до того: сосредоточенная, она словно выискивает в нём что-то, какую-нибудь крохотную зацепку, ухватившись за которую можно взять его лицо в ладони, притянуть ближе и поцеловать…

— Отлично. Тогда я на диван. — Для пущей убедительности Гинтоки указывает оттопыренным большим пальцем за спину, где и примостился указанный предмет мебели, после чего с чистой совестью отправляется воплощать великий замысел в жизнь.

Какое-то время Цукуё гипнотизирует опустевшее пространство подле себя, пока в голове свистит шальной ветер.

Можно клясться окружающим и свято верить самому, что хотел сходит на полнометражный фильм «Ван Пис», но сколько не оправдывайся и не увёртывайся от ответственности, сжатый в руках билет на «Кавайненькое Лекарство» говорит громче любых слов.

Паника и стыд берутся за дело сообща, веля Цукки бросить всё и бежать, срочно бежать подальше от него и от своих желаний, слишком легко выходящих из-под контроля. И куда только делось её самообладание? Надо сосредоточиться и как можно больше думать о Ёшиваре, а как можно меньше — о себе, о нём, о них…

Громкий зевок бесцеремонно обрывает оголтело несущиеся мысли, и Цукуё инстинктивно оборачивается к его источнику.

— Если ты собралась медитировать, то я спать, — вяло бубнит Саката, скрестив руки на груди и клоня голову к плечу. Не проходит и доли секунды, как Гинтоки начинает выводить забористую трель храпа, пока скопившаяся во рту слюна неторопливо скатывается по подбородку.

Зрелище это вмиг отрезвляет Цукки, прогоняя панику и рассеивая ореол таинственной притягательности, которым щедро окружило мужчину разыгравшееся девичье воображение.

— Гинтоки. — И ничего. — Гинтоки! — повторяет она требовательнее, но эффект всё тот же. Цукуё вздыхает и устало трёт виски, после чего нарочито спокойно произносит: — Считаю до трёх, а потом мы начинаем играть в BDSM по моим правилам. Раз, два, тр…

— ИИИИИИ!!! — истошно вопит самурай, вскакивая на ноги и отчаянно тряся головой. — Не успела! Ты только начала говорить, но не закончила, поэтому победил я, и ты не убьёшь меня сегодня!.. — Глянув на выражение её лица, которое Цукуё и не пытается смягчить в сравнении с растущим внутри раздражением, он обрывает речь, прикрываясь фальшивым приступом кашля.

— И каков твой план? — холодно осведомляется девушка, с облегчением удостоверяясь в окончательном возвращении власти над чувствами. Этот болван способен разрушить даже самую накалённую интимом обстановку, и Цукуё чертовски благодарна хозяину Ёродзуи за столь необходимый бесполезный навык.

— Да, точно, план! — Гинтоки с радостью переключатся на тот сценарий, в которой он устанавливает правила, чем избегает покушений на свою жизнь. — Сыграем в дрессировщика и собаку.

— Что? — По металлическому скрежету голоса Цукки можно догадаться, что празднование счастливого исхода из обители леденящей душу смерти преждевременно. Уловив недоброе, Саката спешит разогнать кружащую над ним стаю стервятников, чьё метафорическое присутствие почти ощутимо физически.

— Это самое безобидное, что есть в BDSM. Дело вот в чём: я придумываю тебе задание, но вслух его не произношу. Ты должна сама догадаться, ориентируясь на подсказки. Обычно ими выступают какие-нибудь звуковые сигналы, вроде свистка, но я как-то не рассчитывал, что он пригодится мне в Ёшиваре, так что буду руководить процессом с помощью хлопков. Всё просто: идёшь в нужном направлении или выполняешь правильное действие — хлопок, сбиваешься с курса или делаешь что-то не то — радуешься тишине.

— И это всё? — недоверчиво спрашивает Цукуё.

— Тебе мало?

— Нет, просто с трудом верится, что извращенец вроде тебя удовлетворится подобной ерундой.

— Ой, что это за намёки?! Ты сама просила придумать что-нибудь подходящее!

— Судя по всему, ты не долго ломал голову над ответом.

— В моём доме живёт собака, чёрт возьми! Гигантская прожорливая зверюга, гадящая везде, где прижмёт! Думаешь, я не пытался её воспитать? Думаешь, не заставлял Шинпачи читать книги по дрессировке, а Кагуру — убирать вонючие вавилоны за этим монстром? В мире, где есть Тоторо и Чии*, как можно было выбрать питомцем такое недоразумение?!

— Уверена, что каждый раз, глядя на тебя, Шинпачи, Кагура и Садахару проклинают свой выбор.

В немом бешенстве он с силой прикусывает губу, пока остро очерченные желваки едва ли не гудят от охватившего напряжения. Цукуё видит, как Гинтоки изо всех сил сдерживается, чтобы не сорваться и не высказать вслух весь тот поток нецензурщины, который и без вербального выражения красноречиво читается на его лице. Хочется улыбнуться, и девушка с трудом прячет неуместную весёлость за нарочито деловым тоном.

— Надеюсь, твой план нам что-то даст, а иначе это самая бесполезная трата времени в моей жизни… Начнём?

Саката кривится в страшном подобии улыбки, больше напоминающей оскал, и, не говоря не слова, плюхается на диван. Сочтя, что роль инструктора исполнена им безукоризненно и исчерпывающе, мужчина с вызовом смотрит на Цукки, как бы веля поторапливаться.

Набрав в лёгкие воздуха, она совершает два неуверенных шажка в его сторону. Ничего не выражающий взгляд следит за ней без малейшего интереса, а руки закинуты за спинку сиденья. Цукуё чувствует странную робость и лёгкое недоумение, связанное с отсутствием всякой реакции от мужчины. Она-то думала, что должна подойти ближе для выполнения задания. Выходит, ошиблась?

Когда она осторожно отходит назад на всё ту же пару шагов, то видит, как его ладони резко сходятся вместе, и в то же мгновение громкий хлопок рассекает тишину, отзываясь резким покалыванием по коже. Цукуё вздрагивает, едва ли понимая, почему звук, которому следовало быть предсказуемым и ожидаемым, вдруг оказывает непредвиденный эффект: точно кто-то пустил по мощному кабелю ток, и теперь вибрация сплетённых проводов насыщает электрическим гулом всю комнату.

Хочется знать, чувствует ли Гинтоки то же самое, но по его бесстрастному лицу ничего не понять, и девушка вынуждена отбросить попытки дознаться правды. Озираясь по сторонам, Цукки ищет ориентир для дальнейших передвижений и решает избрать за таковой письменный стол. Робкие шажки встречают одобрительный отклик, и остаток пути до намеченной цели девушка проходит уверенно.

Но едва она прерывает движение, как хлопки прекращаются. Озадаченная Цукуё, успевшая поверить в правильность избранного направления, шарит руками по столешнице, вороша бумаги, огибает кресло, проводя ладонью по изгибу его спинки, наугад выдвигает ящик. Бесполезно. В воздухе висит тишина, разоблачающая обманчивость возникшего предположения.

Понимая, что стояние на месте ничем ей не поможет, Цукки отходит от стола вправо, однако и теперь хлопки не торопятся прийти на помощь. Вспоминая, где слышала последний сигнал, она возвращается назад, справедливо рассудив, что стоит принять данную точку за исходную.

Итак, что она имеет? На данный момент можно смело отбросить два направления: вперёд, где сидит Гинтоки, и направо, где расположен стол. В нескольких шагах позади неё начинается панорамное окно, и Цукуё подступает к нему, дотрагиваясь ладонью до прохладного стекла. В отсутствии новых подсказок она разворачивается и делает несколько решительных шагов влево.

Наконец-то! В ритмичных хлопках, сопровождающих её поступь, слышится нечто торжественное и подгоняющее вперёд, но Цукуё не спешит поддаться радостному оживлению. Медленно продвигаясь по комнате, она ждёт почти неизбежной потери курса. Ещё немного и она упрётся носом в декоративную колонну в углу кабинета, подпирающую высокий потолок, а это вряд является целью её прогулки.

Предположение оказывается верным, и через несколько секунд звуки смолкают. Недолго думая, Цукки огибает колонну, после чего поворачивает направо и идёт вдоль стены. Некоторое время её действиям сопутствует успех, но потом история повторяется, оставляя её один на один с тишиной.

А это куда проще, чем она себе представляла, и даже по-своему увлекательно. Стоит отдать Гинтоки должное за то, что не попытался воспользоваться ситуацией и заставить её делать нечто невообразимое. Правда, их игра выглядит настолько невинной, что в Цукуё против воли просыпаются сомнения. Свободно перемещаясь по кабинету и уже не пытаясь найти иных указателей, кроме хлопков, девушка чувствует нарастающую растерянность.

Уж даже если она понимает, как далека их затея от страстей, хранимых в тёмном царстве BDSM, то как этого мог не учесть Саката? Разве не очевидно, что им требуются более радикальные меры, чем ходилки-бродилки из стороны в сторону? И кто страшил её чудовищными наказаниями за проявленную дерзость? Что-то во всей этой истории не сходится…

Хлоп!

Цукуё вздрагивает, едва не налетая на маленький столик на тонких изогнутых ножках. Чудом не свершившееся столкновение проясняет мысли, а заодно и взор девушки, вниманием которого теперь владеют сразу два доселе незамеченных предмета. Первый — цветочный горшок, покрытый шапкой из распустившейся красной герани. В тени его раскидистых листьев лежит второй предмет, вид которого вводит Цукки в ступор.

Бордовый кожаный ошейник.

Медленно, точно насаженная на древний проржавевший шарнир, её голова поворачивается в сторону самурая. Их разделяет приличное расстояние, однако девушка не сомневается, что найдёт способ добросить горшок, к которому так и тянется рука, до заветной мишени.

Очевидно, прочтя ход её мыслей по мрачному немигающему взгляду, Гинтоки инстинктивно съёживается, вжимая голову в плечи, пока лицевые мышцы сводит судорога, сопровождаемая странными звуками, напоминающими хрюканье. И хотя внутренний голос настойчиво призывает к заслуженной расправе, но его страдальческое выражение почему-то заставляет Цукуё отсрочить кару. Есть в нём что-то настораживающее и выводящее из себя ещё больше, чем безмолвное предложение надеть ошейник. Девушка всматривается в гримасу ужаса, в застывшее страдание обречённого великомученика, давно прозревшего острие нависшего над ним злого рока, и теперь стоически принимающего удар несправедливой судьбы.

Девушка переводит взгляд обратно на ошейник, затем — на горшок, пока в груди поднимается и клокочет негодование. Он издевается?! Цукуё начинает казаться, что Гинтоки с самого начала не воспринимал затею с BDSM всерьёз, а только искал повод уличить её в неспособности сдержать слово. Гляньте-ка, даже расщедрился оставить горшок на столике, хотя не мог не догадаться, что именно он первым пойдёт в бой! Какое невиданное благородство, какая жертвенность! Тьфу! Чёрт бы тебя побрал, Саката Гинтоки!

Задыхаясь от возмущения, Цукки стискивает кулаки, пиля свирепым взглядом ни в чём неповинный цветок. Значит, это белобрысое недоразумение сомневается, что она способна держать себя в руках и сыграть с ним на равных?! Отлично! Посмотрим, что он скажет, когда узнает о корректировках в запланированной им сюжетной линии.

За гневом мысленных упрёков, валом обрушиваемых на Гинтоки, Цукуё едва ли находит время взвесить свои действия и их возможные последствия. Бушующая ярость напрочь заглушает стыдливость, и девушка порывисто хватает со стола ошейник. Уже не заботясь, каких действий ожидает сидящий на диване мужчина, она начинает расстёгивать ремешок, чтобы примерить его, когда в голову приходит другой план.

У Цукки нет опыта общения с клиентами весёлых домов, но это не значит, будто бы все ёшиварские россказни и сплетни проходят мимо неё. Злость раскрепощает сознание не хуже алкоголя, и память услужливо предлагает девушке применить на практике такое, что, как она думала, давным-давно подверглось забвению за ненадобностью.

Повинуясь взыгравшему упрямству, она прикусывает краешек ошейника, встаёт на четвереньки и с вызовом смотрит на Гинтоки. Поистине, такого впечатляющего приёма не удостоится даже Садако из «Звонка», вздумай она материализоваться в кабинете. Вжавшись в спинку дивана, он ошалело таращится на неё и, кажется, вот-вот заголосит что-то вроде «изыди, нечисть!» Цукки победно ухмыляется и, не выпуская ошейника изо рта, начинает медленно подбираться к своей жертве.

Но ползти на четвереньках в длинном кимоно оказывается жутко неудобно. Приостановившись, девушка быстро скидывает сковывающий движения предмет одежды, после чего продолжает прерванный маршрут. В каждом её жесте нарочитая плавность и пластичность, вороватость, за которой не столько кокетство, сколько умышленное переигрывание. Умышленное и до странного неосознанное.

Цукуё не воспринимает свои действия всерьёз. Проснувшийся дух противоречия с азартом требует пощекотать нервы главному зрителю её импровизированного выступления, и, подбираясь ближе, она с шутовской манерностью копирует повадки драной кошки, вообразившей себя раскованной и дерзкой тигрицей, — дешёвый приём, частенько встречающийся в арсенале женских уловок. Реакция Гинтоки, за которой она безотрывно следит, поистине стоит разыгранного спектакля: белый как мел, он нервно смеётся, время от времени икая, а трясущиеся губы пытаются, но никак не могут облечь мольбы о пощаде, стоящие в глазах вместе с непролитыми слезами, в слова.

Тянет рассмеяться, но с зажатым в зубах ошейником удаётся только фыркнуть. Цукки останавливается перед диваном и выжидательно смотрит на мужчину. Тот успел забраться на сиденье с ногами, и теперь с ужасом смотрит вниз, будто бы он — незадачливый статист из «Челюстей», застрявший на хлипком плоту посреди кишащих акулами вод. Вид бесстрашного спасителя Ёшивары, насмерть запуганного соблазняющей его куртизанкой, до того глуп и нелеп, что Цукуё давится хохотом, насилу сдерживая прорывающиеся наружу смешки.

— Чего, чего ты от меня хочешь?! — срывается Гинтоки, выписывая руками замысловатые загогулины, словно пытаясь установить между ними магический барьер. — Решила придушить меня этой кожаной удавкой, да?! Цветочный горшок наносит недостаточно большой урон, а ты жаждешь разом сбить хит поинты до нуля, да?!

Цукуё молчит, но теперь занятый рот не столько причина, сколько отговорка. Веселье сменяет удивление, а после — досада и разочарование. Да что это такое? Она стоит на коленях с дурацким собачьим ошейником в зубах, а он спрашивает, чего от него хотят? Куда же ещё очевиднее?..

Девушка осекается. У неё есть тысяча поводов злиться на Гинтоки, среди которых девятьсот девяносто девять окажутся небезосновательными, но ругать его за непонимание… А она-то себя понимает? Сначала предлагает устроить BDSM-сессию, чтобы выбраться из игры, но только план приходит в исполнение, как тут же теряет равновесие. Новая попытка, на этот раз серьёзная и ответственная, в чём девушка искренне пытается себя заверить. Но что она делает, едва намёки на разврат заходят дальше кружений по комнате? Правильно, забывает всё на свете, потому что слишком занята раздумьями, как бы размозжить горшок о его голову.

Минуту назад она пыталась доказать, что может изобразить и распущенность, и развязность, и ещё чёрт знает что, только бы поставить его на место. В жизни Цукуё не имеет ничего общего с образом коварной искусительницы, и тем проще спрятаться за этой маской, зная, что теперь она может делать что угодно, и Гинтоки всё равно не воспримет её всерьёз. Совсем как во время инцидента с айзен-ко: нельзя верить речам человека, чей разум помутнён наркотиком, равно как нельзя смешивать актёрское исполнение и личность актёра. Ведь что такое BDSM, если не игра по ролям? Игра, чьи правила она сама же и навязала, а теперь вот сама же и нарушает.

Слишком много спутанных мыслей, чтобы дышать ровно, чтобы не дрожать и не уходить всё дальше от верных выводов. Цукуё вдруг становится страшно, будто она делает что-то непоправимое и ужасное, в чём позже хоть всю жизнь раскаивайся, да только без толку.

Чего она от него хочет? Хороший вопрос. У неё есть чувства к Гинтоки, о которых ему знать не стоит, и о которых Цукуё, сама того не сознавая, пытается сказать самыми непостижимыми способами: противоречивыми знаками, смазанными намёками, притворством. Так проще, ведь если он чего-то не поймёт, всегда можно сделать вид, будто бы ничего и не произошло. А если поймёт и откажет, то в утешенье останется мысль, что всё это понарошку, и в действительности никто не планировал выяснять отношения…

Колючий холод пробирается внутрь, сдавливая и пронизывая грудную клетку острыми уколами. А вдруг он уже всё понял? Может, Гинтоки только потому столько отказывался и увиливал от идеи с BDSM, что не хочет впутываться в отношения с ней? Может, это она не смогла расшифровать его сигналы, и теперь каждое её неловкое действие лишь усложняет ситуацию?

Конечно, всё так и есть, и она слепая идиотка, раз не смогла увидеть очевидное. Разве мужчина, в котором есть хоть капля влечения к женщине, будет паниковать и взбираться повыше, точно кот, прячущийся на дереве от собаки, пока эта самая женщина ползает перед ним на четвереньках? А если вспомнить, что мужчина никто иной, как Саката Гинтоки, мало похожий на скромницу, хранящую девственность во славу неземной любви, то какие ещё нужны доказательства?

Кто-то осторожно забирает у неё ошейник, который она всё это время продолжала держать, и отшвыривает в сторону. Большая тёплая ладонь неумело хлопает её по плечу, после чего несильно тормошит.

— О-ой, Цукки… — Гинтоки, незнамо когда сползший с дивана, теперь сидит на полу, сконфуженно смотрит на неё и, кажется, не знает, что сказать. — С тобой всё в порядке?

— Да, — выпаливает девушка и тут же чувствует, как левую щёку обжигает скатившаяся слеза.

— Ах, ну если да, то я, пожалуй, пойду по своим делам… Какое, к чёрту, «да», когда ты плачешь?! — Теперь уже обе руки крепко сжимают плечи, а лицо мужчины, рассерженного и взволнованного одновременно, оказывается в подозрительной близости от её собственного. — Слушай, если не хочешь продолжать, давай остановимся. Я пройду игру заново и вытрясу из дракона всю правду, никаких проблем!

— Ты вымотан.

— Чепуха. Я отлично отдохнул, проводя время с тобой. Ну там, знаешь, дружеское общение, весёлые игры, целебное кровопускание и всё такое… Нет, не то?! — Сдерживать слёзы нет сил, и Гинтоки, замечая перемены к худшему, стискивает предплечья до боли крепко. — Что мне сказать, чтобы ты успокоилась?!

— Ты не хочешь делать это из-за меня?

— Что?

— Тебе легче начать сначала, чем устроить BDSM-сессию со мной?

Несколько секунд он просто смотрит на неё не моргая и, кажется, даже не дыша. Что касается её, то она не дышит без всяких там «кажется» и «наверно», а совершенно точно. Тяжело выносить взгляд в упор, но отвести глаза и пропустить момент, когда в нём вперёд слов промелькнёт ответ, невозможно.

Он коротко потряхивает головой, вздыхает и припечатывает:

— Да.

Слёзы тут же пересыхают, возможно, уже навсегда. Цукуё почти уверена, что в минуту, когда её сердце совершит последний удар и тело навсегда покинет жизнь, она испытает то же самое.

Как пусто. Если сейчас встать и закричать во всю мощь лёгких, акустика будет не хуже, чем в оперном театре, по сцене которого бегают голосящие люди, заполняя звуком весь зал.

— Ясно, — сухо кидает девушка, порываясь встать, но его руки держат её ещё крепче. Она хмурится, переводя взгляд на Гинтоки. — Я смирилась с синяками, которые останутся после твоей мёртвой хватки, но, может, выпустишь меня наконец?

— Не раньше, чем мы во всём разберёмся. — Замечание Саката игнорирует, зато выражение лица имеет такое, словно только что перепутал стакан воды со стаканом уксуса. — Да, мне никогда не нравилась идея с BDSM, да, ещё меньше желания устраивать сессию с тобой. И знаешь, почему? Потому что друзья не приходят друг к другу с просьбой привязать к стулу, надеть зажимы для сосков и высечь плёткой, пока из задницы торчит виб… Ааааа, я не это хочу сказать! — Гинтоки на минуту смолкает, после чего медленно продолжает говорить, сосредоточенно подбирая слова: — Смысл в том, что этим даже любовники редко занимаются, а мы с тобой пока не… то есть, без «пока», мы просто не…

— А если бы мы ими были… — Цукки сглатывает, — …ты бы согласился?

— Ммм, думаю, да. — Он неопределённо пожимает плечами и трясёт головой. — Но так как мы не…

— Гинтоки.

— А?

И почему это так чертовски сложно? Хорошо, что вместо прямого пути всегда можно пойти в обход.

— Давай сыграем в игру?

— Что?

— Игра называется «Дрессировщик и собака». Правила очень простые: я загадываю действие, которое ты должен отгадать. Если слышишь хлопок, значит ты на правильном пути, если хлопка нет — ты ошибся.

Вслух он, может, и не говорит, но за его ошеломлённым взглядом Цукуё угадывает вереницы слов и предложений, тонущих в оглушительном шуме внутренней бури чувств. Или она просто видит в нём то, что испытывает сама? Откуда только вылезло это дурацкое желание проецировать собственные переживания на другого человека?

Но когда его пальцы ещё сильнее впиваются в кожу, она понимает, что разыгравшаяся фантазия тут ни при чём. Цукки вскрикивает то ли от боли, то ли из страха, что вот сейчас он с силой оттолкнёт её назад, разбив и без того пошедшие трещинами надежды и мечты…

Какая глупость.

Однако ничего не происходит. Гинтоки не спешит делать хоть что-нибудь, только смотрит так пристально и испытующе, что, будь он полицейским, а она — злостным преступником, то добился бы чистосердечного признания во всех убийствах, кражах, авариях и переходах улиц на красный свет. Вот только Гинтоки не полицейский, а Цукуё не преступница, а влюблённая девушка, и уже только поэтому признание так просто не выдаст.

Он тяжело вздыхает, в сомнении отводит взгляд, будто бы мысленно спорит с самим сбой. Сердце в груди стучит как бешеное, а ожидание вводит в исступление, но Цукки не позволяет себе шелохнуться, смиренно сложив ладони на коленях. Наконец, он поворачивается и медленно, точно боясь спугнуть, подаётся вперёд.

В ушах шумит, поэтому она совсем не уверена, что от соприкосновения дрожащих ладоней родился хоть какой-то звук. Однако судя по его потрясённо расширившимся глазам, Гинтоки что-то да услышал. Голова идёт кругом, и Цукки, едва ли способная дальше выносить пытку томлением, закрывает глаза, чувствуя, как по пылающим щекам сбегают горячие слёзы.

Он впивается в её губы ничуть не мягче, чем его пальцы, почти до онемения сдавливающие предплечья, кусает и терзает, словно голодный волк — добычу. Цукуё слабо стонет, и когда рот приоткрывается, Гинтоки проталкивает язык внутрь, и, не давая привыкнуть, с сумасшедшим напором требует от неё отдачи.

А у Цукуё почва уходит из-под ног, и душа, кажется, покидает тело, чтобы полетать где-нибудь меж далёких-далёких планет. Поэтому то, что там происходит с её материальной оболочкой, дух не сильно беспокоит, и все попытки ответить получаются какими-то слабыми и безвольными.

Слёзы снова текут в три ручья, на этот раз — от стыда за то, что совершенно не умеет целоваться, и Гинтоки наверняка сейчас мысленно смеётся над её неопытностью.

Мужчина тихо стонет и с трудом отстраняется от её лица. Лихорадочный блеск глаз пробивается сквозь мутную пелену, и вид у него закадычного пьяницы, не отлипающего от бутылки третьи сутки подряд.

— Ками-сама, я не слышал второго хлопка, но скажи, что ты плачешь не из-за этого. Дерьмовая игра. Надо было в карты на раздевание.

— Не в этом дело, — сквозь рыдания всхлипывает Цукки, пока Гинтоки целует подбородок, спускаясь к шее. — Это глупо…

— Раз так, то мы вместе над этим посмеёмся, — бубнит он, прокладывая путь к её ключицам.

— И стыдно…

— Тогда я тем более обязан знать! — Саката так оживлён, что забывает про намеченный маршрут, и поднимает голову наверх, с восторгом заглядывая ей в глаза. — Папочка должен быть в курсе всех грязных мыслей, которые сводят с ума его девочку…

Звучная затрещина, благородно допущенная к исполнению, ничуть не охлаждает его пыла. Пунцовая Цукуё пытается сердиться, но получается плохо, и она сдаётся, еле слышно произнося:

— Я росла в Ёшиваре и много о чём знаю, но… лишь в теории…

— Ара?

— У-у меня нет опыта в том, что мы только что делали… и в том, что происходит дальше, — шепчет девушка, зажмурившись.

Минуту он не издаёт ни звука, и Цукки начинает подозревать, что Гинтоки и вовсе ничего не услышал, но обречённое подвывание заставляет приоткрыть глаза, чтобы с опаской глянуть на мужчину.

— Больше ни слова, — требует Саката, строго сдвинув брови, — иначе твой первый опыт продлится секунд пятнадцать, не дольше.

Цукуё в замешательстве хлопает ресницами, пока Гинтоки самозабвенно мурлычет:

— В плаванье нам компас будет лишь мешать. Ждут авантюры нас, куда плыть нам решать. Хоть сокровище найти, что сокрыто в глубине-е-е, перестанет быть легендой метка клада на холсте*.

— Смотрю, перемены легко тебе даются.

— Это ещё что! — На лице Гинтоки сияет радужная улыбка. — Знала бы ты, как мне даются застёжки на лифчиках и мокрые женские трусики.

— А ты знаешь, чем покорить женское сердце. Расскажи мне больше!

— Серьёзно?

— Нет! — рявкает Цукки, едва сдерживаясь, чтобы не пройтись кулаком по вызывающе довольной физиономии. — Как же я продешевила, назначая цену в два миллиона…

— Ой, меня не предупреждали, что надо платить!

— А меня не предупреждали, что надо залить уши воском!

Он застывает, будто услышав нечто необычайно важное, а в следующее мгновение его благодушный вид клинического идиота сменяет зловещая маниакальная ухмылка, от которой Цукуё пробирает озноб.

— BDSM-игры ещё в силе? Мне в голову только что пришла пара интересных идей…


В мире, где есть Тоторо и Чии — не сомневаюсь, что с идентификацией Тоторо у читателей проблем не возникнет, а Чии из «Chi's Sweet Home» выглядит так — img15.nnm.me/9/3/b/b/7/93bb7ba6ffad8b6dc1a45973...

...перестанет быть легендой метка клада на холсте — слова взяты из дублированной версии первого опенинга «One Piece».

@музыка: Bloodhound Gang — The Bad Touch (что и не удивительно)

@настроение: Днище

@темы: фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Логово дракона

---

В поисках щас те Я!!1!

По причинам, в пояснении не нуждающимися, мои фандомные работы большим успехом не пользуются. И всё-таки за пару лет даже у меня успела накопиться собственная скудная, но поистине бесценная коллекция перлов, по которым люди умудрялись искать (!) и находить (!!) мои фанфики (!!!)... фанфик... "Влечение". Ведь больше-то я ничего интересного не пишу

Anyway. Представляю вашему вниманию мою гордость и радость: поисковые запросы!

Третье место

Никакой фантазии, вяло и скучно. Единственный нюанс: я даже в "Неко-неко" таких недалёких и пошлых фраз себе не позволяла, так откуда же она во "Влечении" выискалась? *.*

Второе место

А это древняя хохма ещё с того времени, когда на ФБ был старенький дизайн. Впрочем, прошедшие годы так и не помогли приблизиться к пониманию тесной связи между извивающимися школьницами и гинцушным фиком

Первое место

Мой фаворит. Ради этого стоит творить.

Извивающаяся школьница Цукуё хотела этого мужчину, не замечая, что с покойника потекло на диван. Ну ё-моё, на что я трачу свой потенциал, когда тут такой кладезь! Всего-то и надо, что упоротую версию "Нимфоманки" писать, и тут же будет мне счастьЁ!

@темы: Влечение, поисковые запросы, Gintama, фанфикшен, фендомные радости, маразмище

---

祝我生日快乐！

По случаю дня рождения взяло и написалось. Пора расширять горизонты, в конце-то концов, и писать об чём-то своём.

Название: Разговор по душам
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Рейтинг: G
Жанр: Гет, Джен, Мистика, Психология, POV
Статус: закончен
Размер: драббл (759 слов)
Описание: Их доверительные беседы происходят лишь в полном молчании.
Посвящение: Хоть и жуткий моветон, но посвящается себе. Когда ж ещё быть эгоистичной дурёхой, как не в собственный день рождения? ^.^
Примечания автора: Написано под впечатлением от фильмов «Лучшее предложение» и «Человек — швейцарский нож», на диво созвучных друг другу.
Впервые написала ориджинал, поэтому маленько нервничаю >.< Но это даже приятно. Вперёд, навстречу неизведанному, юху-у-у!
Ссылка на фикбук: ficbook.net/readfic/4866981

Я бегу вверх по беломраморным ступеням, выстеленным тяжёлым ковром красного бархата, спешно пробираясь меж чинных процессий, словно бы упивающихся собственной медлительностью. Мои суетливые движения выбиваются из ритма общей монотонности, и я слышу недовольные голоса, отпускающие нелестные отзывы мне вслед. Но это не имеет значения. Времени мало, слишком мало, поэтому нельзя терять ни минуты в бессмысленном гуле людской толпы.

Ты приехала на месяц. Тридцать один день, из которых прошло целых девять. Мысль о неизбежном расставании не покидает ни на минуту, исключая лишь те часы, что мы проводим вместе.

Длинный коридор, богатый зал, украшенный пилястрами с выпуклым растительным орнаментом на капителях, выцветшие гобелены по стенам и поскрипывающий паркетный пол, вторящий каждому шагу гулким эхом. Ещё одна лестница, на сей раз не столь запруженная людьми, поворот налево, и я влетаю в ярко освещённое помещение. Нет нужды вертеть головой из стороны в сторону в поисках родного лица. Я точно знаю, где ты, и, чуть помедлив на пороге, уверенно подхожу к картине у дальней стены.

Здравствуй. Ты прекрасна всегда, но сегодня, клянусь, исходящее изнутри свечение особенно притягательно и тепло.

От близости к тебе дыхание перехватывает. С замиранием сердца рассматриваю плавные контуры лица, высокий лоб, тонкие брови, выразительные раскосые глаза, чуть вздёрнутый нос и маленькие пухлые губы. Краска покрывает холст неравномерно, и местами виднеется его крупная зернистая структура. Но это кажущееся несовершенство делает тебя ещё лучше. Ты не боишься, что люди увидят обнажённое полотно за цветом, наложенным неплотными мазками, и с гордостью демонстрируешь игру спонтанных линий, свободно пересекающих загрунтованную поверхность.

Именно в этом в Китае испокон веков виделось проявление таланта истинного живописца: всего лишь несколько быстрых штрихов — и вот на поверхности бумаги уже поселилась живая рыбка, бабочка или птица. Художнику надлежало особо следить за состоянием кисти и туши, умея приладить их для изображения того или иного предмета. Например, рисуя буйвола, некоторые элементы, вроде рогов, он рисовал медленно, используя густую тушь, в то время как хвост выполнял быстрым движением, чтобы передать его резвое покачивание.

Живость этой традиции для меня несомненна. Материал мог смениться, но сам принцип никуда не ушёл, закрепившись на генетическом уровне. И не важно, шёлк или холст, рисовая бумага или альбомный лист, тушь или масло. Глядя на деликатный абрис твоего нежного лица, я вспоминаю слова одного именитого мастера, писавшего рыбок в пруду. По его словам, чтобы создать убедительное и анатомически верное изображение, необходимо одним движением кисти провести непрерывную линию от брюшка и до левого плавника; если же движение кисти будет прерываться, то рыбка покажется покалеченной.

Ты живая. Всё в твоём неземном облике дышит чувством, неизъяснимым трепетом и тайной. Молчаливая, ты говоришь убедительнее и выразительнее, чем то дано простому человеку.

Незамысловатые штрихи и линии ложатся на полотно плоскостной композицией, а плавность изгибов и мягкость цветовых решений вызывают ощущение соприкосновения с интимным и утончённым миром. В твоих чертах легко просматриваются восточные корни, но есть в них и отпечаток европейского наследия. Лёгкая тень меланхолии женских образов Амедео Модильяни, дымчатый контур Герхарда Рихтера и импрессионистская воздушность окружающего тебя пространства. Но это не делает тебя вторичной копией с западного искусства. Сдержанный колорит из тёплых коричневых и песочных оттенков с кажущейся небрежностью рисунка, на поверку раскрывающегося необычайной гармонией и целостностью, достались тебе от опытной руки, воспитанной на живописи династии Тан, и выросшей в самобытную творческую индивидуальность.

Весь твой лик проникнут удивительной жизненной силой и естественностью, которых я прежде ни в ком не встречал. Жгучая досада распирает от того, что образ твой создан не моим гением, и не проникнуть мне сполна в страстное желание Пигмалиона оживить свою Галатею.

Впрочем, нет, это всё не то. Случись так, что ты вышла из-под моей кисти, я бы ни секунды не помыслил переселить тебя из бытия чистых грёз в этот грязный и осквернённый мир. Ты слишком для него хороша и не должна иметь ничего общего с его жалкими, гнусными обитателями, достойными лишь призрения. Всегда оставайся безупречной, взирая извне со спокойной отстранённостью на тех, кто не достоин и на миг соприкоснуться с твоей нездешней красотой. Твой дом — за стеклом и рамой, что сохранят мой безупречный идеал в вечности.

***

Он стоял напротив до тех пор, пока хмурая смотрительница не гаркнула, что музей закрывается, и последний посетитель должен покинуть зал. Когда же он с неохотой отошёл, постоянно оборачиваясь и косясь в мою сторону, я почувствовала долгожданное облегчение.

Он мнит, что любит меня. Ту связь и родство, что привычно искать в живом человеке из плоти и крови, он видит в моих нарисованных тёмных глазах. Но если он хоть раз увидит движение моих губ и услышит слетающие с них слова, эта призрачная нить окажется разорвана раз и навсегда.

Если я обрету свободу, он перестанет видеть в моём изображении своё отражение и потеряет то единственное, что может во мне любить.

@темы: актуальности, творчество, ориджинал

---

Э-э-э-э-э

Название: Логово Дракона
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: Гет, Романтика, Юмор, PWP
Предупреждения: BDSM, Кинк, ОМП, Нехронологическое повествование
Статус: в процессе написания
Размер: миди
Примечания автора: Автор сам не знает, что творит *.*
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/4651881/12260006#part_conte...

Часть вторая. Если крадёшь вступление у Эрики Джеймс, кляп тебе в рот и публичная порка!

От автора: Ох уж это женское непостоянство. Задумываешь, значит, одно, а потом вдруг смотришь — от оригинальной идеи даже скелета не осталось: всё ушло на удобрение почвы для капризного растения под названием «обоснуй».

К чему это я? Просто пытаюсь оправдаться перед читателями, наивно поверившими в обещания, которыми пестрила первоначальная шапка фанфика. Я честно хотела со второй же главы удариться в разврат и безнравственность, да так до победного конца и проплясать под аккомпанемент из стонов жаркой страсти. Вот только вместо пылкого танго оркестр в моей голове настойчиво заиграл вальс, закруживший текст вокруг да около, но только не в сам интим.

Хочу извиниться перед теми, кого обнадёжила, веселье опять откладывается, а объём фанфика, напротив, увеличивается. Этакими темпами я и до размера «макси» дойти могу *.*


«На языке цветов роза — символ истинной любви, маргаритка — любви преданной, незабудка — любви искренней, гвоздика — любви страстной. Вы спросите, откуда я всё это знаю, а я отвечу, что я циник и не верю в такую чушь как любовь, поэтому борюсь против любви, смеюсь над любовью и считаю любовь своим заклятым врагом. А врага надо знать в лицо.

Любовь… Возьмите с полки словарь и вырвете из него все страницы на букву “Л”, выдирая вместе с ними ядовитый сорняк любви из своего сердца. Я так и сделал, и, скажу вам по секрету, с тех пор имею отменный аппетит и почти не страдаю от запоров.

Однажды я пришёл на приём к терапевту, и врач сказал, что хочет послушать моё сердце. Я рассмеялся ему в лицо, ведь прекрасно знаю, что никакого сердца у меня нет. Как-то раз я пытался его отыскать, но тщетно. Тогда я понял, что по ошибке выдернул сердце вместе с ростками первой любви, и теперь я бессердечный человек!

Врача, однако, мои аргументы не убедили, что я счёл подозрительным. Но по-настоящему мои опасения оправдались лишь тогда, когда этот озабоченный шарлатан попросил меня снять мою рубашку! Лишь тогда я с ужасом разоблачил гнусную личину этого извращенца, выбежав из кабинета в слезах и стонах. О, други, будьте внимательны, прежде чем раскрывать свою душу незнакомцам, доверяя им самое дорогое, что лежит в глубине вашей истерзанной груди!

Отец говорил, что до тех пор, пока мужчина не встретил свою настоящую любовь, он может оседлать любую тёлочку из всего разношёрстного стада.

— Сынок, не позорь доброе имя Сильверов, не веди подсчёт женщинам, которых отодрал, — делился своей мудростью мой старик, затягиваясь косяком. — Ты ведь не станешь запоминать, сколько салфеток потратил, гоняясь за своими влажными мечтами? То-то и оно! Однако, — здесь он многозначительно причмокивал губами, с вызовом бросая взгляд утопающему в малиновых облаках солнцу, — всё изменится, когда ты встретишь свою единственную. Она обнулит твой счётчик и сотрёт все грехи, перезапустит твою жизнь, подарив тебе свой первый поцелуй и девственность.

Да. Звучит хорошо, но вот незадача: я эгоистичная сволочь и не хочу ничего менять в своей жизни, она мне и так нравится. Поэтому на входе своего дома я прибил табличку: “Любови сдеся ни места!!!” (а дом — это метафора моей души, если кто вдруг не воткнул… Да, я очень замороченный чел, уууу).

Но вчерашний день изменил всё. Утором мой астролог прислал смс: “Эдмунд, ты в большой опасности! Твоя Венера зашла в ПЯТЫЙ ДОМ!! Держись там, бро!”

Я ответил ему: “Чувак, ХЗ чё ты курнул, но я ща вабще не допёр, чё и по чём”. Тогда я ещё не понимал, в какое дерьмо влип, и только внутренний голос прошептал: “Это конец… Прощай, мой славный мир, прощайте, тихие вечера с Опрой Уинфри”. Ах, если бы я только прислушался к его зову!..

— Господин Сильвер, ваше расписание на день. — Личная помощница прерывает мою мысленную ретроспективу, с которой я начинаю каждый день. Это важная часть ритуала всякого успешного человека, наравне с завтраком, чисткой зубов и мытьём рук, когда заканчиваешь делать пи-пи. Я сурово хмурюсь, принимая папку, которую девица с глубоким поклоном передаёт мне. Похотливая сучка прервала мои мысли на кульминационном моменте, поэтому пусть не ждёт пощады!

— Отмените совещание в час, я буду занят.

— Но, господин Сильвер, — неуверенно лопочет эта самоуверенная дрянь, — президент Франции прибудет в Токио только ради встречи с вами…

— Вы не слышали, что я сказал? — От холодного взгляда, которым я прошиваю зарвавшуюся челядь, девка едва не падает в обморок, умолкая и опуская увлажнившиеся глаза в пол, с ужасом ожидая наказания за свою дерзость. Ну что за слабохарактерная дура, совсем не в моём вкусе. — Полагаю, мне следует поискать особу с более острым слухом на ваше место, мисс Джонс.

Как я её, а! Поставил стерву на место, нагнул её раком и заткнул везде, где подтекало! Ай да я, ай да мужик, настоящий молоток!

Мисс Джонс наконец-то исчезает из поля зрения, громко шмыгая мокрым носом, оставив меня один на один с моими серьёзными думами. Из панорамного окна моего кабинета, расположенного на вершине небоскрёба, открывается прекрасный вид на мегаполис. Благородный блеск титановых подпорок, врастающих в стены цвета слоновой кости, изысканно перекликается с урбанистическим пейзажем по ту сторону стёкол. Небрежно откинувшись на спинку чёрного кожаного кресла, я прикрываю глаза, чувствуя, как длинные серебристые локоны, волнами спадающие к глубокому проёму алой рубашки, щекотно щекочут шею. Прерванные мысли возвращают свою власть надо мной.

На чём я там остановился? Ах да, я рассказывал о том, что случилось вчера! Да, этот день перевернул весь мой мир! Да и не только мой: индейцы майя, безусловно, пророчили приход Армагеддона на эту же дату. Вообразите только: личный массажист английской королевской семьи и знаменитый французский кутюрье назначили мне встречу на один и тот же час! И, о мадонна, к пяти я должен был успеть на свидание к Розмари. Если это не предвестие конца света, то что?!

Но Эдмунд Сильвер это вам не какая-то сопля с ушами, нет, сэр! Эдмунд Сильвер не позволит человечеству исчезнуть, не тогда, когда он оформил предзаказ на IPhone 7! Эдмунд Сильвер — почти полубог, сияющий в лучах солнца, а предотвращение апокалипсиса входит в ряд его повседневных обязанностей, где-то между чисткой зубов и выбрасыванием мусора. Я играючи со всем разобрался, не требуя ни денег, ни славы! Вы спросите меня, как? Хмм… Не всё сразу, крошка, хочу оставить место для тайны между нами. А пока давай считать, что мне помогла Венера в пятом доме, идёт?

И вот после всех неурядиц, после всех треволнений, что высыпал на меня вчерашний день, я встретил её… Мишель… Она была так прекрасна… Я даже позабыл о Саре, с которой пришёл на вечеринку. И о стриптизёрше, с которой замутил позавчера (она потрясающая, поверьте), и о продавщице цветов, с которой заигрывал по пути на работу (“о, милая, ваши глаза прекраснее этих васильков, а губы — роз!”), и даже о толстой усатой дочке многомиллионного дяди (представьте себе, мой бизнес оказался на грани краха!) Но разве это важно, когда я знаю, что сегодня вновь увижу Мишель?..

Но постойте… А как же Бонни? Ведь свидание с ней я планировал ещё до знакомства с Мишель!

Чёрт возьми, сколько проблем с этими женщинами! О, как я одинок и несчастен…

Тень омрачает мои тонкие и исполненные благородства черты лица.

— Ваш кофе, господин Сильвер, — чуть слышно произносит мисс Джонс.

И тут, словно вспышка грома среди ясного солнечного неба, меня осеняет догадка.

— Мисс Джонс! — вскрикиваю я. — Я знаю, все эти годы вы любили только меня! Молчите, не говорите ничего, мы оба понимаем, что вы стесняетесь сказать правду! Отныне мы вечно будем вместе!

Мои губы касаются её губ, и мы замираем в сладостном поцелуе, пока наши языки кружатся в танго влажной страсти…»

— Достаточно.

— Э? Но я ведь ещё не закончил.

— И не надо. — Цукуё с тоской смотрит на чёрный диктофон в своих руках, крутя его и так, и эдак, и думает о том, какое зло запечатано в этот маленький электронный коробок. — Я так и запишу в графе «хобби и интересы»: садизм, пытки, насилие над чужими мозгами.

— Ой, это что вообще должно значить?! — Разозлённый Гинтоки вскакивает с кресла, ударяя ладонями по письменному столу. — Такие, как ты, губят писательский талант!

— Такие, как ты, губят литературу.

— Много ты понимаешь, — презрительно фыркает мужчина, скрещивая руки на груди, и с глубоко оскорблённым видом отворачивается от собеседницы. — Я создал классическую историю любви плохого парня и скромницы, светлую романтическую сказку об исцелении человека силой чувств! Эта формула проверена временем и миллионами женщин, рыдающих над нежной страстью холодного и непреступного Эдмунда и робкой и беспомощной Белинды! Почему я не могу собрать свой денежный букет на этом цветочном поле?

— То, что ты называешь цветочным полем, давным-давно стало кладбищем хорошего вкуса. И это твоя цель? Завоевать мир бульварных романов? Дело, конечно, твоё, но другие герои «JUMP» будут смеяться над тобой.

— А-а-а, это всё в прошлом. — Гинтоки отмахивается, болезненно морщась. — После объявления о финальной арке я должен искать новую работу. Так почему бы не попробовать себя в написании девчачьих книжонок? Покорение женских сердец не выглядит такой уж сложной задачей. Просто добавь «сага» в название, и успех сам стучится в твои двери.

— Так вот оно что. — Цукуё закидывает ногу на ногу, пристально глядя на мужчину. — Переживаешь экзистенциальный кризис из-за конца манги? Хочешь поговорить об этом?

— О чём тут говорить? — Саката вздыхает, облокачиваясь на столешницу и размещая подбородок поверх сцепленных кистей. — Я знал, что когда-нибудь этот день придёт. Готов ли я к нему? Не особо. Но мы все знаем, что так будет лучше: гориллу наконец-то выпустят из клетки, переведя в естественную среду обитания, а я… Я возьму псевдоним Стефани Майо и начну клепать второсортные порно-романы.

— Звучит чудовищно, — честно признаётся Цукки, с сочувствием глядя на впавшего в уныние мужчину. — Но ведь всё ещё может обойтись. Возможно, горилла решит создать спин-офф о похождениях твоего сына, дав тебе необременительное камео изредка появляющегося отца? Ты сможешь повесить ответственность за сюжет на кого-то другого, тогда у тебя появится гораздо больше времени, что бы делать… ммм… ничего. Что скажешь?

— Хмм, а ведь это может сработать. — Гинтоки оживляется, а в его взгляде мелькает свет надежды. — Нужно срочно завести ребёнка.

— Подожди… Я думала, у тебя уже есть один.

— Что?!

— Ну… — Цукки неловко поводит плечами, отводя взгляд в сторону и покусывая губы, — тот мальчик из 77-80 глав манги, 51-52 эпизодов аниме соответственно. Прости, меня тогда ещё не существовало, поэтому я мало что о нём знаю.

— Это не мой сын, чёрт возьми!

— Эмм, что ж, ясно. — Цукки поочерёдно нажимает все кнопки на диктофоне, часто моргая и безуспешно пытаясь придумать достойный способ избежать неловкой паузы. — Тогда удачи в его создании.

Браво. Лучше неловкой паузы бывает только нелепое окончание фразы. Теперь Гинтоки таращится на неё, как на Гандам в балетной пачке.

— Э, да. Знаешь, для зачатия нужна вовсе не Леди Удача, если это не название презервативов, рвущихся на середине процесса, ха-ха… э-э-э… Нет, со мной такого не случалось, так что… кхм… — Саката умолкает, и девушка чувствует, как по виску стекает холодная капля пота, несмотря на то, что в комнате до ужаса душно.

— Кажется, я понимаю, о чём ты, — мямлит Цукки, пока от давления сжигающего изнутри смущения лопается защитное стекло на приборной панели мозга, пропуская к озвучиванию следующее: — Тогда желаю тебе подвижных сперматозоидов и благоприятной внутренней среды.

И тишина.

Цукуё в ужасе таращится в пол, не смея даже вздохнуть, не говоря уже о чём-то более глобальном, вроде попыток пошевелиться или поднять голову, дабы удостовериться, не скончался ли Гинтоки прямо на месте. Потому что если жестокие слова могут ранить человека, то глупость, безусловно, способна его убить! Как, ну как она могла сказать что-то настолько тупое? И, чёрт возьми, он даже не рассмеялся над её бредовой репликой. Всё так плохо? Если спрашивать её, то да, хуже и не придумаешь.

— Знаешь, Цукки, — в его хамской манере растягивать слова слышится открытая издёвка, заставляющая девушку вздрогнуть, почувствовав бегущие вдоль позвоночника мурашки, — когда хорошие девочки намекают на свою развратность, это чертовски заводит.

Что-то она говорила про «хуже не придумаешь»? О, это она явно раньше времени. Вот теперь пора сделать официальное заявление: дамы и господа, она только что скатилась на самое дно.

— Ни на что я не намекала, озабоченный придурок! — возмущённо вскрикивает Цукуё, хотя и понимает, что злость — лишь способ скрыть жгучий стыд, о котором столь красноречиво свидетельствуют пунцовые щёки. Её негодующий взгляд скрещивается с вызывающей насмешкой, читающейся в его глазах вперемешку с удовольствием от разыгрывающейся сцены. — И раз уж собрался заводить детей, так вот и проси их будущую мать себя развлекать! Нечего домогаться до друзей!

Ухмылка тут же сходит с его лица вместе со всякими признаками веселья, сменяясь раздражением.

— Хмпф, будто бы мне что-то от тебя надо, — Гинтоки пренебрежительно машет рукой и морщится, отворачиваясь от неё, а в следующую минуту сладко вздыхает, елейно протягивая: — Всё моё счастье и надежды на светлое будущее в Кецуно Ане… Нет, не в том смысле… Но я всё равно уверен, что только она сумеет правильно позаботиться обо мне.

— …Гинтоки, — после короткой паузы Цукки неуверенно подаёт голос. — Ты правда думаешь, что Сорачи сведёт тебя с Кецуно Аной?

— Пффф, ну конечно! Кецуно Ана — мой главный любовный интерес на протяжении всей манги, — напыщенно провозглашает мужчина, гордо выпячивая грудь вперёд. — Она создана, чтобы освещать мой мир своей сказочной улыбкой! Ну кто подходит на роль моей жены лучше, чем она?

— Гедомару.

— Что?!

— Не нравится? — Цукуё хмурится, задумчиво барабаня пальчиком по пластиковой крышке диктофона. — А как насчёт Оцу-чан?

— С хрена ли?! Из всех женских персонажей ты выбрала тех, с которыми у меня нет даже намёка на романтическую линию или что?! Откуда вылезли эти крек-пейринги?!

— Ох, так ты не знаешь... — Цукки колеблется, не решаясь продолжить. Одно дело их обычные переругивания, но сейчас она фактически собирается уничтожить его надежду на «жили долго и счастливо». — Ты только не волнуйся и дыши глубже… хорошо?

— Что? Ты о чём вообще? — Гинтоки заметно напрягается, хотя в выражении его лица больше недоумения, чем готовности выстоять против суровых ударов судьбы.

Цукуё тяжело вздыхает и поднимается с дивана, медленно подходя ближе и присаживаясь на краешек стола напротив мужчины. Девушка осторожно кладёт руку ему на плечо и набирает побольше воздуха в лёгкие.

— Это произошло несколько лет назад, — тихо и серьёзно начинает Цукки. — Братство мангак из «JUMP» собралось на тайный совет, чтобы заключить великое соглашение. Авторы, поддержавшие этот эпохальный пакт, кровью поклялись слить центральную любовную линию, сведя главного героя хоть с куском картона, лишь бы не с основной претенденткой на роль романтического интереса. Первой ласточкой стал «Naruto», а теперь и Кубо-сенсей принёс в жертву «Bleach». «Gintama» следующая в списке, и, к сожалению, далеко не последняя…

— Нет… нет, не может быть, — неверяще повторяет Гинтоки, в его невидящих глазах зияют расширившиеся от ужаса и совершенно пустые зрачки. — Это ложь, всё не может закончиться вот так…

— Во всём есть свои плюсы. — Цукуё сама не замечает, в какой момент её ладонь начинает легонько поглаживать его предплечье. — Исходя из предыдущего опыта, мы хотя бы знаем, что это будет существо женского пола. Уже неплохо, так? Было бы хуже провести остаток дней в объятьях Хедоро или принца Хаты, правда?

— Цукуё! — В порыве чувств Саката обхватывает талию вскрикнувшую девушки и быстрым рывком привлекает к себе, устаиваясь лицом меж её грудей и растроганно бормоча: — Ты такая добрая! Я знаю, ты не откажешься утешить страдальца в час нужды…

— Камехамеха*! — неистово голосит Цукки, врезая мужчине по затылку увесистым бронзовым пресс-папье, так удачно попавшимся под руку.

— Ах ты ж!.. — остаток фразы Гинтоки заканчивает недостаточно литературно, и только недремлющее око цензуры помогает сберечь этот ценный кусок речи, обратив его музыкой для ушей. — Пони! Радужные пони приласкали меня копытом по голове, и, о, яблочный зефир, как сладостна их нежность! Больно, как больно думать, что впредь не испытать мне столь трепетных и пьянящих прикосновений…

— П-прости, — выдавливает Цукки, мигом отскочившая обратно к дивану, и теперь отчаянно комкающая слишком длинные рукава мужского кимоно, виновато склонив голову.

— Прости? Чёртова женщина, думаешь, «прости» поможет зарасти трещине в моём черепе?! И зачем мы придумывали стоп-слово, если ты предпочитаешь врезать по тормозам молотом Тора?!

— Я… я не думала, что будет так… трудно, — сдавленно произносит девушка.

— А ведь я говорил, что это плохая, плохая идея! — в голос причитает Гинтоки, потрясая руками над головой. — Ксо, да чтоб я ещё раз согласился участвовать в ролевых играх с тобой!

Цукуё пристыженно молчит, отводя взгляд в сторону. В поле зрения попадается кожаная диванная подушка, такая чистенькая и беленькая, что глаза режет. Не то, что её совесть.

Замалчивать часть правды — как светить тусклым фонариком в тёмной комнате, игнорируя возможность зажечь люстру. Недомолвки навсегда останутся самой распространённой формой договоров с совестью, ведь закрыть на них глаза куда проще, чем простить себе неприкрытую ложь. И хотя иной раз утаивание происходит неосознанно, Цукуё точно знает, что её решение не вдаваться в подробности, рассказывая Гинтоки о проведённых в заключении часах, было осмысленным выбором.

N-ое количество времени назад.

BDSM.

Четыре латинские буквы, будто бы выбранные из алфавита наугад, высветились поверх прозрачной стенки шара. Сморённая бездействием, Цукки долго смотрела на них, поворачивая голову то так, то этак, пока глаза не начали слипаться, давая волю проснувшемуся воображению.

B и D перекувырнулись так, что округлый бок D оказался внизу, а B улеглась сверху. Извивающаяся S стремительно юркнула следом за M, пока та отчаянно пыталась оторваться от погони, торопливо отскакивая в сторону. Заячьи уши, торчащие из кустов, — вот что напоминают её острые уголки. А S — это, разумеется, змея, преследующая добычу. B и D? Лицо человека, хохочущего над погоней, которую наблюдает в бинокль. Интересно, что же весёлого он находит в охоте хищника на жертву?

— О, какие интересы рыцарь славный разделяет.

— Что? — Цукуё перевернулась на живот, сонно хлопая глазами и непонимающе глядя на дракона.

— Знаете ли вы, принцесса, что за вязью букв сокрыто таинство любовных игр?

— Ну да, я, кажется, о чём-то таком слышала, — неразборчиво буркнула девушка, отводя взгляд.

— Будет вам тогда известно, что бесстрашный избавитель, жаждущий для вас спасенья, за награду почитает сладострастье и порок.

— Я тебя не понимаю. — Девушка уселась, подобрав под себя ноги, и сложила ладони на коленях, озадаченно вскинув бровь.

— Видите ли, чтобы дева знать могла, не сомневаясь, чем взрастить в своём герое нежный страсти терпкий плод, надобно у воина чести разузнать сперва пристрастья и диковинных фантазий удалые виражи. Рыцари иные вовсе не способны к упоению, если милая откажет в жизнь мечтанья воплотить. Вот поэтому подробно их на входе вопрошают о пристрастьях и утехах, что всего милее сердцу в час бесстыдного блуда.

— Подожди… — язык едва ворочался, но Цукуё продолжила, плохо различая собственный голос за оглушительными ударами сердца: — Ты хочешь сказать, что он… ему нравится… это… — Её растерянный взгляд вернулся к аббревиатуре, горевшей перед лицом, словно начертанный приговор.

— Вне сомнения, принцесса, стоит тщательней продумать, как вам вжиться в образ властной и жестокой госпожи. Впрочем, доблестный воитель может ждать не порки дикой, но слепого обожанья и послушности во всём. Но не стоит волноваться: что мерещится дилеммой, нынче вовсе непосильной, то в момент желанной встречи выдаст правильный ответ.

— Но ведь я… мы не… — бессвязно шептала Цукки, прижав сжатые кулаки в часто вздымавшейся груди. — Это не значит, что... Это вообще ничего не значит! — неожиданно даже для себя воскликнула девушка. — Я знаю, что он так не поступит. Мы друзья.

Вот именно. Друзья. Какое удобное и безопасное слово. Стоило почаще его вспоминать.

— Позвольте, как это возможно? — Драконова голова на длинной шее поднырнула вниз, как если бы лебедь, заметивший рыбёшку, ушёл под воду, оставив белое тельце поплавком раскачиваться на волнах. Золотистые глаза с прожилками цвета бронзы и ощетинившейся радужкой глубокого древесного цвета, окаймлявшей вытянутые зрачки, оказались так близко, что девушка без труда могла разглядеть в них собственное отражение. — Друзья, приемлющие цепи, ошейники, корсеты, латекс, шлепки, порезы и укусы, не могут путы чувств признать?

— Это смешно! — Хмурое лицо Цукуё опровергало сказанное, а скрещенные на груди руки выдавали явное желание закончить разговор как можно скорей. — Цепи, ошейники, укусы…Ты пытаешься свести меня с Гином из «Серебряного клыка»*? Во-первых, это «Гинтама», а не «Гинга», а во-вторых, не в чем здесь признаваться.

— Теперича я только понял, к чему вы мысль свою клонили. Опутывают вас не чувства, но страсти плотской вожделенье, инстинкта зов, грех первородный, животный, коль угодно, секс…

— Да нет же!!! Мы близки, но совсем, совсем не в этом смысле!

— Как нынче тягостно даётся поимка нити женской мысли. Вот дева в «Dora the Explorer»* умела ясно изъясняться; как жаль, что редкая особа берёт её себе в пример… — Усталое покачивание головой сопровождалось старческим кряхтением и охами. — Ужель принцесса разумеет, что ваша пара не включает интим в игру BDSM?

— О нет, меня не интересует BDSM в спальне. — Глаз задёргался от раздражения, однако Цукки сдержалась от перехода на повышенные тона. — Я завожусь только тогда, когда дело касается огромных рептилий и их жестокого расчленения с медленным поджариванием останков на костре.

— Боюсь, с подобным представленьем о жаре пламенной истомы, и вы, и ваш освободитель останутся в плену игры. Нужна разрядка посерьёзней, а нет её — так вас система к ней самолично подтолкнёт. — Дракон изнурённо вздохнул и снизил голос: — О, сколько же мороки лишней несёт с собой BDSM. Ввиду его несовершенства иной раз только остаётся, что выпустить двоих страдальцев через подпольный чёрный ход…

— Что?

Страж замка обомлел. Кажется, он не учёл, что чуть слышный чих вулкана в глазах людей подобен извержению, лёгкий озноб почва — землетрясению, а шёпот чудища с габаритами протяжённой гористой местности — сирене противовоздушной обороны.

Поняв свою оплошность, дракон тут же потерял охоту до светских бесед и без дальнейших объяснений отправил Цукуё спать. Что, впрочем, не позволило избежать вопросов, последовавших по пробуждению девушки.

Что ещё за чёрный ход? Какая связь между ним и BDSM? Почему BDSM несовершенен, и как это использовать, чтобы покинуть игру? Разумеется, вместо ответов её голову осыпали новой порцией раздражающей блестящей пыльцы, погрузившей девушку в новое скитание по морям грёз. Очнувшись, Цукуё не обнаружила поблизости дракона, ввиду чего пришлось отложить попытки вытащить из него обрывки дополнительной информации.

Оставшись в уединении, девушка попыталась сопоставить имеющиеся факты, но как бы она ни старалась, предложенное уравнение пестрило слишком обширным числом неизвестных и не поддавалось разгадке. Стоило лишь понадеяться, что Гинтоки смыслит в вопросе больше и сможет внести пару дельных предложений…

Цукки резко выпрямилась, в ужасе распахнув глаза. Да ведь ей придётся говорить об этом с Гинтоки! От одной мысль об обсуждении интимных тем с ним нещадно кружило голову, а в лёгких кончался кислород. Но когда охваченный паникой рассудок припечатало следующим умозаключением, девушка потеряла всякое чувство реальности, и очнулась лишь от острой боли прокушенной до крови губы.

И как она раньше не заметила, что всё ведёт к их… их… Боги, да она даже про себя не может произнести, к чему именно! Хотя, возможно, им вовсе не обязательно заниматься тем самым, но что-то между ними происходить должно? И это что-то, включающее в себя элементы BDSM, вряд ли походит на типичные дружеские отношения.

Чудовищно. Разве она сможет вынести его близость? Так страшно представлять, как он обнимает её за талию. Как он касается её лица, нежно проводя по щеке, слегка приподнимает подбородок, встречая её взволнованный взгляд чуть заметной усмешкой, и наклоняется ниже, чтобы накрыть её губы своими…

Какое странное чувство. Сердце бешено колотится, дыхание сбито, но виной тому не страх. Какая-то часть её боится этого странного трепета, охватившего тело и душу, но за волнением едва проглядывается что-то другое, почти неосязаемое и призрачное, неуловимо напоминающее желание…

Цукуё обомлела. Отчаянно замотав головой, девушка постаралась отринуть случайное наваждения, которым, без сомнения, являлось сделанное открытие. Невозможно. Она слишком хорошо знает себя, чтобы предположить, будто бы её и правда может тянуть к нему так сильно.

В памяти всплыло признание, которое она сделала, стоя на балконе чайного домика Хиновы. Девушка не обманывала ни его, ни себя, когда говорила, что ей достаточно и редких встреч. Цукуё и теперь не испытывала обжигающего разочарования и ревности из-за того, что не владеет им единолично. Она не нуждалась в уплате дани за свою любовь, особенно в виде жертвоприношения из свободной воли. Неидеальная жизнь становилась прекрасной просто потому, что в ней навсегда оставалась время только для них двоих.

Кто бы что ни говорил и как бы сочувственно не смотрел в её сторону, а ей нравилось такое будущее. В нём было место грусти, но она не тяготила сердца девушки. Ей всегда казалось, что светлой и нежной привязанности к Гинтоки более чем достаточно, и вовсе не обязательно ставить на кон их дружбу ради мимолётного каприза, сомнительного опыта, который ей, ко всему прочему, надлежало проводить с завязанными глазами. Ведь что-что, а статус куртизанки Цукуё носила номинально, и близко не представляя, что с ним делать на практике.

Цукки всегда удавалось избегать слишком откровенных разговоров с самой собой. Обязанности лидера Хьякка не давали расслабиться или отвлечься на посторонние мысли, включая те, что напрямую касались хозяина Ёродзуи. Так просто откладывать самоанализ на потом, когда перед тобой маячит перечень из сотни всевозможных дел, имеющий приятное свойство постоянно пополняться новыми пунктами. Когда же тут успеть поразмыслить о личной жизни? Но тем сложнее оказалось противиться наплыву чувств, когда Цукуё невольно потеряла свободу, а с ней и возможность делать хоть что-то.

А что если рискнуть? Что если это её единственный шанс зайти за черту, не выдав истинных мотивов? Так ли плохо предложить ему немного… поэкспериментировать, когда есть такой благозвучный предлог?

Стоило поставить вопрос ребром, и Цукуё тут же громко рассмеялась собственной глупости. Ну что за нелепость? Она такая идиотка, раз всерьёз задумывается над тем, будто сможет предложить Гинтоки близость. Она, которая и за руку его взять не может, вдруг поддастся нашёптываниям разбуженной чувственности и позволит себе перешагнуть через целомудрие, приступив к откровенному соблазнению?

Да она в жизни этого не сумеет. Одно дело быть смелой на поле боя, но для того, чтобы признаться небезразличному человеку во влечении нужна храбрость совсем другого рода. А что если Гинтоки сочтёт её распутной или легкодоступной? Судя по их отношениям с Сарутоби, не похоже, что его приводят в восторг женщины, вешающиеся мужчинам на шею. И как-то сомнительно, будто бы ради Цукуё самурай готов сделать исключение.

Новый разворот мысли придал им оттенок гнетущей безысходности. Девушка постаралась отвлечься за чтением «Nushi ni Todoke», но успех оказался более чем скромным. Смятение не оставляло её ни на минуту, заставляя возвращаться к одним и тем же вопросам, получать на них одни и те же ответы, на мгновенье забываться и вновь зажигаться неутешительно слабым огоньком надежды на взаимность. Цукуё долго терпела, но под конец не выдержала, и, обозлённая безостановочным соревнованием по перетягиванию канатов, творившемся в её голове, намеренно спровоцировала дракона усыпить её.

В конце концов, она так ничего ему и не сказала. Гинтоки столько раз рисковал ради неё жизнью, бросался на помощь, невзирая на тяжёлые раны, поддерживал в трудную минуту, а она не могла единственный раз перешагнуть через свою скромность! Это низко, трусливо и подло. Цукуё считала себя предательницей, но даже глубокое чувство вины не помогло совершить решительный шаг. Только не после того, как её спаситель сыпал сальными шуточками и заваливал её на постель, заставляя вконец запутавшуюся девушку думать чёрт знает о чём.

Сложно сказать, на что надеялась Цукки, недоговаривая всей правды. Привычки пускать дела на самотёк за ней не наблюдалось, и всё же девушке не оставалось ничего другого, как положиться на случай.

Случай тут же доказал девушке, что она не зря предпочитала не обращаться к нему за помощью. Слабая вера в безболезненное решение вопроса напоролась на суровую реальность, как беззащитная ступня на торчащий из половицы гвоздь.

Сюрпризы посыпались на них прямо по выходу из тронного зала. Стоило очутиться снаружи, как оторопевший Гинтоки сообщил, будто бы запомнил интерьеры замка несколько иными. Глядя на длинную вереницу бесхитростных деревянных дверей, вставших стройным рядом по обе стороны обклеенной бледно-розовыми обоями стен, Цукуё беспрекословно поверила в искренность слов спутника. Мягкий бархатистый ковёр под ногами и тёплый свет весёлых светильников с абажурами в цветочках и бабочках усиливали ощущение, будто бы с победой над грозным драконом его мрачное логово пало жертвой туристических нужд, преобразившись в уютный отель.

Но как только они стали заглядывать в комнаты, отель мгновенно вылетел из категории «уютных», угодив в секцию «любовных». «Специфически любовных», если уж совсем честно. За каждой из дверей скрывался потусторонний мир, ожидавший то ли массовых оргий, то съёмок порно-фильма. Они успели с особой тщательностью осмотреть несколько помещений, выискивая потайные ходы или подсказки, но все попытки оказались тщетными. С каждой новой неудачей Цукки испытывала всё больше угрызений совести, усугублявшихся невыносимой обстановкой.

На первый взгляд, ситуация казалась нейтральной и даже спокойной. Гинтоки почти не говорил, лишь изредка усмехаясь попавшимся на глаза предметам постыдных удовольствий. Поначалу тишина устраивала Цукуё, но время шло, и уже через десять минут молчание стало каким-то противоестественным и напряжённым. Девушка поймала себя на том, что прислушивалась к каждому шороху, доносившемуся из противоположного конца комнаты, вздрагивала всякий раз, когда твёрдый мужской шаг становился громче, приближаясь к ней, и боялась пошевелиться, если Гинтоки отпускал очередной саркастичный комментарий.

Цукуё зажмурилась, закусив губу. Невыносимо. Она одна достойна порицания за обман, но тогда почему же так спешно тает доверие к тому, в ком никогда всерьёз не сомневалась?

— Гинтоки… — сипло позвала девушка.

— Ммм?

— Помнишь ту комнату, напоминавшую кабинет? Ты ещё сказал, что она выглядит как декорации фильма про серую краску?

— Про серую краску? — В лице обернувшегося к ней мужчины не было и проблеска понимания, только лёгкая озадаченность.

— Да. — Цукки кивнула, почувствовав себя немного уверенней. — Ты также упоминал, что он провалился в японском прокате. Что совсем неудивительно: кто пойдёт в кино ради того, чтобы смотреть на серый экран?

— А, — Гинтоки ударил кулаком по ладони, — ты про «50 оттенков серого»? Вообще-то он не про серую краску… — он умолк, задумавшись, после чего вяло продолжил: — …хотя мне нравится твоё описание. Хотя смотреть на серый экран всё же интереснее. Не то чтобы я мог судить по личному опыту, ведь ни один уважающий себя мужчина не станет смотреть экранизации дурацких дамских романов, но…

— Давай вернёмся туда.

— Хочешь обыскать её? Может, сначала закончим здесь? Я только что открыл шкаф, а вместе с ним вход в Нарнию в версии для взрослых. Сколько здесь латекса …

— Почему бы нам не сыграть по ролям? — выпалила Цукуё. Охваченная ужасом от собственного предложения, она напряжённо следила за искажавшимся лицом самурая.

— Что?

— Я п-просто подумала, — девушка потупила взгляд, — что так мы ни к чему не придём. Сомневаюсь, что чёрный ход расположен в какой-то одной из комнат, в виртуальной реальности в этом попросту нет смысла. Возможно, он активизируется какими-то действиями… — она несмело подняла глаза, но лишь для того, чтобы встретить недоумение на лице Гинтоки. Вздохнув, она поспешила продолжить, но из-за волнения её речь так разогналась вперёд, что к концу напоминала сбивчивую скороговорку: — Наверное, ты заметил, что все комнаты обставлены очень похоже. Очевидно, этому есть вполне конкретное объяснение. Мне кажется, нам… нам надо попробовать поработать в этом направлении. Э-это не значит, что м-мы должны делать какие-то странные вещи, но если мы попробуем начать и посмотрим, что из этого может выйти... Я имею в виду, вдруг мы получим какую-то подсказку? Что ты думаешь? Нам всё равно нечего терять, так почему бы не попробовать?

Несколько минут он хранил молчание, глядя на неё с тем непередаваемым выражением, словно видит перед собой ожившие брокколи, читавшие рэп. Опомнившись, Саката резко тряхнул головой, заключив:

— Я знал, что это не могло пройти бесследно. Долгое безделье убило твой мозг трудоголика, и теперь ты едва ли понимаешь, какую чушь несёшь.

— Заткнись. Я всего лишь хочу избежать тупика, к которому всё и идёт.

— Почему ты так уверена, что мы выбрали неправильное направление? — Гинтоки скептически приподнял бровь. — Тебе не кажется, что ты торопишься с выводами? Серьёзно, что с тобой происходит? Так пригрело снять с меня штаны?

— Сдались мне твои штаны, идиот!

— Какая откровенность. Иными словами, ты признаёшь интерес к тому, что прячется под ними? — Ответом на вопрос стала приземлившаяся на Сакату кушетка, обитая чёрной кожей.

— Меня больше интересует содержимое твоей головы. — Цукки с невозмутимым видом присела на сиденье и наклонилась вниз, чтобы увидеть придавленного мебелью мужчину. — Почему бы не расколоть её как орех и не проверить, если ли в ней что-нибудь, кроме прошлогодних выпусков JUMP и использованных коробок из-под клубничного молока?

— Конечно, есть! Любой парень, достигнувший половозрелого возраста, обзаводится домашним кинотеатром, в котором круглосуточно крутят порно, и запасается пачками бумажных салфеток… — мысль Гинтоки прервал бесцеремонный удар по челюсти. — Бешеная баба! И больше не проси с тобою переспать, жизнь мне дороже!

— Я этого и не просила! — Цукуё вскочила на ноги, благодаря чему безрадостно кряхтящий самурай наконец-то смог выбраться из плена.

— Твоя дурная идея говорит сама за себя.

— Неужели? Тогда предложи что-нибудь получше, а то как будто не заметно, что пустые споры помогают нам сдвинуться с мёртвой точки!

Гинтоки умолк. Несколько минут он с сомнением рассматривал её. Цукуё старалась выглядеть решительной и спокойной, но чувствовала за блуждавшим по лицу взглядом недоверие. Внутреннее напряжение росло с каждой секундой, и она лишь надеялась, что достаточно хорошо спрятала волнение за сурово сведёнными бровями, а учащённое дыхание не так уж сильно бросается в глаза.

— Почему кабинет? — вдруг спросил Гинтоки.

Девушка осеклась, поначалу вовсе упустив суть вопроса, но быстро пришла в себя.

— Там спокойнее. Интерьер не так давит, — призналась Цукки, следя за его реакцией. Которой, к слову, не последовало.

— И как ты себе это представляешь? — лениво осведомился мужчина, укладываясь поверх кушетки, недавно покушавшейся на его жизнь.

— Не знаю… Может, нам просто начать играть по сценарию, а там как пойдёт?

— По сценарию? — сонно пробормотал Гинтоки.

— Да. Мы можем следовать сюжету фильма.

— Этот не план, а катастрофа, — пробубнил самурай, насильно отрывая голову от мягкой кожи. — Знать бы ещё, почему ты так на нём настаиваешь.

Цукуё вздрогнула и поспешно спрятала взгляд. Сложно сказать, какое из двух зол меньше: когда он совсем ни о чём не догадывался, или когда начал подозревать за ней недомолвки.

— Имей в виду, я до сих пор против. Но ты ведь не отстанешь, пока мы не попробуем. Давай договоримся: захочешь остановить этот цирк — скажи Камэхамэха, и тут же прекращаем. Идёт?

Вот так Цукки и оказалась в роли робкой студентки, берущей интервью у миллиардера в исполнении Гинтоки. И если девушка хоть смутно, но представляла, в каком направлении стоит двигать постановку, то Саката едва ли воспринимал их игры серьёзнее возни в песочнице. Он быстро сложил с себя обязанности изображать унылого плейбоя с тёмным прошлым, и к моменту, когда Цукуё попросила рассказать его о своих увлечениях, Кристиан Грей окончательно уступил кресло хозяину Ёродзуи.

Итак, к какому итогу привело их маленькое выступление? Всё было не так страшно, как она предполагала, и это хорошо. Они поговорили по душам, а это очень хорошо. Гинтоки без лишних объяснений взял правильный курс, и это очень, очень хорошо. Цукуё оценила его догадливость ударом пресс-папье по затылку, а это очень, очень, очень плохо.

Три «за», один «против». Тройка больше единицы, из чего следует, что результатом можно гордиться. Её наблюдения наверняка помогут Гинтоки смириться с парой лишних сантиметров, добавленных к его росту солидно возвышающейся шишкой. Цукки кидает робкий взгляд на мужчину и разом забывает, чем собиралась его порадовать. Странно, что враждебный настрой, читающийся в прищуренных глазах, застывших чертах лица и напряжённой мускулатуре, не подверг деформации её саму, заставив сжаться до размера рисового зёрнышка.

— Ну? — с нажимом спрашивает Саката, ставя локоть на стол и подпирая рукой щёку, недобро усмехаясь. — Надеюсь, ты удовлетворила своё любопытство. Скажу честно: такие, как ты, не попадут в большое кино даже через режиссёрскую койку. Мечта засветиться на большом экране неосуществима, если не готова сама побыть чьей-то грязной мечтой.

— Но я не собираюсь…

— Ты чудовищная актриса! — Гинтоки морщится, осторожно дотрагиваясь до боевой раны. — Единственная подходящая тебе роль — Кратос* из «God of War», но экранизация игры давно заглохла, и я бы не возлагал на неё больших надежд.

— Но у меня и в мыслях не было…

— Цукки, Цукки, Цукки. — Саката снисходительно улыбается и звучно цокает языком, покачивая головой. — Все маленькие девочки мечтают стать кинозвёздами или певицами, но когда они вырастают, ты встречаешь их не на сцене и не на ковровой дорожке, а в проходе супермаркета, где они сортирует подгузники по полкам, или в хозяйственном отделе за выбором новой чудо-швабры. Такова жизнь, и тебе нужно стараться сильнее, чтобы выбраться за пределы порочного круга...

— Я не всё тебе рассказала, — как на духу выпаливает девушка, с волнением глядя ему в глаза.

— А?

— Помнишь, я говорила, что дракон упомянул чёрный ход? Есть ещё кое-что, о чём ты не знаешь. — Сердце колотится как заведённое, но Цукуё не смеет отвести взгляд от озадаченного самурая. — Он случайно сболтнул, что выход откроется, если… — Руки непроизвольно мнут отворот бело-голубого кимоно, запахивая его плотнее. Слова комком застревают в горле, и девушка, чувствуя сухость и неприятное жжение, откашливается и глухо заканчивает: — …если поучаствовать в… в сцене BDSM…

Кажется, что новая информация оставляет Гинтоки равнодушным. Он не только не торопится нарушить молчание, но даже в лице не меняется. Цукки же, напротив, успела пройти все стадии метаморфоз от стыда до ужаса и обратно. Когда цепь замыкается, она резко вздрагивает и без каких-либо просьб с его стороны продолжает говорить:

— Дракон жаловался на какие-то несовершенства BDSM, из-за которых игроки не могут воспользоваться нормальным выходом. Но я не представляю, что он имел в виду, так что… — Она смолкает, дёргано пожимая плечами, и нервно облизывает губы. — Вот. Больше мне ничего не известно. — Выждав несколько бесконечных секунд, но так и не дождавшись ответа, Цукуё опускает глаза, и, борясь с дрожью в голосе, тихо произносит: — Прости, что не сказала раньше.

Признание должно приносить облегчение, но она не чувствует ничего, кроме отвращения к себе. Девушка не видит его лица, но не сомневается, что нашла бы в нём злость и презрение к её обману. А она ещё смеет заикаться о какой-то дружбе и — подумать только! — любви.

— Ярэ-ярэ, — утомлённо вздыхает Гинтоки, — мне всё же придётся проходить игру заново.

Цукки поднимает к мужчине ошарашенный взгляд, заставая его посреди процесса шумной зевоты. Когда недуг отступает в сторону, в выражении Сакаты не остаётся ничего, кроме визитной карточки хозяина Ёродзуи — фирменной лени.

— Почему? — в замешательстве спрашивает Цукуё, и этот короткий вопрос охватывает целую армаду неясных мотивов: почему он совсем не злится? почему не считает её виноватой? почему совсем не интересуется подробностями? почему готов начать всё сначала? почему берёт вину за её ошибку на себя?

— Я думал, ты хочешь отсюда выбраться, — бесхитростно отвечает Гинтоки. Цукуё ждёт продолжения, но самурай считает вопрос решённым и не добавляет к сказанному ни слова.

— Это всё?

— А что тебе ещё нужно? — Мужчина хмурится, с подозрением косясь в её сторону. — Если ты хочешь увидеть моё резюме, прежде чем доверить работу, то давай в следующий раз. Моя секретарша вышлет его по электронной почте.

— Но ты не обязан этого делать.

— О, я польщён. Тогда она отправит тебе анимированную открытку или видео с поющими оленями.

— Не уходи. — Раньше она никогда не просила кого-то вот так, поэтому едва ли узнаёт собственный голос, мягко зазывающий остаться. — Мы ещё не пробовали то, о чём говорил дракон.

— Нет-нет, спасибо, мне хватило и одного раза.

— Это не был BDSM.

— Для тебя, может, и нет, а вот для меня да, и ещё какой! — Гинтоки с негодованием указывает на валяющееся на полу орудие убийства, роль которого блестяще отыграло пресс-папье. — Брось эту идею, из неё не выйдет ничего хорошего.

— Я понимаю причину твоих сомнений. — Он недоверчиво вскидывает бровь, и Цукки поджимает губы, искренне надеясь, что в её взгляде больше решительности, чем беспокойства. — Ты думаешь, я снова всё испорчу. И раз я не могу гарантировать, что этого не случится, давай примем некоторые меры предосторожности… — Она набирает в грудь воздух и выпаливает: — Свяжи меня.

Рот Гинтоки медленно ползёт вниз, что, впрочем, не слишком способствует формулировке осмысленных изречений. Глядя на него, создавалось впечатление, что мужчина вряд ли знает о своевольном поведении собственной челюсти.

Не дожидаясь, когда потерянный дар речи найдёт путь домой, Цукуё продолжает:

— Я поступила с тобой нечестно. Можешь не верить мне после случившегося, но я сомневалась вовсе не в тебе. Я знаю, как ты дорожишь друзьями, и знаю, что ты не поступишь жестоко и не причинишь им боль. И хотя это отняло у нас слишком много времени, теперь я совершенно уверена в своём решении. — По лицу и шее скачут алые пятна, вряд ли добавляющие ей шарма. Цукки неловко заправляет прядь волос за ухо, осторожно косясь в сторону безмолвствующего Гинтоки. Не зная, как бы ещё разрядить обстановку, девушка несмело улыбается, стараясь игнорировать нарастающую неловкость.

— Кхм… — Саката прочищает горло, знаменуя возвращение утраченного контроля над речью. — Поправь меня, если ошибаюсь, но ты предлагаешь устроить BDSM-сессию со связыванием?

— Нет, мы будем притворяться, что проводим её, тем самым обманем виртуальную систему и найдём выход.

— Цукки, — он старается выдавить из себя любезную улыбку, но из-за дёргающегося глаза радость получается не слишком естественной, — ты же понимаешь, что когда человек, не состоящий в бейсбольной команде, притворяется одним из игроков и выходит на поле, он одевает форму, берёт в руки биту и отбивает чёртов мяч так далеко, как только может. — Должно быть, её озадаченное лицо подсказывает мужчине, что мысль проходит мимо девушки, и тогда он со вздохом поясняет: — Можно лишь притворяться участниками BDSM-сцены и считать, что она происходит не всерьёз, но даже после этого BDSM-сцена не перестанет быть BDSM-сценой.

После краткого мига раздумий, Цукуё кивает головой.

— Хорошо.

— А?

— Меня это устраивает.

— Ооо… — тягостно стонет мужчина, закрывая лицо, обращённое к потолку, руками. — Позовите врача, тут кто-то основательно повредился головой.

— Нечего отвлекать их по пустякам, твой случай безнадёжен, — парирует девушка. — В чём твоя проблема? Решил уйти в горный монастырь и остаток дней хранить целибат? Ты правда так сильно не хочешь этого? Или причина в том, что ты просто… не можешь?

Она бьёт наугад, едва ли ожидая, какую отдачу принесёт острый выпад, и вздрагивает, когда его лицо каменеет, а в глазах зажигается недобрый огонёк.

— Отлично, — холодно усмехается Гинтоки, меряя девушку надменным взглядом, в котором легко угадываются жажда отстоять задетое самолюбие. Цукуё ёжится, хотя к бегающим по коже мурашкам присоединяется нечто, напоминающее удовлетворение: как-никак, ей удалось его вовлечь. Уже кое-что. — Будет тебе BDSM. Только потом не жалуйся, будто Гин-сан ни о чём не предупреждал и не говорил держаться подальше от огня.

— Если под огнём ты подразумеваешь себя, то волноваться не о чем: судя по твоей голове, кто-то давно потушил пламя пеной из огнетушителя.

— Ха-ха, смешно. А знаешь, что ещё смешнее? — Его глаза хищно блестят, а ухмылка становится шире. — Подначивая, ты всё больше развязываешь мне руки, и будь уверена: уж я не побоюсь воспользоваться предоставленным преимуществом.

Цукки смотрит на него в лёгкой оторопи, толком не зная, шутит ли он, или всерьёз задумал демонстрировать ей свои деспотические замашки. Подзуживая над Гинтоки, она не преследует цели его распалить, но он как будто бы воспринимает происходящее серьёзнее, чем их обыкновенную словесную перепалку.

— Какие-нибудь пожелания? Говори сейчас, потом такой возможности не будет.

— Ммм, — неуверенно тянет Цукуё, — всё, что я знаю о BDSM, в основном рассказывала Сарутоби. У меня нет предпочтений, но мне не очень хочется обзаводиться ушибами и синяками, так что не бей слишком сильно...

— Подожди. — Гинтоки трясёт головой и неверяще смотрит на девушку. — Ты думаешь, я буду тебя бить?

— Ну… — Она неуверенно поводит плечами. — Сарутоби говорит, что вы постоянно так играете.

— О да, постоянно. Но эта игра называется «Отделайся от раздражающей шиноби-сталкерши» и имеет больше общего не с BDSM, а с травлей тараканов. — Саката закатывает глаза и вздыхает. После секундного промедления он добавляет, отводя взгляд в сторону. — Я не собирался тебя избивать.

Улыбка сама просится на лицо. Странно, но короткой фразы с лихвой хватает для того, чтобы успокоить Цукуё и придать ей уверенности. В этот раз они всё сделают правильно.

— И ещё кое-что, — вспоминает девушка. — Оставим Камэхамэху за стоп-слово, с ней надёжнее. С ней и с лежащим под рукой пресс-папье.


Камехамеха — «Черепашья Волна Разрушения», одна из самых известных боевых техник Dragon Ball.

Гин из «Серебряного клыка» («Ginga») — главный герой манги и аниме про живущих на севере собак — i50.tinypic.com/15oz2aw.jpg

«Dora the Explorer» — в России известна как «Даша-путешественница» и, думаю, в особом представлении не нуждается.

Кратос — брутальный ГГ из серии игр «God of War» — vignette2.wikia.nocookie.net/godofwar/images/1/...

@темы: фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Логово дракона

---

I will survive

Да, я всё ещё жива, и нет, продолжения фиков в ближайшее время не ждать. Вот такая я редиска, ага.

Название: Феномен де Сада, или Как лишиться литературной девственности?
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Ничего мне не принадлежит
Рейтинг: NC-17
Жанр: Гет, Слэш (яой), Юмор, POV, Статьи, Исторические эпохи
Предупреждения: Насилие, Изнасилование, Инцест, Кинк
Статус: закончен
Размер: мини
Публикация: Если вдруг чего, сообщите автору, о большем не прошу
Описание: Маркиз де Сад не какой-то утрированный злодей из мультфильма с планом захвата земли и гомерическим смехом. Он прямое опровержение тому, что злодейство и гений несовместимы.
Ссылка на фикбук: ficbook.net/readfic/4771025

Феномен де Сада, или Как лишиться литературной девственности?

О вкусах не спорят, или Как не споткнуться о камень преткновения

Произведения маркиза де Сада делят читателей на два конфронтующих лагеря. Сторонники первого, по совместительству убеждённые консерваторы и обладатели бесхитростно-обывательского сознания, обливаются кровавыми слезами, в голос вопя: «Грязь! Ужас! Изврат!» При любом удобном случае эти поборники благочестия рады ткнуть вам в лицо цитатами самого гнусного содержания, призывая покаяться и сжечь ведьму на костре.

Приверженцы второго лагеря — элита, тонкие интеллектуалы, полагающие, что знают, как дрессировать такого норовистого зверя, чтобы он не откусил им голову на середине воспитательного процесса. Среди последних можно назвать таких небезызвестных личностей, как А.С. Пушкин, Ф.М. Достоевский, П. Зюскинд, Ж.-П. Сартр, Ф. Гоя, Н. Осима и П.П. Пазолини и многие, многие другие авторы, чьи имена навсегда занесены в историю культуры и искусства. Они видели в произведениях де Сада сложную философию, сформировавшую определённый тип мышление человека конца XVIII века — первой половины XIX века, а в XX веке ставшую одним из истоков постмодернизма.

Когда я начинала своё знакомство с маркизом, то не относилась ни к первой, ни ко второй группе. Я не считала чтение десадовских трудов ниже своего достоинства, но при этом не имела ни малейшего представления об их философской подоплёке. К литературным подвигам побуждало несколько причин, среди которых любопытство, самообразование, и если не предрасположенность, то стойкий интерес к S&M-тематике уж точно. Стоит ли назвать последний фактор определяющим? Не думаю. Чтение да Сада — процесс травмирующий, однако он и вполовину не бьёт так больно, как знакомство, скажем, с «50 оттенками серого», закончившееся для меня на первой главе. Пытки, описанные с «120 днях Содома», ничто в сравнении с этой новаторской формой лоботомии.

Мне сложно претендовать на роль великого знатока де Сада. На моём счёту лишь две его работы — «Философия в будуаре», попавшая ко мне в руки первой, и уже отмеченные выше «120 дней Содома». Но с момента, когда я открыла первую страницу, и до настоящего дня они не отпускали. Болезненные и тошнотворные, мучительные и грубые, тексты совсем не жалеют нежных чувств аудитории, вызывая глубокую брезгливость и отвращение.

Де Сада часто называют создателем порнографии, но сложно представить, чтобы кто-то мог возбудиться от описанных им сцен. Маркиз не маскируется за аккуратным уходом в тень и глупыми ужимками, поэтому в его произведениях не встретишь увиливаний в духе дешёвых бульварных романов: «Он расстегнул штаны и обнажил убийственно большой и толстый ствол... А потом он засунул это бревно прямо в мой храм любви, ох, ах, хи-хи-хи». В книгах де Сада нет места ни воркованию, ни нежности, ни глупости, только цинизм и огромная навозная куча, наваленная на цензуру. Увы, отнюдь не в метафорическом смысле, ибо сцены копрофилии в «120 днях Содома» встречаются чудовищно часто.

Но откровенные описания извращений — лишь первый пласт его работ. Он кошмарен и полностью оправдывает свою дурную славу, однако не этот аспект заставляет мысленно возвращаться к прочитанному. Если бы де Сад только и делал, что копался в грязи, описывая бесчеловечные сексуальные эксперименты своих героев, его работы мало бы чего стоили. Какой-то маньяк поделился с миром личными пристрастиями. Для криминалистов и психологов его труды, безусловно, имели бы определённую ценность, но классика? Зачем включать писанину психически больного человека в список книг, обязательных к прочтению?

К слову, я до сих пор не понимаю, какой умник эти списки составляет, ибо очевидно, что де Саду не подходит роль автора, понятного и близкого всем. И дело не в избранности и привилегированности тех, кто осмеливается заглянуть под корку обложки с одиозной фамилией. Книги де Сада по силе воздействия можно сравнить с автокатастрофой, а впечатления после чтения — со стрессом живого человека, по ошибке запертого в морге на всю ночь. Это тот опыт, который может серьёзно покалечить психику, особенно если сконцентрироваться на буквальном восприятии написанного.

Я помню, как на чтении текста брошюры «Французы, ещё одно усилие, если вы желаете стать республиканцами», помещённого в «Философию в будуаре», меня трясло от ужаса, гадостного чувства полной беззащитности перед изощрёнными в своей извращённости доводами автора и желания забиться в угол, чтобы поплакать от безысходности. Однако именно этот манифест де Сада, то высказанный прямо, а то присутствующий в повествовании подспудно, ввинчивается в голову, определяя будущие попытки проанализировать текст.

Впрочем, моих познаний в литературе оказалось явно недостаточно, чтобы верно истолковать все пласты информации, скрывающейся за нечистотами, обильно слитыми в повествование. Тогда я обратилась за ответами ко всезнающему интернету, где и случилась судьбоносная встреча, окончательно определившая моё отношения к де Саду.

ВКонтакте — то ещё зло, но спасибо тем людям, которые выкладывают в аудиозаписи университетские лекции. Только благодаря им состоялось моё знакомство с профессором Е.В. Жариновым, этакой рок-звездой от мира академического образования. Сделайте себе одолжение и послушайте его лекцию «Метафизика секса», она избавит вас от необходимости читать де Сада, при этом подарив понимание сути предмета.

Минутка исторического экскурса, или Подлинное лицо свободы

Приступая к написанию статьи, я не ставила задачи копировать содержание лекции, и не собираюсь делать этого впредь. Однако кое-какие выдержки из речи профессора приведу, дабы последующее развитие мысли протекало более плавно.

Маркиз де Сад является самым видным представителем литературы либертинажа, возникшей накануне Великой французской революции 1793 года. Исходя из названия, можно прийти к нехитрому выводу, что в её основе скрывается воспевание свободы. Дух бунтарства имеет особую притягательную силу, обещая разрушить сковывающие движения цепи и поднять человека с колен, предложив ему лучшие идеалы и ориентиры. Звучит воодушевляюще, не так ли? По крайней мере, до тех пор, пока не узнаёшь, что под цепями подразумеваются нормы морали, религия, брак, любовь и добродетель как таковая, а под новыми ориентирами — потворничество инстинктам, жестокость, кровосмесительство, культ не жизни, но медленного и изощрённого гниения.

Спрашивается, кого вообще может привлечь столь сомнительная цель? Как ни странно, поклонников у неё было предостаточно. К примеру, к первой половине XIX века идея моногамии не вызывала у представителей высшего общества никакого доверия, однако заслужить репутацию ловкого Дон Жуана считалось хорошим тоном и должным образом жизни всякого интеллигентного человека. Помните книгу/фильм «Опасные связи»? Её главный герой Вальмон — идеал для подражания нескольких поколений.

Семейные ценности были отправлены в утиль как неподобающе скучные. Лучшие из умов видели в любви возможность провернуть сложную многоходовую интригу, разыграть спектакль с тщательно продуманными ролями, декорациями и сценариями, провести свой роман через завязку, кульминацию и финал, а после с чувством полного удовлетворения переключиться на участие в новой постановке.

Однако необузданная сексуальность — лишь одна сторона монеты, при том далеко не самая страшная. Куда важнее понять, откуда берёт начала ненасытная тяга к членовредительству и пыткам в разгар страсти, к инцесту и лютому садизму? Что ж, ответом нам будет исторический фон, служивший созданию книг либертанов и де Сада в частности.

Как мы помним, XVIII век был временем французского Просвещения, в основе которого — рационализм, свободомыслие и восхищение природой, как образцом гармонии и естественной красоты. Просветители ставили под сомнение ценность религии, предлагая отвергнуть её, и водрузить на пустующий пьедестал почёта природу. А что говорит по этому поводу де Сад? О, он всецело разделяет стремление Руссо, Вольтера и Дидро в их начинаниях. С единственной оговоркой: раз уж выбрали за образец для подражания природу, так и подражайте ей во всём.

В основе художественного описания пейзажа времён Просвещения лежит экстраполяция — перенос своего «я» на явления природы. Все помнят одухотворённые рассуждения о дубе из «Войны и мира»? Тогда вы точно знаете, о чём идёт речь. Однако сложно не признать, что это очень, очень сентиментальная точка зрения, концентрирующая внимание лишь на лицевой стороне медали и забывающая про острую булавку с оборота.

Вступая в полемику с просветителями, де Сад призывал быть честными перед собой, признав, что природа не соответствует возвышенным представлениям о ней, она абсолютна равнодушна к нравственности. Если человек хочет служить природе, то пусть делает это до конца. Природа не знает брака, зато в ней сплошь и рядом случаются инцесты. Кроме очевидного деления на хищников и травоядных существуют виды животных-каннибалов, пожирающих своих сородичей (например, крысы). Ну а свидетельство соседства смерти и сексуальности воплощают самки пауков и богомолов, сжирающих самцов после соития.

Разве де Сад не убедителен? Абстрагируясь от того, куда уводят его последующие выводы, это ли не разумная и честная точка зрения на то, что в действительности представляет из себя природа? Она не ставит цели воспитать в ком бы то ни было нравственность, зато с лёгкостью стирает с лица земли целые города, погребая под их останками сотни тысяч людей.

Идеалы суровой мужественности, или Доминируй, развращай, убивай

Какими же средствами де Сад воплощает основной смысловой посыл в жизнь? В первую очередь, через центральных персонажей. Каждый образ его книг — ходячее воплощение определённой философской концепции. Десадовские мужские характеры заставляют переосмыслить слоган «бери от жизни всё». Собственно, именно это они и делают: грабят, пытают, насилуют и убивают. Но не поймите неправильно, только из тяги к прекрасному: заставить мир вокруг засиять дивными красками искрящихся эмоций. Да… Реклама пепси никогда не станет для меня прежней.

Мужские образы де Сада — представители высшего общества, судьи, епископы, священники, погрязшие в собственной похоти, ради удовлетворения которой выходят далеко за рамки человечности. Маркиза можно ругать за многое, но его обличительную картину нравов аристократии не дано переплюнуть никому. Образы книг де Сада — это люди, перепробовавшие в жизни всё, пресытившиеся властью и деньгами, скоро потерявшие вкус к таким невинным шалостям, от которых любой современный рэпер, повествующий миру о предпочтениях своей анаконды, краснел бы аки пятилетняя девочка. Скука, подначенная вседозволенностью, рождает закономерное желание заступить за черту, раздвинуть границы сексуальности. И вот, пожалуйста, встречайте оргии, на организацию которых тратится по 2 миллиона франков в год, что при конвертации в рубли составляет 132 миллиона. Но не стоит забывать о том, что на дворе стоял XVIII век. Я могу что-то путать, ибо как человек гуманитарного склада ума никогда не ладила с цифрами, но если исходить из того, что 15 рублей из 1773 года в 2015 приравниваются к 140 тысячам*, то выходит, что герои «120 дней Содома» тратили на увеселения чуть больше одного триллиона рублей. Как-то резко стало душновато.

В чём особенность мужских персонажей де Сада? Они живут только для себя, ломая окружающих, чтобы возбудить собственное желание. Их любимое времяпрепровождение — предаваться содомскому греху, рядом с которым проникновение в женщину выглядит оскорбительной насмешкой. Такого гимна гомосексуализму, как у де Сада, наверное, больше нигде не встретишь. В то же время мизогиния пропитывает подавляющее большинство мужских реплик, чему даже есть некоторое биологическое обоснование. Оказывается, женщину подводит её физиология, которая не позволяет мужчине почувствовать того же наслаждения, что и в компании представителя одного с ним пола. Вот так вот. Я всё гадала, в чём же причина обескураживающей популярности яоя. А тут маркиз любезно объяснил, что слабому полу просто не место на этом празднике жизни, потому что, де, «бывает столько случаев, когда тебя воротит от женской задницы!»*

Случаи, когда у десадовского мужчины всё же просыпается аппетит к гетеросексуальному контакту, не так уж и редки, но преподносятся как нечто менее изысканное и не слишком достойное внимания истинного ценителя. Среди особенно возбуждающих (по меркам десадовского героя, разумеет) сцен выделяются те, в которых принимают участие единокровные родственницы. Лучше всего дочери.

У маркиза существует свой оригинальный взгляд на деторождение. Согласно ему, всё, что мужчина создаёт, он делает исключительно для себя. А раз он породил жизнь, то может пользоваться ею по собственному усмотрению, которым выступает удовольствие. Мать ребёнка, как мы понимаем, из схемы автоматически ликвидируется, потому что во время зачатия лежит бревном, не делая абсолютно ничего, и лишь благодатные мужские соки являются ключом к оплодотворению. Думаете, я утрирую? Отнюдь, скорее уж приуменьшаю сочащееся из де Сада презрение, дабы сильно не травмировать психику, с чем извращённая логика маркиза справляется на «ура».

Вкусы мужских персонажей де Сада крайне обширны, но я не вижу смысла останавливаться на каждом из них подробно, так как в конечном итоге не преследую целей шокировать сознание читателя статьи подобными откровениями. Думаю, для составления общей неприглядной картины достаточно и того, о чём говорилось и упоминалось ранее, а потому перейдём к рассмотрению женских персонажей.

Счастье падшей женщины, или Кривая дорожка добродетели

Исходя из прочитанного, могу классифицировать их на три основные группы. Представительницы первой категории очень похожи на мужские персонажи, хотя, безусловно, занимают не столь высокое положение в «табеле о рангах». Доступные для множественных связей, разнузданные в своих желаниях, хладнокровные и безжалостные, они не задумываются о цене удовольствия. Среди них не только женщины лёгкого поведения, но аристократки, душой и телом отдавшиеся пороку. В десадовском понимании особа подобных качеств является достойным примером для подражания, идеалом, к которому должны стремиться юные девушки.

Впрочем, чувствуется, что расположение автора в большей мере принадлежит не грешницам, успевшим познать запретный плод, а тем, кому только предстоит пристраститься к его вкусу. Это вторая группа женских персонажей, которую можно условно назвать «ученицы». К ним относятся молодые девушки, что изначально не ведали соблазна, но благодаря добрым наставлениям мудрых учителей скоро находят в себе обширный потенциал к разврату.

Судя по всему, ученицы — это те, с кем и должен ассоциировать себя непросвещённый читатель, вне зависимости от пола. «Философия в будуаре» предлагает учиться разврату вместе с Эжени, шаг за шагам вычёркивая из головы благоглупости, навязанные семьёй, религией и обществом. Успехи в образовании всячески поощряются и учителями, и самой жизнью. Де Сад стоит на позиции, обратной традиционной формуле «добро торжествует над злом». В его произведениях всё наоборот: невинная и чистая Жюстина («Жюстина, или Несчастная судьба добродетели») обречена на страдания и жестокую смерть из-за того, что отказывается служить сладострастию, а её сестра Жюльетта («История Жюльетты, или Успехи порока», этакий реверс «Жюстины»), выступающая полным антиподом, вознаграждается за безнравственность и распущенность.

Процесс воспитания преемников своей философии видится маркизу не только полезным, но и чрезвычайно возбуждающим, в чём он исподволь признаётся в «120 днях Содома». В отрывке, предложенном далее, ведётся речь о мужчине, находящем удовольствие в единственном развлечении — совращать невинных девочек красноречием, даже не пытаясь к ним притронуться: «Истинным наслаждением для него было также искоренять предрассудки детства, заставлять презирать добродетель и приукрашивать порок самыми яркими красками. Он не пренебрегал здесь ничем: соблазнительные картины, льстивые посулы, восхитительные примеры, — все пускалось в ход, все было ловко обставлено, мастерски подбиралось в соответствии с возрастом, характером мышления ребёнка; и так он ни разу не потерпел неудачи». Это описание очень напоминает книги самого де Сада: всё те же интеллектуальные манипуляции и насилие над мозгом читателя с целью переманить на свою сторону.

Третья группа женских персонажей — воплощение чистоты и добра, которую растлевает её жестокое окружение. Это высокодуховные девушки с честными намерениями, добрым сердцем и нерушимой религиозной верой. И полностью отсутствующей личностью. Хотелось бы вновь обратиться к профессору Жаринову, процитировав следующие слова, описывающие героиню романа «Жюстина», но одинаково подходящее и для других женских образов маркиза со схожей судьбой: «Жюстина представляет собой не живой персонаж, а философскую концепцию изнасилованной добродетели. Следует учитывать, что все герои де Сада изначально “мертвы” и являются лишь носителями определённой мысли».

Это действительно так. Персонажи де Сада обладают внешностью, скрупулёзно описанной автором, определённой моделью поведения и предпочтениями, но совершенно безлики с психологической точки зрения. И на примере третьей группы женских образов это видится особенно ясно. Разве можно верить героине из романа XVIII века, пережившей изнасилование, инцест, пытки и жестокие оргии, которая продолжает со светлой надеждой смотреть в будущее, твердя, что хоть тело её и запятнано, душа же по-прежнему чиста? Если бы де Сад жил в наше время и публиковался на Фикбуке, читатели упрекали бы его в создании Мэри Сью. Среди всего прочего изврата, разумеется.

Читать или не читать — вот в чём вопрос, или Стоит ли беречь литературное целомудрие

Главная дилемма, мучившая меня с того самого момента, когда я взяла в руки «120 дней Содома»: зачем? Зачем я вообще это читаю? Я прекрасно помню чувства, оставшиеся у меня после прочтения «Философии в будуаре»: подавленность, истощённость, апатия. Так что же это получается, мне просто нравится мучать себя, читая всякие мерзости? Но с чего бы тогда мне всячески избегать яой и гей-порно, которые ну никак не вписываются в категорию моих предпочтений? И если мне так нравятся тошнотворные гадости, почему я не бегу смотреть «2 Girls 1 Cup», явный реверанс в сторону маркиза и худшее порождение ада, ворвавшееся в наш мир? (И если вы не знаете, что это такое, то очень, очень вас прошу: оставайтесь в неведении, не теряйте веры в человечество).

Однако если причина не в испорченном вкусе, то в чём? Я долго ломала голову над этим обстоятельством, и, кажется, нашла удовлетворительное объяснение. Работы маркиза де Сада — это падение на самое дно. А со дна, как известно, только один выход — наверх.

При своей явной антирелигиозной направленности творчество де Сада производит прямо противоположный эффект. Не важно, верите ли вы в одно из существующих учений, или являетесь закоренелым атеистом, мне сложно представить, будто бы хоть один человек, если только он не является ущербным в психологическом отношении, не чувствует себя грязным и осквернённым после чтения книг маркиза. А когда человек испытывает столь сильные деструктивные эмоции, он ищет какой-то способ очистить себя. Им и выступает духовность — самый сильный антипод грубой телесности.

После де Сада хочется хотя бы на время позабыть о том, что вас что-то связывает с физической оболочкой. Через страницы его книг можно пережить настоящую катастрофу, но в её конце ждёт исцеление. Самый тёмный час ночью — перед рассветом. Ведь маркиз де Сад не просто утрированный злодей из мультфильма с планом захвата земли и гомерическим смехом, он прямое опровержение тому, что злодейство и гений несовместимы.

Но это лишь субъективное мнение автора статьи, с которым вполне позволительно не соглашаться. А что же может найти в творчестве де Сада современный читатель, помимо ярко выраженной принадлежности к своему времени и полемики с просветителями?

Во-первых, литература де Сада — тревожное предупреждение, к чему может привести абсолютная свобода и непрекращающаяся гонка за удовлетворением вечно растущих аппетитов. Гедонизм как любовь к жизни, состоящей из одних только удовольствий, — концепция крайне сомнительная, но в руках такой личности, как де Сад, она доходит до грани, превращаясь из сладкой мечты в ночной кошмар.

Во-вторых, как и любая классика, де Сад отвечает понятиям злободневности. Речь, конечно, не о страшной байке, что ежедневно вливается в наши уши: «Мы живём в худшее из всех времён! Вы слышали песни Стаса Михайлова? Да это же глас Антихриста!» Не секрет, что так считало, считает и будет считать каждое новое поколение, ибо массовая истерия — явление привлекательное. Однако говоря о современности де Сада, хотелось бы поведать один эпизод, произошедший со мной в школьные годы.

То был класс 9-10. Как-то раз моя одноклассница поделилась, что разнообразит свой досуг чтением де Сада. На вопрос о целях столь рискованного времяпрепровождения девушка заявила, что в будущем рассчитывает покорить богатого и успешного человека, а без знаний особого рода, что так детально описывает маркиз, это совершенно невозможно. Кстати, позже одноклассница своего добилась. Уж не знаю, помог ли ей в этом де Сад, но вопросов от этого меньше не становится.

При чтении де Сада сложно противостоять соблазну осуждающе покачать головой, поглядывая в сторону сильных мира сего. Власть и деньги легко развращают человека, и за фасадом показного благочестия может скрываться та же самая грязь, бескомпромиссной метафорой к которой служат злодеяния героев де Сада. В качестве примера так и просится отрывок из «Соло на ундервуде» Довлатова:

«Как известно, Лаврентию Берии поставляли на дом миловидных старшеклассниц. Затем его шофёр вручал очередной жертве букет цветов. И отвозил её домой. Такова была установленная церемония. Вдруг одна из девиц проявила строптивость. Она стала вырываться, царапаться. Короче, устояла и не поддалась обаянию министра внутренних дел. Берия сказал ей:

— Можешь уходить.

Барышня спустилась вниз по лестнице. Шофёр, не ожидая такого поворота событий, вручил ей заготовленный букет. Девица, чуть успокоившись, обратилась к стоящему на балконе министру:

— Ну вот, Лаврентий Павлович! Ваш шофёр оказался любезнее вас. Он подарил мне букет цветов.

Берия усмехнулся и вяло произнёс:

— Ты ошибаешься. Это не букет. Это — венок».

И, наконец, в-третьих… Но сперва позвольте маленькое отступление.

Интересно, любезный читатель ещё не забыл, как называется статья? И если ответ отрицательный, то не должен ли он задаваться вопросом, что, чёрт возьми, имелось ввиду под сомнительным словосочетанием «лишение литературной девственности»?

Для начала обсудим, что же из себя представляет эта самая литературная девственность. Под ней подразумевается твёрдая уверенность человека, что, ознакомившись с сюжетом книги, он узнал о ней всё. «Я прочитала “Сумерки”! — гордо сообщает мне одна знакомая. — Однажды эту книгу будут проходить в школе!» С нашей системой образования вполне возможно, но не суть. Приведённое высказывание послужит нам добрым примером. В данном случае глагол «читать» вполне удовлетворяет пониманию девушки, ибо «Сумерки» — типичный пример пустой литературы, в которой кроме хилого сюжета ничего и нет. Однако не все книги таковы.

Возьмём произведения Джеймса Джойса, выставленные за образчик постмодернизма, или романы превосходного медиевиста Умберто Эко. В случае с Эко худо-бедно, но можно довольствоваться детективным содержанием истории, хоть сам автор и не был в восторге от столь поверхностного восприятия, но Джойс… Количество гневных отзывов со среднестатистического сайта, предлагающего скачать книгу «Улисс», сопоставимо разве что с числом негативных комментариев на де Сада. «Чё за бессодержательная хрень?! Зачем я потратил столько времени, читая это дерьмо?!» — вот квинтэссенция того, чем возмущён честный народ. А это «дерьмо» — один из мировых шедевров настолько глубоких, что понять его можно, лишь будучи знатоком истории литературы, экспертом гомеровского эпоса и «Одиссеи» в частности.

В этом отношении произведения де Сада очень похожи на литературу постмодернизма, из-за чего маркиза называют автором, предвосхитившим художественный язык XX века. Вот тут-то мы и возвращаемся к лишению литературной девственности. По себе людей не судят, и всё-таки позволю дерзостно предположить, что для многих людей знакомство с литературой, в том числе и с классикой, частенько проходило так же, как и у меня: прочёл, поставил на полку и забыл.

Но де Сад оказался другим. Он не позволил отмахнуться от себя. Закончив чтение «Философии в будуаре», я просто не смогла пожать плечами и подытожить: «Ну, ок. Фиг знает, что люди в этом находят, так что пойду поем». Творчество маркиза не даст вернуться к обыденной действительности, пока ты не найдёшь способ его переварить. А переварить его можно только в том случае, если снять розовые очки и впервые по-настоящему оценить, сколько глубинных пластов может скрываться за поверхностным нанесением сюжета.

Так что да, именно с де Садом случился мой первый раз. Это было дико, страшно, чуждо и неприятно. Уверена, что в компании с любым другим автором процесс литературной дефлорации прошёл бы куда мягче, но я была слишком глупа и неопытна, чтобы понимать, по каким критериям стоит выбирать партнёра на эту ответственную должность. И в конечном счёте я не жалею, что это был маркиз. Благодаря де Саду я узнала о существовании целого нового мира, за что ему и спасибо.

Значит ли это, что я советую читать де Сада в обязательном порядке всем и каждому? Ни в коем случае. Оставим в стороне интеллектуальный снобизм и поговорим начистоту. Маркиз — это автор, через чьё творчество продираешься, как через заросли терновника. Мало того, что оно расцарапает кожу до крови, а ну как ещё и вызовет аллергическую реакцию? Следует здраво расценивать свои силы и не вестись на провокацию дурных списков «100 книг, обязательных к прочтению». Что вы скажете о человек со слабым сердцем, вознамерившимся прыгнуть с парашютом? А об эпилептике, сидящем перед экраном с резкими вспышками света и часто меняющимися кадрами? Сложно назвать их поступки взвешенными и обдуманными. Вот и с де Садом то же самое, и если вы с первых страниц чувствуете, что от его слов вас нещадно мутит и колотит, разве не разумнее будет отложить чтение если и не навсегда, то хотя бы до срока, когда вы морально подготовитесь его воспринимать?

Книги де Сада не предполагают лёгкой и расслабляющей атмосферы, они заставят вас сопротивляться каждой написанной строчке и бороться с собственными страхами. В определённой степени чтение де Сада напоминает просмотр фильма ужасов, только во втором случае нас чаще пугают вещами нереальными, манипулируя примитивными инстинктами, в то время как маркиз разыгрывает изысканную в своей развращённости постановку, в центре которой не бабайка из под кровати и не чёрт с вилами, а та тьма, что таится в человеческой природе. За то, как он эту тьму изобразил, ему и стоит отдать должное.


Примечания:

...15 рублей из 1773 года в 2015 приравниваются к 140 тысячам — основываюсь на информации, полученной с AdMe — www.adme.ru/tvorchestvo-pisateli/skolko-tratili...

«...бывает столько случаев, когда тебя воротит от женской задницы!» — цитата из «120 дней Содома».

@темы: вроде как рецензия, Маркиз де Сад, Философия в будуаре, литература, 120 дней Содома

---

Информационная минутка

Если вдруг кому-то интересно, когда ждать продолжения к "Меж двух лёгких" или ещё к какому из фанфиков, заранее отвечаю: очень и очень нескоро. Аспирантский экзамен, набросившийся из-за угла аки маньяк с ножом, грозит автору изнасилованием мозга, за что ответственны вопросы, вроде "Экзистенциальный аспект постижения творческой личности и проблема её самосознания" или "Синхронический и диахронический подходы в истории искусства". Эээээ... Кто-кто, а дамочка с картинки меня понимает *.*

@темы: актуальности, творчество, спонтанные думалки

---

Что-то странное грядёт

Не самая подходящая публикация в День Знаний, да и в качестве PWP фанфик совершенно не работает (пока). Какая-то серединка на половинку весьма непонятного вида и качества, творившаяся раз в сто дольше, чем уйдёт на её прочтение. Я могу долго ныть и выражать своё недовольство, но не думаю, что это кому-то интересно, посему не буду отнимать у читателей драгоценные минуты.

Название: Логово Дракона
Автор: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: Гет, Романтика, Юмор, PWP
Предупреждения: BDSM, Кинк, ОМП, Нехронологическое повествование
Статус: в процессе написания
Размер: миди
Посвящение: Pride92, предложившей чудесную идею для рейтингового фика, и Антислой, подопнувшей к его скорейшему написанию. Надеюсь, не разочарую!
Публикация: Это что за покемон?
Описание: «Справочник героя», страница 37, пункт 9 (дважды обведено красным маркером): «Доблестный воитель! Отправляясь спасать принцессу из заточения, помни: дракон не самый страшный враг, подстерегающий тебя в конце опасного пути!»
PWP, в котором «w» не «without», а «with».
Примечания автора: Автор сам не знает, что творит *.*
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/4651881/12038545#part_conte...

Часть первая. Если крадёшь название у Дона Блута, то не имеешь права облажаться, коно-яро!

Стремительным синим водоворотом, бешеным вихрем огня и молний обрушивается вниз извивающееся змеиное тело, и узкие, заточенные жала зрачков в шипящих потоках плавящегося золота прожигают жаром океана пламени, расплескавшегося на поверхности солнца. Стены тронного зала дрожат и осыпаются, а дребезжащие горы драгоценных камней и металлов грозят обвалиться на незваного гостя прежде когтистой лапы. Громоподобный рокот многократно усиливается устрашающим эхом, заставляя рассыпанные у ног монеты подпрыгивать и позвякивать тонким писком испуганной мыши. В воздухе яркими светлячками мелькают электрические искры, а свежий запах озона мешается с едкой тяжестью прокалённого железа.

Металлический скрежет жёсткой чешуи по каменному полу сопровождается торжественным звоном, с которым сверкающие волны похищенных богатств разбиваются о землю, выстилая дорогу перед чудищем блеском неисчислимых сокровищ. Скользящие движения завораживают стихийной мощью, бушующей под сплетением твёрдых пластинок, покрывающих гибкое тело. Перекаты спаянных воедино мышц создают игру света, перекликающуюся с многоцветьем струящейся шёлковой ткани, в глубоких складках которой живут иссиня-чёрные тени, благородное мерцание лазурита и переливы сапфира, в чьей чистой синеве таится дыхание пламени. Единство красоты и ужаса, угрозы и слепящего величия, дракон изогнул длинную шею, и вместе с громом тысяч штормов и бурь, исторгнутых из распахнутой пасти, слуха достигает ледяной шёпот смерти.

— Ты, о жалкий червь земной, вызов бросить мне посмел… — раскатистый рёв резонирует от стен, и кажется, словно звук раскалёнными иглами пронзает каждую клетку фантомной болью. Стальной блеск приоткрытых клыков и кроваво-красный узкий язык, раздвоенный на конце, тускло блестят, но и этого намёка достаточно, чтобы почувствовать, как смыкающиеся челюсти вспарывают брюхо и ломают кости. — В пепел тело обращу, выжгу душу в чёрный дым. Пред Драконов Королём меркнет свет и стынет кровь, столь могущество его заставляет трепетать. Твари низкие дрожат, в страхе бьются лбом об пол, внемля громовым речам, леденящим сердце им… Кхм… Слушаешь ли ты меня, сребровласый самурай?

— Что? А, да, да, конечно! Тут такой вопрос: не одолжишь мне грузовик? Или хотя бы тележку? Интересно, сколько парфе можно купить на эти сокровища… — Саката Гинтоки, в прошлом Широяша, нынче с ног до головы покрыт чёрной копотью, словно готовится к кастингу на роль Курои Шинигами третьего*, объявленному студией «Bones». Мужчина с интересом вертит в руке цветной камушек размером с кулак, любуясь собственным отражением в десятке переливающихся граней и будто бы упуская из виду недобрый дымок от подпалённых волос.

— Ах, об этом молвишь ты… Что до этого добра, то с прискорбьем сообщу: бутафорское оно.

— Что?!

— Али ждал чего другого? — Дракон насупился то ли обиженно, то ли пристыженно — с чудовищами наверняка не поймёшь, — скрестив комично короткие лапы на брюшке. — Не забудь, мой храбрый друг, мы находимся в игре. Коли бы её творцы научились получать злато из презренной грязи, стали бы они тогда следующую речь держать: «О, нам почесть и хвала, покорим мы белый свет, но для этого сперва покорпим ещё чуток. Впредь всего изобретём виртуальный мир, а в нём — тайны, злыдни и ловушки, как в классической аркаде! Но когда же наш герой, геймер доблестный с мечом, победит врагов орду, в битве честной их сразив, то получит во владенья кроме девицы стыдливой звон немереных богатств. В этом есть предназначенье нами добытого клада: одарять его дарами победителей игры!» Экий ты, дружок, наивный, ждать такого поворота.

— Ну конечно, — разочарованно ворчит Гинтоки, отбрасывая бесполезный камень в сторону, и тот с глумливым позвякиванием укатывается к груде точно таких же пустозвонов. — Я не получу никаких богатств, только пару перебитых рёбер и вытекший из ушей мозг. Скажи честно, сколько людей умерло, захлебнувшись собственной кровью, слушая твою болтовню? Признаюсь, для финального злодея ты атакуешь весьма изобретательно. Возможно, разработчики игры всё-таки немного умнее рулона туалетной бумаги, а то ведь поначалу и не подумаешь. Серьёзно, что за кретин, научившийся перемещать человека в виртуальную реальность, сказал себе: «Прощай, научная революция, здравствуй, разработка дерьмовой аркады»?

— В этом ты несправедлив. Замысел сперва имел совершенно иной вид, но успех «Sword Art Online» карты все перемешал. Ослеплённые наживой, замаячившей вдали, главы крупного концерна приказали долго жить всем проектам, исключая сей сомнительный продукт. Шум поднялся в индустрии, все клеймили нас чумными, заражёнными от «SAO» жаждой жизни обрывать. Вскоре, правда, прояснилось, что и паника, и страхи почвы вовсе не имеют: «смертью» игрока зовётся лишь виденье о кончине, что «почивший» перед взором на мгновение узрит. Но очнувшись от фантазма, он осмыслит очень скоро собственное возвращение к уровню номер один. Вывод прост: хоть прохожденье времени займёт немало, рисков нет своё здоровье понапрасну загубить.

— Ах, вот оно что. Значит, рисков нет, да? А я думал, что вот это, — Гинтоки тычет пальцем в разбитую губу, увечья и ожоги, после чего пару раз демонстративно поворачивается вокруг себя, — как-то связано с загубленным здоровьем, но кто я такой, чтобы думать! В конце концов, Гин-сан всегда выглядел как долбанный афросамурай, нээ?!

— Вид твой прежний мне неведом, но вот нынешние вопли веют буйной истерией на финале у «Pess Note». Что же до твоих мучений, то они весьма досадны, но большого беспокойства не способны вызывать… Если молвить откровенно, травм числом необычайным ты обязан сам себе! Нет в игре такой задачи биться головой о стены иль устраивать поджоги с целью замок развалить!

— Заткнись! Почему я должен слушать неудачника, который попал в это компьютерное убожество только потому, что не смог стать одним из восьми боссов в «Final Fantasy VI»*?! А всё из-за того, что создатели-мудозвоны сделали тебя похожим на гигантский заворот кишок, да? Не грусти, ты не главный их провал. Вот когда они забыли добавить в игру сохранение, то, МАТЬ ЕГО, ОБЛАЖАЛИСЬ ПО ПОЛНОЙ! Как думаешь, сколько раз меня выбросило на первый уровень, прежде чем я сюда дотащился?!

— 300.

— Ха-ха, мелко берёшь! На самом деле…

— 300 йен тебе, несчастный! Коли в руки их получишь, можешь ли тогда покончить с жалобами на сегодня, вспомнив, что пора принцессу из неволи выручать? И как можно расторопней: я свиданий симулятор поскорей хочу продолжить…

— Подожди… Что? Пока я из кожи вон лез, чтобы добраться сюда, ты играл в дейт-симы?!

— Право, по обыкновенью я таким не увлекаюсь, но от долгих ожиданий в сердце родилась тоска. Я пытался было скуку с милой девою развеять, но, встречая взор суровый, в страхе убежал поспешно, чтобы лёд очей прекрасных не вонзился в грудь мечом... А с виду — диво, чудо, сказка, пленительней любого злата, и манит пуще всех каменьев полог её опочивальни. Но с ней, красавицей строптивой, тебе придётся нелегко, и чтобы в негу окунуться любовной страсти и забвенья, на первый уровень придётся ещё не раз тебе ступить. Со всей учтивостью отмечу, что в том моей вины не будет...

— Так, сбавь обороты. — Гинтоки пинает лежащий под ногами искусственный рубин и устало вздыхает, с досадой смотря на дракона. — Можно стать шинигами и косить пустых пачками, можно быть драгонслеером и крошить в капусту ящериц-переростков, можно назваться Кирой и валить любого, кто криво на тебя посмотрел, но… В мире не существует сверхсилы, способной побороть эту машину убийств, этого Халка, пробуждённого глотком спиртного.

— Друг мой, — дракон сконфуженно озирается куда-то за спину, после чего в замешательстве смотрит на лениво позёвывающего самурая, — ужели ты здесь не за тем, чтоб с девою душой и телом слиться?

— От девы я бы не отказался, но где там! Вместо этого я должен спасть одну жуткую стерву, хотя предпочёл бы слинять от неё как можно дальше!

— Но это же немыслимо, нелепо! Она — твой приз, запретный плод, чей вкус от жара битв лишь слаще. Иные игроки за тем лишь только и вступают на путь тернистый и опасный, что им мерещится в дали томящаяся в клетке чаровница.

— Да, да, я знаю, что после победы над драконом можно выпустить из клетки своего зверя и вдоволь порезвиться с принцессой. Слышал, что девушки на ролях пленниц — проститутки со всех концов вселенной. Не удивительно, что ваша «игра» выходит только нелегально: это же межгалактический публичный дом.

— Положим, прав ты, но, увы, в том истина жестокая сокрыта, что нет во всём огромном мироздании существ, что не пьянеют от мысли о пороке и разврате.

— Не сомневаюсь, что спрос на ваш продукт высок. — Гинтоки усмехается, скрещивая руки на груди. — Но я здесь только за тем, чтобы вернуть одну самонадеянную идиотку домой. Кстати, что-то её совсем не видно.

— Если молвить о принцессе, то не стоит волноваться. — Длинный драконий хвост взметается вверх и в сторону, отодвигает тяжёлый балдахин из тёмно-синего бархата, подвешенный к потолку, и обвивается вокруг большого шара, покоящегося на золочёной треноге. С величайшей осторожностью он поднимает его и медленно подносит ближе, опуская перед Гинтоки, и тот повисает в воздухе, словно невесомый мыльный пузырь. — Сонная пыльца принцессу увела под купол ночи, но пора бы пробудиться от туманных грёз ко свету восхитительной зари.

Шарик чуть дребезжит, окутываясь мягким мерцанием, что постепенно гаснет. Вместе с тускнеющими лучами света растворяется матово-молочная белизна стенок, заигравших радужными переливами звонкого хрусталя. Внутри вырисовываются плавные очертания женской фигуры, уютно свернувшейся калачиком прямо в воздухе, будто бы тот — расстеленная постель. Длинные рукава и подол прозрачного платья с лёгким фиолетовым отливом и россыпью сверкающих кристаллов на тонком переплетении нитей мягко струятся вниз. Кажется, что стоит прикоснуться к ткани, и руки окунуться в прохладу ночного озера с купающимся в его водах звёздным небом.

Она прижимает колени к груди, и всё, что можно различить со спины — золотистые волосы, узкие плечи, линию позвоночника, проступающие лопатки, изгиб тонкой талии и крутую округлость бёдер… Девушка едва заметно шевелится, медленно пробуждаясь ото сна, и тянет изящную руку вверх, перебирая пальчиками струны незримого инструмента. Невесомая ткань рукава проскальзывает с тонкого запястья, ниспадая к локтю чередой плавных складок.

Девушка неторопливо приподнимается и усаживается, разворачиваясь боком и подбирая ноги под себя. Её глаза по-прежнему сомкнуты, и лишь пушистые ресницы беспокойно трепещут, оттягивая прощание с миром грёз. Она зевает, прикрывая рот ладошкой, и когда рука опускается вниз, бледно-розовые губы слегка приоткрыты. Откинув голову назад и слегка прогнувшись, она потягивается, и спрятанное под платьем чёрное боди с открытой спиной и глубоким, чертовски глубоким декольте льнёт к стройному телу ещё плотнее, обтягивая тугие соски, выпирающие в разные стороны.

Она оборачивается к нему, и пришедшие в беспорядок волосы падают на лицо. Девушка неловко трясёт головой, пытаясь поправить сбившиеся пряди, и тяжело вздыхает, когда попытка не удаётся. За дрожью светлых ресниц мелькает блёклый отблеск аметистовых глаз с их рассеянным туманным взором.

— Гин… токи? — Неокрепший от сна голос звучит слабо, неуверенно, словно она робко просит подать ей руку во тьме. Тьме, в которую сама же и вводит.

Он шумно вздыхает — впервые за бог знает сколько минут, — сжимает кулаки и…

— С-сдавайся, проклятое чудище! Видишь это? — Трясущейся рукой Гинтоки выхватывает из-за пояса бокуто, едва не роняя его, и наставляет на дракона. — В этом мече заточён дух Отшельника с озера Тоя! Клянусь, он настоящий монстр! Он может прийти к тебе во сне и до смерти замучить нытьём о секретных техниках и унылыми семейными драмами!

— Саката-сан, Саката-сан, с тобою всё ли ладно? Смотрю, не крепко ноги держат, дыханье сбито, голос дрогнул, и выпученных глаз сосуды как будто скоро вовсе лопнут. Аль захворал ты, друг земной? Быть может, стоит на часок прилечь в постель, чтобы здоровье как следует своё поправить?

— Чепуха! Я просто в восторге от того, какое месиво мы здесь устроим! Брррр! — Гинтоки прыгает с ноги на ногу, с силой потряхивая головой, чем напоминает пса, вылезшего из воды. — Это так будоражит! Если бы весь организм человека контролировал единственный тумблер, ты бы услышал оглушительное «ЩЁЛК!» И знаешь, что бы это значило? То, что мой рычаг выкрутили на полную мощность, установив его в вертикальное положение, ха-ха-ха-ха-ха!..

— Уволь, любезный, видит небо, что разум твой скрутил нещадно презлой досаднейший недуг. А нам, драконам, кодекс чести велит оставить пыл сражений, коль враг и чахнет, и колеет, едва ли два шага ступив…

— Хааа? Это ещё что должно значить? Думаешь, я боюсь тебя, да? Рассчитываешь на лёгкую победу только потому, что ты какая-то пятидесятиметровая синяя хрень? Длина не всегда решает всё, знаешь ли! Существуют и другие факторы: опыт, техника, выносливость… Не смей недооценивать меня, чёртово земноводное!

Голова дракона раскачивается на длинной шее, как извивающаяся кобра под звуки флейты факира, и во взгляде умных глаз, обегающих оппонента с головы до пят, читается неприкрытое сомнение.

— Хмм… Я вижу, что пустое дело речами вразумлять безумца, а коли так, то дам я право в бою за даму постоять. — Дракон стремительно подаётся вправо, рассекая гребни золотых волн, и радуга переливающихся брызг разлетается в разные стороны. Какой-то увесистый кубок метит Гинтоки в голову, но он легко блокирует его бокуто. — И да начнётся поединок, фатальное неистовство сраженья, в котором одному — триумф победы, второму же — лишь проигрыша погибель.

— Ха, мне почти жаль лишать мир такого красноречивого оратора. Ты бы мог стать прекрасным закадровым голосом какого-нибудь эпического сёнэна, а вместо этого окончишь дни в тарелке одной вечно голодной малявки. — Мужчина усмехается, покрепче сжимая оружие, и занимает боевую стойку, готовясь встретить приближающегося противника разящим выпадом.

— Гинтоки, нет! Ты не можешь его убить!

У него совсем нет времени думать о смене тактики, однако тело рефлекторно откликается на пронзительный крик, резко уходя в сторону. Пасть дракона с громким клацаньем смыкается в считанных миллиметрах от него, и Гинтоки спиной ощущает зной обжигающего дыхания. Он ныряет за опасно накренившуюся гору сокровищ, перекатывается, вскакивает на ноги и бежит к ближайшей колонне, пока враг его не обнаружил. В голове единственный вопрос — «чё за нах?», который очень хочется задать одной не в меру пылкой защитнице животных. Саката стреляет на неё недовольным взглядом и едва не запутывается в собственных ногах, кое-как избежав встречи носа с каменным полом. Чёрт! Его, конечно, серьёзно беспокоит положение Цукуё, но не в том же смысле, чтобы прямо во время боя фантазировать о пальпации её едва прикрытой груди!

Кое-как достигая заветной колонны, Гинтоки прячется за ней, тут же вмазывая себе пощёчину. Не самое удачное время вспоминать упругое сопротивление мягкой плоти под пальцами, многообещающие размеры и влекущее тепло. Ещё меньше пользы от воображения, силой которого верх боди уже разорван в клочья — не исключено, что его зубами, — не скрывая вздёрнутых сосков, твердеющих под его голодным взглядом. И уж никак нельзя сказать, что кстати всплыл вопрос, как зазвучит её голос, когда он почти случайно мазнёт по розовой вершине большим пальцем…

— Гинтоки! Сзади!

Ммм, нет, определённо она не должна кричать так напряжённо. И, на минуточку, какое ещё «сзади»? Цукки тоже фанатка Кецуно Аны? Не рановато ли ещё?..

Он кое-как успевает отскочить вперёд, и потому хруст его дробящихся костей так и не присоединяется к треску раздавленной драконьим хвостом колонны.

— Я почти обескуражен тем, каков твой план сраженья. Много ли найдётся воинов, кто бросает вызов смело, но спасается побегом, не успев и в бой вступить? Право, стоит ли дивиться, что с подобным разуменьем о теченье ратной битвы ты не мог ко мне добраться добрых десять тысяч лет…

— Эй, давай кое-что проясним. — Гинтоки недовольно щурится, складывая руки на груди. — Фирменный знак Бетмена — летучая мышь, Спайдермена — паук, Ванпанчмена — кулак, Панцумена* — трусы. А я Гин-сан из Ёродзуи. Ёродзуи, которую, чёрт её дери, невозможно нормально рекламировать! Был один довольно умный дед, придумавший ей запоминающийся слоган, — «путь в десять тысяч ри начинается с одного шага» или что-то вроде, — так он помер 2500 лет назад*! И раз уж с тех пор не придумано ничего умнее, мне остаётся только выезжать на затасканной формуле бесконечного путешествия… — Мужчина тяжело вздыхает, глядя на выпавшего в осадок противника. — А если ты, Нобита-кун*, ни черта не понял, так и дуй стоять в коридор с двумя вёдрами воды*… То есть в конец текста за грёбаной звёздочкой*! А-а-а, ксо, неужели в порнофике и правда нужна шутка, завязанная на игре японских слов? И не многовато ли примечаний на несчастный абзац текста? Это какая-то форма сексуального извращения?!

— Ммм… Принцесса, право слово, тяготить вас не желаю, но ответьте, был ли воин прежде дружен с головой? — заговорщицки шепчет дракон, неуверенно перебирая сцепленные меж собой лапы.

— Не стоит о нём волноваться, он всегда такой. — Цукуё пожимает плечами, понимающе кивая растерянному надзирателю.

— А ты вообще молчи! — Саката гневно топает ногой, обвинительно тыча в её сторону указательным пальцем. — Между прочим, мне никто примечаний не пишет, а просто вываливает хренову тучу вопросов без ответов! Что здесь происходит? Шинигами Таю поддалась стокгольмскому синдрому и теперь сохнет по своему похитителю?!

— Как, ужели!.. — Дракон всплёскивает лапами и отворачивается, слегка розовея. — Но позвольте, хоть мне льстит необычайно столь пристрастное вниманье, я не слишком разделяю взглядов «DreamWorks», будто виды можно запросто мешать. Впрочем, если обратиться к сонму мировых писаний, то дракон извечно падок на девичью красоту…

— Ой, даже не заикайся! — Гинтоки хватает с пола попавшийся под руку аляповатый медальон с увесистым изумрудом, воткнутым посредине чеканной золотой оправы, и швыряет им в задумавшегося врага. Снаряд с едва слышным стуком отскакивает от чешуек и безвольно летит вниз, сопровождаемый недоумённым взглядом опомнившегося дракона. Грозное создание пару раз моргает, рассеяно проводя загнутым когтём по месту несуществующего увечья.

— Ах! — Он испускает слабый вздох, закатывает глаза и падает навзничь. Стены замка охватывает судорога, каменная кладка под ногами ходит ходуном, а от нестройного хора истерически визжащих сокровищ Сакате хочется срочно заткнуть уши. — Чувствую, настал расплаты страшный час неумолимый! Уж погибель крылья смерти простирает недалече…

— Э?

— О, последние минуты жизни утекают мимо, меркнут очи, а из чресл силы медленно уходят… Но не жаль мне расставаться с тела бренной оболочкой, пусть тепло её рассеет ветер по полям цветочным…

— Эй, Тинкербелл от мира кольчатых червей, с чего ты вдруг собралась подыхать? В тебя всё ещё верят, так что завязывай с дурацкими шутками и восстань из мёртвых!

— Как пророчество гласило, — слабым голосом заводит дракон, — змея чешуи прочнее в целом мире не найти. Копья и клинки напрасны, тщетны стрел и пуль потуги, и пристыженно затухнет световой джедайский меч. Страшна и коварна участь обречённого героя, ведь оружие не властно над драконовой бронёй. Но… кхе-кхе-кхе… — он закашливается, и на горстях сверкающих дублонов рядом с приоткрытой пастью виднеются следы тёмной крови, — и у чудищ первозданных есть таинственная слабость, та единственная кроха, что им стоит головы…

— И чтооо?! Это не третий фильм о хоббите, я не Бард и никогда не изощрялся в стрельбе, используя вместо лука мелкого паршивца! Да, однажды я сражался Старейшиной, но этот дряхлый старик и так одной ногой в могиле, так не всё ли равно?! Ой, не смей драматически закатывать глаза, ты должен жить, чтобы доиграть поставленный на паузу дейт-сим! Оооой! — Гинтоки хватается за голову, в панике озираясь по сторонам, словно ожидая увидеть в поле зрения справочник «Как спасти умирающего дракона. Руководство для чайников». Увы, но под рукой у самурая не оказывается даже доступа к банальной Вики, потому у него остаётся только один выход. — Н-надо взять себя в руки и у-успокоиться! Где-то здесь точно должна быть машина времени… — Саката старательно складывается пополам, влезая в кованый сундук и закрывая за собой крышку.

— Кха!!! — В этот раз кровь бьёт из драконьей глотки мощным фонтаном, а из глазниц выкатывают жёлтые белки. — Не-невозможно… — хрипит сражённое чудище. — Как сумел ты вскрыть вторую смерти грозную печать, заклеймившую навеки мой могущественный род? Шутки про Дораэмона, а тем паче и седая хохма о волшебной двери, в прошлое ведущей справно, — страшный враг драконьей стаи, что нить жизни обрывает, надругавшись так, как губит Супермена криптонит…

— Слушай, это уже не смешно. Ты же огромная и почти бессмертная мифическая тварь, а значит никак не можешь быть хрупким, словно сердце тринадцатилетней читательницы сёдзё-манги! Вставай, превозмогай и борись — вот призвание настоящего героя сёнэна! Не заставляй меня чувствовать себя подонком, пнувшим коробку с бездомным котёнком, мокнущим под проливным дождём!

— Прощайте, о прекрасная принцесса, и ты, Саката-сан, прощай навеки! Отяжелели веки, и в покое нашло отраду трепетное сердце…

— Нет, стой! — отчаянно вскрикивает Цукуё, тщетно колотя руками по выпуклым стенкам стеклянной тюрьмы.

Ослепительная вспышка и рокотание грома — и вот дракон объят белым пламенем, под всплесками которого могучее тело вдруг теряет единство формы, рассыпаясь шелестящими лоскутами голубой бумаги. Глухой хлопок, стремительный взмах крыльев — и тысячи бумажных бабочек рассыпаются в стороны, как огненные брызги фейерверка, как снежные искры метели. Их полёт угасает столь же стремительно, как и начинается, тая в воздухе, оставляя по себе лишь серебрящуюся пыльцу и сладкий медовый запах.

Гинтоки в оцепенении таращится туда, где какую-то минуту назад располагался самоустранившийся дракон. Что, чёрт возьми, это было? Фокус с исчезновением слона из комнаты? Тогда следующий шаг врага — появится там, где его никто не ждёт увидеть.

Саката рыщет по тронному залу взглядом, сканируя пространство в поисках противника. Логика подсказывает, что, будучи не самым миниатюрным и незаметным существом на свете, гигантская змеюка нет-нет, но должна себя чем-то выдать. Однако сколько бы он ни старался разоблачить укрытие противника, на глаза не попадается ровным счётом ничего примечательного.

ТА-ДАМ!

Оглушённый Гинтоки подскакивает, в испуге хватаясь за сердце и вскидывая голову вверх, откуда на него и свалились отнюдь не чарующие звуки музыки.

«CONGRATULATIONS! You Won!» — радостно сообщают толстые красные буквы на гигантском транспаранте, растянутом над его головой.

— Какая радость, — раздражённо ворчит Саката. — Самое время зажечься надписи «EXIT», чтобы Дороти и Тото наконец-то вернулись домой.

Его недовольства обрывает звонкий хруст бьющегося зеркала. Гинтоки оборачивается на звук, чтобы увидеть, как раскалывающийся на части шар, в котором по-прежнему заточена Цукуё, осыпается мелкой крошкой из осколков и стеклянной пыли.

Для лидера Хьякка спуститься с высоты в десять метров не красный и даже не жёлтый уровень опасности, а примерно то же самое, что соскочить с нижней ступеньки на тротуар. Кто будет сомневаться, что опытная шиноби сумеет сгруппироваться в воздухе и удачно приземлиться, даже не поцарапавшись? Гинтоки не надо напоминать, что Цукуё может за себя постоять, он и по собственному болезненному опыту об этом знает.

С первой встречи стало ясно, что Цукуё не походит на беспомощную дамочку в беде, со второй — что ей можно доверить спину в бою, а с третьей — что победу с ней лучше не праздновать. Она действительно пугала, и не только в режиме пьяного Терминатора. Шинигами Таю не боялась близкого соседства смерти, нося имя её предвестницы будто бы в насмешку страхам лишиться жизни. Глядя на неё, Гинтоки порой видел отражение мальчишки, с безрассудством кидающегося в самое пекло, искушая судьбу обратить белые одежды в саван, под которыми его похоронит поле боя. Цукуё заставляла бояться того, что однажды самоотверженное служение сердцу уведёт Луну Ёшивары туда, откуда он не сможет любоваться её мягким сиянием.

Упрямая, глупая женщина. Почему бы не попросить его помощи? Почему бы не признать, что нуждается в его защите? Почему бы не полагаться на него чаще? Саката Гинтоки, лидер Ёродзуи и просто неотразимый мужчина, готов разобраться с любыми проблемами, будь то очередная нависшая над Ёшиварой угроза или жирный таракан, обживший уголок в её комнате. Он даже готов отказаться от славы самого ленивого жителя Эдо, если взамен она сделает сущую мелочь и пустяк — скажет, что зависима от него.

В этих мыслях нет ничего от возвышенно-романтических охов и вздохов, зато с избытком эгоизма и собственнического желания привязать к себе. Но когда его руки ловят её, его тяжёлый взгляд встречает её распахнутые от удивления глаза, когда он ощущает близость её тёплого тела, кажущегося легче пуха, и такого мягкого, что можно использовать в качестве дакимакуры*, он думает, что обладать ею — это то, чего он действительно хочет.

— Отлично. Теперь тебе придётся умереть, — убито выдыхает Цукки, прикрывая веки.

— …Кхм. Кха-кха-кх-гх-кхм. Что-то в горле запершило… А ты, кажется, что-то сказала?

— Тебе придётся умереть, чтобы вернуться на первый уровень.

— А. Ясно. Ха. Ха-ха… ха. То есть, это смешно, правда смешно, ха-ха-ха… Это же шутка, да?

— Гинтоки… — Девушка с опаской косится на его застывший оскал. — Это немного запутанно, но… Мы не сможем выбраться отсюда без помощи дракона. И раз он только что погиб, нужно воскресить его, перезапустив игру.

— О да, повтори ещё раз. После таких объяснений я с превеликой радостью выпотрошу себе кишки и повешусь на них, и всё ради того, чтобы ещё раз пройти по анальному ходу Ктулху от начала и до конца.

— Но у нас нет выбора! — Она напряжённо смотрит ему в глаза, нервно поджимая губы и крепче стискивая ткань его рубашки. — Я вовсе не рада тому, как всё обернулось, но тут уже ничего не поделать, а потому давай... ммм… — девушка отводит взгляд в сторону, плохо справляясь с волнением, что выдают розовеющие щёки и внезапно стихший голос, — …давай ты поставишь меня на землю, чтобы мы могли нормально обсудить наш план…

— Зачем? — Гинтоки страшно выкатывает глаза, с маниакальной улыбкой рассматривая Цукуё. — По-моему, я уже услышал главное: ты предлагаешь мне совершить самоубийство, потому что, цитата, — он откашливается, продолжая писклявым тоном, не столько походящим на голос его собеседницы, сколько на визг резиновой уточки, — «мы не сможем выбраться отсюда без помощи дракона»! И — хэ-хэй — знаешь что? У меня отличная новость! Сказать по правде, в распоряжении Гин-сана тоже имеется дракон, и если ты настаиваешь, он готов прокатать тебя на его твердокаменном хребте. Я уже вижу отличную взлётную полосу, с которой можно начать учебный полёт. — Бубнит Саката, в открытую пялясь на тесно прижатые друг к дружке полные груди.

— Ч-ч-что? — Цукки заливается цветом противопоказанного ей красного вина, в панике прикрываясь руками и едва ли понимая, что лишь усугубляет ситуацию. Сдавленный сильнее, её пышный бюст, увенчанный двумя сочными вишенками, выглядит аппетитнее любого кондитерского шедевра.

«Только посмотри, как мы замёрзли! Согрей нас, Гин-сан, дай то, чего мы заслуживаем!» — он готов поклясться, что взаправду слышит пару слившихся в унисон голосов. Ксо, да как же хочется перейти от слов к делу.

— Да, чёрт возьми, мы устроим бешеные скачки прямо на этом ипподроме любви! — Гинтоки кивает в сторону выросшего из-под земли шикарного ложа, заваленного горами подушек, над спинкой которого горит розовая неоновая надпись «JUST DO IT!» — Подожди здесь, крошка, я мигом.

Он бросает её на кровать, и девушка с испуганным визгом, совсем не подходящим грозному лидеру Хьякка, приземляется на спину, буквально потонув в поглотивших тело мягчайших перинах. Чем больше Цукуё барахтается и брыкается, тем больше увязает в болоте из тканных материй, затягивающих свою пленницу на дно кроватного мира. Когда же она наконец-то находит точку опоры и с трудом приподнимается на локтях, то видит перед собой полураздетого Сакату, промокающего влажные волосы полотенцем.

— Ги-гинтоки, что ты д-делаешь? — спрашивает девушка, едва ворочая языком.

— Вытираюсь после душа, — невозмутимо констатирует мужчина. — Как предусмотрительно, что он здесь есть. А ты, кажется, чем-то недовольна? Хотела поплескаться вместе со мной? — Он пошло ухмыляется, с удовольствием следя за тем, как Цукки беспомощно открывает и закрывает рот, не в силах вымолвить и слова.

— Ч-чт… н-нет, к-конечно, нет, я… — она осекается, бегая взглядом по скопищу подушек и всячески избегая смотреть в его сторону.

— Продолжай. — Пользуясь её замешательством, Гинтоки в мгновение оказывается рядом, крепко вцепляясь в мелко подрагивающие плечи и рывком укладывая обратно на спину. В глазах Цукуё паника и страх, в его — голодный хищный блеск. Она до того напугана, что не смеет шевельнуться, пока он пристраивается между её ног, нависая над ней и одной рукой придерживая за предплечье, пока вторая спускается к бедру, лаская и поглаживая ножку, едва прикрытую подолом прозрачного платья. — Я весь в предвкушении.

Он наклоняется ближе, щекоча ей лицо горячим дыханием и вдыхая запах её кожи. Цукуё нервически икает и жмурится, сжимаясь в комок, словно готовясь принять боль от жестокого удара. Мужчина громко фыркает, резко отстраняясь и пристраиваясь на дальнем конце кровати. Какое-то время девушка лежит неподвижно, пока не решается приподняться, с опаской косясь на своего спасителя.

— Теперь дошло? Для меня твоё милое предложение пройти игру заново — такая же попытка изнасиловать. — Непривычно видеть сильную и стойкую Цукуё такой растерянной и уязвимой. Она слабо всхлипывает, и глубоко внутри он чувствует себя последней сволочью, что усугубляется ещё и тем воодушевлением, которым упивается его садистская сторона.

— Но… — девушка потряхивает головой, силясь взять себя в руки, — у нас не так много вариантов. Обычному игроку действительно достаточно пере… — она умолкает, но быстро находит силы продолжить, — п-переспать с девушкой из игры, после чего их переносит из виртуального мира в реальность. Однако… Ты ведь знаешь, почему я оказалась здесь, так?

— Догадываюсь. — Гинтоки позёвывает и заваливается на бок, принявшись ковыряться в ухе. — Впрочем, что-то подсказывает, что мне стоит услышать полную версию твоих похождений.

— Неделю назад в Ёшиваре стали пропадать девушки. Вскоре выяснилось, что все исчезнувшие куртизанки подписали контракт с производителями игры, обязуясь исполнять роли пленниц. Хьякка разыскали тех женщин, кто тоже заключали сделку, однако смогли вернуться назад. По их словам, и для геймера, и для девушки всё заканчивается тогда, когда…

— Когда они вдоволь намнут простыни. — Мужчина сдувает с кончика пальца грязь и лениво косится на Цукуё. — Видимо, это срабатывает не на всех. И ты в одиночку пошла выяснять, с чем это связано?

— Я не хотела привлекать внимание. Никто не собирает с собой балаган, когда дело касается шпионажа. — Он возмущённо открывает рот, задетый прилетевшим в его адрес камнем, когда она безапелляционно прерывает так и не начавшийся поток брани. — Я послала за вами сразу же, как только нашла притон, в котором осели аманто, причастные к этому делу. И я не хотела бросаться на рожон, но было бы глупо тратить время впустую, даже не попытавшись подслушать их разговоры.

— О, я вижу, как ты преуспела в этом. А всё благодаря тому, что рядом не ошивался такой бесполезный и крикливый балаган! — саркастично замечает Гинтоки.

— Говори что хочешь, но мне действительно удалось узнать кое-что стоящее. Как оказалось, некоторые клиенты, желающие обладать правом единоличного посещения той или иной куртизанки, но получившие от неё отказ, подкупили создателей игры, чтобы те предложили женщинам поучаствовать в их разработке, не указывая имя будущего покупателя. Когда же девушка подписывала контракт, её переправляли в виртуальную реальность, как и всякую другую «пленницу», с тем единственным отличием, что её заточение не имело окончания. Она оказывалась запертой в этом мире, а единственным, кто мог в него попасть, становился владелец диска.

— Подожди… То есть женщин просто бросают гнить в этой игре? А как они тут выживают? Допустим, здесь даже есть ванная с горячей водой, но чем они питаются? Искусственным золотом и алмазами? Драконьим мясом?

— Ну, создатели это учли, и не только в случае постоянных заложниц, но и временных. — Цукки задумчиво пожимает плечами. — Дракон рассказал, что еду телепортируют три раза в день. Кроме того, можно в любой момент просить напитки, закуски, книжки и даже фильмы. Пока ты шёл, я успела прочесть десяток последних томов «Nushi ni Todoke», поужинать, позавтракать и пообедать.

— …К кому, говоришь, нужно обратиться за контрактом? Бесподобная Пако хочет стать принцессой этого затерянного рая.

— С удовольствием уступлю тебе своё место. Но сперва нам предстоит выбраться отсюда. И, как ты понимаешь, для меня это не так-то просто: когда аманто обнаружили, что за ними следят, я оказалась в той версии игры, из которой нет выхода.

— Так а что там с драконом?

— Знаешь, ты действительно очень долго шёл. — Заметив, что Гинтоки вот-вот разразиться потоком нецензурной ругани, девушка поспешно добавляет: — Но это хорошо. Мы с драконом провели так много времени за ожиданием, что успели разговориться, и он сболтнул о существовании какого-то чёрного хода, с помощью которого можно вернуться в наш мир. Я пыталась вытащить из него больше информации, но он быстро понял свой промах, наложив на сферу, в которую меня заключили, заклинание: стоило заикнуться на эту тему, и я моментально засыпала.

— Полагаю, ты выспалась на годы вперёд. — Усмешка слетает с лица Гинтоки с жалобным поскуливанием. — Серьёзно, почему никто не предложил роль принцессы мне? Я бы отлично с ней справился.

— Как бы то ни было, но теперь ты знаешь всё то немногое, что известно мне.

— Да, негусто. — Мужчина почёсывает затылок, усаживаясь в позу лотоса и скрещивая руки на груди. — Но ты забываешь, что, в отличие от тебя, я в любой момент могу вернуться в реальный мир и выбить из аманто правду о том, где находится этот чёрный ход. Шинпачи и Кагура остались разбираться с ними, и что-то подсказывает, будто бы нужные нам ответы уже витают по ту сторону голубого экрана.

— Вот как? — Цукуё скептически выгибает бровь. — А ты не мог дождаться этого момента прежде, чем сюда идти? Или именитый герой Ёшивары не предполагал, что спасательная операция заведомо неугодного врагам шпиона может быть осложнена парочкой неприятных обстоятельств?

— Заткнись. — Раздражённо кидает Гинтоки, резко разворачиваясь к ней спиной. Ну не скажет же он, что ринулся за ней очертя голову, едва ли думая о последствиях. Саката даже себе в этом признаётся с великим неудовольствием, что уж говорить о скверной женщине, сидящей рядом. — Я всё ещё могу сделать это прямо сейчас.

— Можешь, — соглашается Цукки, но тут же добавляет: — но это не избавит тебя от необходимости повторно пройти игру.

— Что?!

— Дракон сказал, что запасной ход открывается только после спасения принцессы.

— Но ведь аманто могли предусмотреть и какой-то другой путь, вроде аварийной эвакуации.

— Может быть, а может и не быть. — Девушка пожимает плечами. — Всё, что я хочу сказать, так это то, что после выхода в реальный мир, ты всё равно рискуешь пройти тем же самым путём, прежде чем вытащить меня отсюда.

— Знаешь, а почему бы тебе просто не остаться тут? Здесь комфортные условия, бесплатная еда, манга и проживание задаром. Чёрт, я даже готов поселиться вместе с тобой! Конечно, без тебя было бы гораздо лучше, но... — Бескорыстное предложение обрывается метко запущенной ему в лицо подушкой. Оправившись от злостной атаки, Гинтоки скорбно вздыхает и качает головой. — Никакой благодарности.

Мужчина встаёт с постели и потягивается до хруста в спине.

— Лично я не вижу иного пути, кроме как искать этот злосчастный выход самостоятельно.

— Но...

— Да, да, мы ничего о нём не знаем, и что? Человек не всегда умел добывать огонь, ловить рыбу и жарить её на костре. Тем не менее, нашлись смельчаки, не побоявшиеся вершить судьбы мира, благодаря чему наша эпоха знает такое благо цивилизации, как Патриот.

— Подожди-ка, а при чём тут жареная рыба? Разве создание Патриота не связано с куриными ножками?

— Историю пишут победители, Цукки, — назидательно сообщает Саката, вскидывая палец к потолку. Затем он поднимает с пола скинутую впопыхах рубашку и надевает её. Когда же дело доходит до кимоно, Гинтоки пару секунд изучает его, после чего искоса смотрит на Цукуё, украдкой рассматривая её точёную фигурку со всеми выставленными напоказ прелестями оной. Вздохнув, он подходит ближе, опуская кимоно Цукки на голову. — А тебе лучше ходить в этом.

Слушая возмущённое сопение, доносящееся из под скрывшей девушку ткани, он мысленно добавляет: «А то ведь мало ли что и кому придёт в голову...»


P.S. Поздравляю читателей с началом прекрасной осенней поры и радостно докладываю, что на этот фанфик пришёлся мой маленький Фикбуковский юбилей. Десятая работа — первая круглая дата и очень надеюсь, что не последняя ^__^

Название позаимствовано у аркады «Dragon's Lair», вышедшей в 1983 году, над которой работал известный художник Дон Блут. Игра отличается сказочной анимацией и обаятельными персонажами, в чём можно убедиться, глянув трейлер — www.youtube.com/watch?v=UWi0GxZlonc А если у вас есть лишние пятнадцать минут, то советую встать на сторону зла и посмотреть обзор от (о-как-же-я-люблю-этого-парня-в-очках) Ностальгирующего Критика — www.youtube.com/watch?v=kOdk7Rk0yhk

Ну а если вам решительно всё равно и на аркады, и на чудеса рисованной анимации, то хоть гляньте дизайн Дафны, чей костюм и «примерила» Цукки — i.imgur.com/b9nujzQ.gif

Курои Шинигами третий — студия «Bones» сняла два никак не связанных между собой сериала, герои которых носили прозвище Чёрного Жнеца. Первым был Хэй из «Darker than Black», вторым — Кадзуя Кудзё из «Gosick».

...одним из восьми боссов в «Final Fantasy VI» — тут всё проще пареной репы. Боссами в FF VI являются восемь драконов, наделённых разными способностями. Вот и вся шутка юмора, ага.

Панцумен — ГГ из комедийной манги «Kyuukyoku!! Hentai Kamen». В экранизации выглядит вот так — img1.liveinternet.ru/images/attach/c/9/107/491/...

«Путь в десять тысяч ри начинается с одного шага», — высказывание, приписываемое древнекитайскому мифическому философу Лао Цзы.

Нобита-кун — главный герой Дораэмона.

...стоять в коридор с двумя вёдрами воды — типичное наказание для провинившихся школьников.

То есть в конец текста за грёбаной звёздочкой — а теперь та шутка, за которую автор будет гореть в Аду, или что же не так с десятью тысячами, о которых упоминает дракон («ты не мог ко мне добраться добрых десять тысяч лет»), после чего эстафету подхватывает Гин-сан. На японском Ёродзуя пишется «万事屋», переводя дословно — «дом десяти тысяч вещей». Русский эквивалент «Мастера на все руки» на редкость уместен, ибо первый иероглиф «万» это не только десять тысяч, но ещё и слово, обозначающее бессчётное число, бесконечное количество, тем самым приобретая сакральное значение и почти что вселенский размах. Отсюда и последующие жалобы на сложности раскрытия столь всеобъемлющего понятия через упрощённый рекламный образ. Интересно, сколько человек внезапно захотело забросать автора тухлыми яйцами? =D

Дакимакура — подушка-обнимашка, какую рекламировала Оцу в арке про HDZ48

@темы: фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Логово дракона

---

Кто о чём, а лысый о расчёске

Как же всё-таки здорово, когда 4 утра, дома ни души, ты знаешь, что уже давным-давно пора спать и уже почти отправляешься на боковую, но, блин, чувствуешь, что всё равно не уснёшь, ворочаясь с боку на бок и думая о творческих планах на завтра. Жаль, что организму для нормального функционирования требуется сон: была бы моя воля, строчила бы и строчила, пока не доведу задуманный кусочек текста до логической точки. А так вроде бы всё ещё горишь жаждой создавать прекрасное, но мозг уже подаёт явные признаки перегрева, а расплывающаяся картинка перед глазами мягко намекает, что утро вечера мудренее. И всё-таки именно за это оголтелое и неизменно счастливое состояние мне и нравится писать. Пусть даже фанфикшен сложно назвать серьёзным литературным направлением, но ведь все с чего-то начинают? Так почему бы не учиться на том, что тебя мотивирует и вдохновляет, нэ? =)

@темы: творчество, фанарт, Gintama, спонтанные думалки

---

Меж двух лёгких (5 глава)

Название: Меж двух лёгких
Автор: zemmeline
Переводчик: ManyaChka, она же akhCaynaM
Бета: Цумари
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Предупреждения: ООС
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: AU, Романтика, Юмор, Songfic
Статус: в процессе написания
Размер: макси
Ссылка на оригинал: archiveofourown.org/works/4528959?show_comments...
Ссылка на фикбук: ficbook.net/readfic/4555347/12118300#part_conte...

Глава 5. Позови меня

Авторский комментарий: За название отвечает песня «Call Me» от Metronomy — www.youtube.com/watch?v=7LwKZgD6Kv4

Цукуё неуверенно топчется перед квартирой Гинтоки. Маленькими шажками девушка отходит вправо, пока не оказывается перед дверью собственных апартаментов. Так ей спокойнее, да и окажись рядом случайный свидетель, её поведение не покажется ему таким уж подозрительным.

Прошло чуть больше недели с тех пор, как она проснулась в объятьях своего соседа. Память напрочь отказалась подбрасывать подсказки, способные восстановить последовательность событий, приведших к столь щекотливому положению, однако дикое смущение и природная стыдливость взяли своё. Девушка в жизни не думала, что однажды придёт то роковое утро, когда она застанет себя в постели с мужчиной, а потому сделала то единственное, к чему призывало всё её взбудораженное существо, — врезала Гинтоки по лицу. Пока он болезненно выл и поскуливал, она, не говоря ни слова, пулей вылетела из его квартиры.

Мысли кружились в голове стаей оголтелых стервятников, одна крикливей и страшней другой. В какой-то момент девушка почти поверила созданному воображением кошмарному образу, выставившему соседа последней скотиной, спаивавшей женщин в собственных грязных целях. Играя на своём трагическом прошлом, он манипулировал их чувствами, вызывая дружеское участие. Когда же его жертва соглашалась на встречу, он доводил её до нужной кондиции, после чего принуждал к интиму.

Лишь спустя пару дней Цукуё достаточно остыла для того, чтобы пересмотреть скоропалительные выводы и признать, что перестаралась с очернением доброго мужского имени.

Изменившаяся точка зрения повлекла за собой страшную неловкость, вынуждая откладывать визит к Гинтоки как можно дольше. Но чем больше времени проходило, тем сильнее изводило чувство глубокого раскаяния за свои опрометчивые поступки. Сожаления о случившемся совсем загрызли несчастную девушку, заставляя думать, будто одних извинений уже не достаточно. Цукуё решила купить небольшой подарок в качестве компенсации — лоток клубничного мороженого, который теперь и вертит в руках. Пути к отступлению отрезаны, и она почти проклинает себя за то, что так настойчиво их отвергла.

Цукуё расправляет плечи и твёрдым шагом подходит к соседской квартире, но прежде чем успевает дотянуться до звонка, рыжеволосая женщина с солидным животиком распахивает перед ней дверь.

— А я всё гадала, когда же ты зайдёшь. — Она берёт мороженое из рук ошеломлённой Цукуё и машет гостье рукой, приглашая пройти следом. — Присоединяйся ко мне, Цукки-чан.

Мысль о том, что Гинтоки может быть отцом ребёнка, не кажется такой забавной, как бы того хотелось.

— Простите за беспокойство, я бы хотела знать, дома ли Саката-сан?

— Гин-чан? Он ненадолго вышел. Присаживайся, Цукки, я хочу узнать, что тут происходит, — говорит собеседница, не забывая зачерпнуть ложкой побольше мороженого.

— О, тогда я могу вернуться позже, вам незачем тратить на меня своё время, ммм…

— Кагура! — довольно восклицает новая знакомая, довольно облизываясь. — Ну уж нет, из Гин-чана невозможно вытрясти и двух слов о его новой подружке.

Цукуё вздрагивает.

— Я не его девушка.

— Этот пьяный терминатор не моя девушка.

Оба ответа звучат одновременно, и Цукуё встревоженно оборачивается, чтобы увидеть нахмуренного соседа. Он подходит к Кагуре и ставит ей на голову пакет с купленными продуктами.

— Здесь твой суконбу, мелкая обжора… Ой, где ты это взяла? — Гинтоки забирает десерт из её рук, игнорируя шумные протесты. Впрочем, Кагура скоро успокаивается, найдя отдушину в полосках засушенных водорослей. — Соичиро оторвёт мне шары, если я позволю тебе трескать так много сладкого — это вредно для ребёнка. — Гинтоки берётся за ложку, погружая её в конфискованное мороженое. Схожесть их поведения говорит о многом, и Цукуё неожиданно вспоминает, где прежде слышала имя Кагуры.

— Кстати, Гин-чан, я написала Шинпачи, чтобы он тоже приходил. А мороженое принесла Цукки. — Он переводит взгляд на притихшую девушку, застывшую на диванчике напротив двух спорщиков.

— Ха, это такой способ извиниться за разбитую губу и вывихнутую челюсть? — Гинтоки фыркает, продолжая налегать на десерт, и Цукуё краснеет, на секунду задержавшись взглядом на его губах.

— П-прости, это рефлекс.

— О, так ты всегда бьёшь мужчин, с которыми переспала?

— Гинтоки! — Она резко вкидывает голову, встречая улыбку на лице Кагуры. — В-всё совсем не так!

— Не переживай, Цукки-чан. — Женщина отмахивается, дожёвывая суконбу. — Разве в наше время кто-то ждёт свадьбы?

— Нет! Я хочу сказать, что у нас не было… не было с… с… — Судя по ухмылке Гинтоки, он счёл свои муки отмщёнными.

— Между нами ничего не было, мы просто провели ночь в одном футоне. — Кагура поморщилась.

— И тебя не волнует, что от него несёт как от старика? — Она выгибает бровь. — Похоже, что вы созданы друг для друга.

Цукуё отчаянно краснеет, пока Гинтоки слишком занят клубничным мороженым, чтобы отвлекаться на что-то ещё.

— Так… Эмм… Я не успела представиться, но, похоже, ты и так меня знаешь. Но как ты догадалась, кто я? — Обращается девушка к Кагуре.

— А? Ну, я нашла женские вещи в спальне Гин-чана, и поскольку ему они явно малы, стало понятно, что их носит не он. — От такого заявления брови Цукуё стремительно взлетают вверх. — Кроме того, о тебе рассказывал Шинпачи, а Отосэ что-то говорила о том, как Гин-чан ходит на свидания. — Она с задумчивым видом жуёт суконбу. — А ещё я слышала, что ты его хорошенько отделала.

Цукуё чувствует внутренний подъём, не упуская из внимания скользнувший по её лицу взгляд Гинтоки.

— Он не оставил мне выбора. Его кости скрипели, как скрипят двери в дешёвых фильмах ужасов, так что я их как следует вправила.

— Ой, что это за бредни? Ты просто использовала побои как предлог облапать меня.

— Фу, Гин-чан. Твоя милая приёмная дочка всё ещё в комнате, помнишь?

— Минутку, а не она ли только что рылась в деталях моей сексуальной жизни?

— А, так вы с Цукки всё-таки перепи…

— Кагура-чан, беременная женщина не должна есть сырые яйца! — Дверь театрально распахивается, и на сцене появляется новое действующее лицо, чей патетический возглас весьма своевременно обрывает речь Кагуры, тем самым спасая Цукуё от очередного приступа стыдливого удушья. Шинпачи оглядывает комнату и удивлённо моргает. — О, здравствуйте, Цукуё-сан! А что здесь происходит?

— Ничего особенного, просто Цукки зашла поболтать с Гин-саном. — Гинтоки с приглушённым стуком ставит полупустой лоток на кофейный столик. — Нам нужно по-взрослому поговорить о взрослых вещах, так что детишкам стоит пойти порезвиться на улице.

— Ой, я на восьмом месяце беременности, придурок.

— Я дам тебе 300 йен.

— А я подарю тебе ещё один фингал…

— Пошли, Кагура-чан, дадим им побыть наедине. Мне нужно забрать Садахару из парикмахерской для собак. Кроме того, он очень по тебе соскучился. — Шинпачи поддерживает идущую в перевалку Кагуру, и вскоре они исчезают за дверью, оставив Цукуё украдкой посматривать на скучающего Гинтоки. Неловкая тишина — их вечная спутница.

— Вернуть тебе кардиган? Кстати, твои носки тоже у меня. — Гинтоки первым нарушает молчание.

— Да, пожалуйста, — говорит Цукуё, предварительно прочистив горло.

Он встаёт и уходит в спальню. Пользуясь моментом, девушка осматривает его квартиру. Она спланирована точно так же, как и её апартаменты, и выглядит совершенно по-другому при дневном свете в противовес ночному полумраку. У дальней стенки стоит стол, а диванчики, на одном из которых она и сидит, расположены посередине комнаты друг напротив друга. Кухня находится за перегородкой позади неё, однако она не замечает обеденного стола.

Гинтоки возвращается, держа в руках чёрный кардиган и двое белых носков.

— Эмм… Я их постирал. — В его руках они выглядят до смешного крохотными, отчего у Цукуё по спине пробегают мурашки. Она забирает вещи, едва заметно улыбаясь, и откладывает их в сторону.

— Я хочу попросить у тебя прощения, Гинтоки. — Девушка кладёт руки на колени, не зная, куда их ещё деть. — За то, что случилось ночью. И за незаслуженный фингал.

Гинтоки присаживается рядом, и, несмотря на внушительное расстояние, разделяющее их, Цукуё моментально вспыхивает. Ей ещё не приходилось оказываться с ним так близко в дневное время суток.

— Думаю, что смогу это пережить. К тому же, я и сам дал слабину. Возможно, дело в том, что я уже давно не просыпался рядом с кем-то… эээ… не после секса, а вообще. Хотя, если подумать, то и после него тоже. — Он даёт задний ход достаточно быстро, чтобы у Цукуё не осталось большого желания заострять внимание на его оговорках.

— Ты живёшь один? — говорит Цукуё на выдохе, почти не узнавая собственный голос.

— Ага. Совершенно один. — Он покашливает, скрещивая руки на груди. — А почему ты спрашиваешь?

— Просто я подумала, что… Ты не похож на человека, который станет менять домашнюю обстановку сразу после того, как съезжают сожители. Возможно, я ожидала увидеть вещи, напоминающие о присутствии Шимуры-сан и Кагуры-чан. — Она бросает взгляд через левое плечо назад, где расположена кухня. — Но у тебя нет даже обеденного стола.

— В нём не было необходимости и тогда, когда Кагура жила со мной. — Цукуё вновь старается прикинуть, сколько же ему лет. Вряд ли он сильно старше её самой. Но тут она припоминает привычки, подхваченные Кагурой от мужчины, и в голове появляются мысли иного рода. — Пацуан жил с сестрой, и я не видел смысла тратить деньги на стол. Мы ели прямо тут, перед телевизором. — Он хлопает по диванной подушке, и перед мысленным взором девушки появляется отчётливая картина того, как он борется с Кагурой за порцию риса, в процессе баталий разливая соевый соус на кофейный столик, тем самым вызывая причитания Шинпачи.

— Сколько лет Кагуре? — Гинтоки озадаченно моргает.

— Она не моя дочь, если ты спрашиваешь об этом. По крайней мере, не биологически. — Цукуё молчит в ответ. Она научилась этому трюку ещё с Сэтой: стоит немного подождать, и человек сам расскажет всё, что вас интересует.

Некоторое время Гинтоки выжидающе смотрит на неё, а после неторопливо продолжает:

— Ей почти 22, и она уже два года замужем за Соичиро. — Он косится на неё с подозрением. — И почему во время каждого нашего разговора я чувствую себя так, словно ты пытаешься навесить на меня какое-то преступление?

— Могу заверить, что не имею такой цели. — Цукуё слегка щурится.

— Ммм, как скажете, офицер.

— Офицер?

— А, прости, сила привычки. Всё ещё не могу отделаться от мысли, что ты работаешь в полиции, как я решил со слов Сэйты.

— Я следила за порядком в Ёшиваре, когда была старшекурсницей. — Гинтоки вскидывает бровь.

— О? Так вот где ты научилась так драться? Теперь ясно, откуда взялась эта чудовищная сила. — Цукуё пожимает плечами.

— Мужчины не слишком обходительны, особенно когда выпьют. Пришлось приспосабливаться. — Она умолкает, не зная, хочет ли рассказывать ему о Джирае.

— Ты остановилась.

— Что? — Цукуё вопросительно смотрит на мужчину.

— Ты оборвала речь на полуслове. — Слегка встревоженная его наблюдательностью, Цукуё не может придумать достойного ответа и лишь пристально смотрит на собеседника — ещё одна уловка, на этот раз из арсенала общения с Хиновой. Забавно, что те же самые хитрости работают и с ним. — Эй, если не хочешь, то можешь и не говорить. — Гинтоки поднимает руки в знак капитуляции. — Я приму твой выбор, хотя ты и выглядишь потерянной и одинокой.

— О чём вы говорите, Саката-сан?

— Вот, вот именно об этом.

— Что? — Гинтоки почёсывает затылок, и Цукуё заранее известно, что его слова могут ей не понравиться.

— Ты держишь людей на расстоянии, переходя на формальный тон всякий раз, когда кто-то оказывается слишком близко.

— Я… нет, я не… — Цукуё слишком ошеломлена этим заявлением.

— Знаешь, ты заслуживаешь поддержки и заботы, Цукуё. У тебя есть Хинова и Сэйта, мальчик берёт с тебя пример, даже когда ты не замечаешь. — В горле застревает ком. Она не в силах пошевелить языком, и дело не только в боязни выдать своё состояние. Его лицо оказывается ближе, а ладони опираются на диванное сиденье, сокращая расстояние между ними. Однако Гинтоки не заходит дальше, сохраняя существенную дистанцию, хотя теперь ей куда лучше видны его выразительные глаза, а низкий голос слышится громче. — И это не всё. Хоть Отосэ та ещё ведьма, а её кошка по-настоящему выводит из себя, ей и Таме не всё равно, что с тобой происходит. — Мужчина останавливается, но Цукуё почти уверена, что дальше он заговорит о том, как много она значит для друзей. Однако девушка больше не в силах слушать, до глубины души потрясённая его словами.

Гинтоки хочет продолжить, но осекается, едва бросив на неё взгляд. Внезапно она чувствует, как сильная и тёплая мужская ладонь, всё так же пахнущая сакэ, хоть и не так сильно, чтобы акцентировать на этом внимание, прикасается к её лицу, стирая сырую дорожку с щеки. Он так близко, что девушка различает собственное отражение в его зрачках. Цукуё запоздало понимает, что плачет, в основном благодаря быстро развившейся панике Гинтоки.

— Ой… ой, Цукки, не плачь. Тшшш, прости, я совершенно не хотел…

Он продолжает смахивать слёзы с её лица, когда Цукуё трясущимся голосом благодарит его.

— Ой… Я только что довёл женщину до слёз, а за это обычно не говорят спасибо. — Девушка чувствительно тыкает Гинтоки в бок, зная, что он поймёт досаду на неуместные остроты. Прежде, чем он успевает обжаловать заслуженное возмездие, Цукуё обвивает руками его шею, утыкаясь в неё лицом.

— Спасибо тебе. — Шепчет девушка, чувствуя, как он гладит её по голове, и эта успокаивающая ласка кажется знакомой не столько по воспоминаниям, сколько по тактильным ощущениям.

— Нет проблем. — Гинтоки на мгновение умолкает, вместе с тем прекращая перебирать её волосы. — И не стоит переживать и смущаться из-за случившегося. Твои слёзы и близко не так обескураживают, как разглядывание твоего дилдо.

Прежде, чем поставить ему очередной синяк, Цукуё тихо смеётся, чувствуя себя значительно лучше, чем прежде.

@темы: перевод, фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Меж двух лёгких

---

Меж двух лёгких (4 глава)

Название: Меж двух лёгких
Автор: zemmeline
Переводчик: ManyaChka, она же akhCaynaM
Бета: Цумари
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Предупреждения: ООС
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: AU, Романтика, Юмор, Songfic
Статус: в процессе написания
Размер: макси
Ссылка на оригинал: archiveofourown.org/works/4528959?show_comments...
Ссылка на фикбук: ficbook.net/readfic/4555347/12089812#part_conte...

Глава 4. Прайм тайм

Авторский комментарий: Если раньше история преподносилась с позиции Цукуё, то в этой главе в повествование вклиниваются внутренние монологи Гин-сана.

Название части — отсылка к песне Janelle Monae ft. Miguel «Primetime» — www.youtube.com/watch?v=Oxls2xX0Clg

В Кабуки-чо важнее уметь слушать, нежели оценивать вещи по внешнему виду — вот что решает Цукуё.

Она стоит снаружи жилого комплекса уже десять минут в ожидании соседа, пригласившего её на свидание. То есть, конечно, это всего лишь встреча двух взрослых за выпивкой и непринуждённой беседой, а никакое не свидание. Обычное совместное времяпрепровождение зрелых людей, вечер дружеского общения, если угодно. Но уж точно не свидание, ведь свидание подразумевает, что один из приятелей выказывает явные признаки симпатии, пусть и не в самой серьёзной форме, пока другой сходит с ума от любого поддразнивания и намёка.

Разросшиеся до размера вселенского бедствия мысли едва не вводят Цукки в ступор, однако уличный шум вовремя возвращает её к реальности. Она слышит хихиканье женщин, болтающих об оплате ренты, и гудение неоновой вывески бара. Дополнительным аккомпанементом служит бряцанье монет и механическое жужжание кассового аппарата. Так звучит её дом.

Дверь в бар Отосэ открывается, выпуская Гинтоки на улицу. Он видит Цукуё, внимательно рассматривающую мелькающие в толпе лица, но не замечающую его присутствия (или игнорирующую, он не уверен наверняка). Мужчина подходит ближе, замечая, что девушка рассеянно постукивает большим пальцем по пачке сигарет. Левая рука согнута в локте и прижата к животу, а правая расслабленно висит поверх неё, как если бы она курила. Он отмечает внутреннее напряжение, плотно сомкнутые губы и скрещённое положение ног, свидетельствующее о замкнутости и скрытности, и хочет изменить это.

Гинтоки обращает на себя внимание лёгким покашливанием, с удовольствием наблюдая, как проясняется её лицо. Осознание, что его присутствия достаточно, чтобы Цукуё потеряла интерес к собственной вредной привычке и убрала сигареты в карман, доставляет ещё большее удовлетворение. Она спрашивает, куда он хочет пойти, и Гинтоки пожимает плечами, отвечая, что предпочтёт остаться поближе к дому, после чего приглашает её в бар Отосэ. Он придерживает перед ней дверь и помогает снять пальто, что не производит на девушку особого впечатления. Но это только начало вечера, и, признаться, оно уже ему нравится.

*******************

— Долго ждала? — спрашивает Гинтоки, усаживаясь рядом.

— Вовсе нет. Я не была уверена, где мы встречаемся, поэтому решила выйти из дома заранее и немного побродить по округе.

— Да, с этим вышла небольшая накладка. Иногда я подряжаюсь помочь Отосэ, а взамен старуха снижает месячную ренту и наливает бесплатный алкоголь. — Подошедшая к столику хозяйка бара отвешивает Гинтоки оплеуху, хотя девушка и отмечает, что её ладонь проходится лишь по волосам.

— Ума не приложу, что вынудило тебя провести вечер в компании этого алкоголика, Цукуё-сан.

— По большей части любопытство. — Отосэ улыбается.

— Будь осторожна, девочка. Он довольно скользкий тип. Кто знает, что творится в его пустой черепушке.

— Ой, хватит бредить, просто принеси нам выпить. — Отосэ фыркает, однако заходя за барную стойку, совсем не выглядит недовольной или раздражённой. Цукуё вертит в руках салфетку, не зная, с чего начать разговор.

— Ты давно здесь живёшь?

— Хмм? Да, полагаю, что так. А почему ты спрашиваешь?

— Складывается впечатление, что вы близко знакомы друг с другом. Я имею в виду с Отосэ-сан. — Вокруг звучит весёлая болтовня посетителей, и девушка успокаивается, кладя руки на стол. — Так почему ты позвал меня сюда?

— Мне нравится этот бар. — Мужчина пожимает плечами. — Кроме того, всякий раз, когда я помогаю Отосэ, мой заказ оплачивается за счёт заведения, хотя сперва она обязательно поворчит для виду. — Гинтоки почёсывает затылок. — Весьма удобно, особенно когда я приглашаю девушку на ужин. — Он подмигивает, и хотя Цукуё уже стоит привыкнуть к его выходкам, она по-прежнему не научилась их игнорировать.

— Ммм, хорошо, это хотя бы честно. Но я должна тебя предупредить, что плохо переношу алкоголь. — Он громко фыркает.

— Тю, какая неженка. Весьма ожидаемо от Мисс-Я-Совершенно-Не-Умею-Расслабляться. — Гинтоки усмехается, и Цукуё чувствует, как дёргается правый глаз. «Мы так и будем всякий раз вспоминать о марихуане, да?»

— Прости, что соблюдаю закон и исполняю общественный долг, призывающий не загрязнять воздух.

— Ха! И это говорит заядлая курильщица. — Ладно, тут он её подловил. Судя по его ухмылке, Гинтоки тоже знает, что ей нечем ответить. Цукуё досадливо морщится, обводя взглядом бар.

— Что бы ты ни говорил, я не делаю ничего преступного. — Она косится в его сторону. — И я вовсе не неженка.

Он обводит её взглядом с ног до головы, ни мало не заботясь о приличиях, и девушка кидает в него скомканной салфеткой.

— Думаешь, я поверю, что с таким тщедушным тельцем ты не грохнешься в обморок после первого глотка? — Цукуё выгибает бровь.

— Можешь поверить, что я в состоянии надрать твою сексистскую задницу, отбив всякое желание возвращаться к этому вопросу. — Его глаза сверкают в полумраке, и Цукуё надеется, что её взгляд горит ещё ярче.

— Вот теперь я жду от этого вечера по-настоящему многого. — Девушка закатывает глаза, скрывая за видимым пренебрежением просящуюся на лицо довольную улыбку.

— Ты всё ещё не ответил на мои вопросы. — Цукуё наблюдает, как он ковыряется в ухе, про себя удивляясь, что его грубые привычки совсем её не возмущают.

— Что бы ты хотела узнать? — Он сдувает нечто с кончика мизинца.

— О тебе.

— Так ты уже начала подкатывать ко мне, Цукки? А мы ещё даже не выпили.

— Все эти увиливания заставляют думать, будто бы вам есть что скрывать, Саката-сан.

— Что, если я хочу сохранить долю таинственности перед красивой женщиной?

— В этом нет необходимости. — Цукуё слегка прищуривается, пока Гинтоки скрещивает руки на груди и поводит плечами.

— Я растил Шинпачи и Кагуру, пока те были подростками и не могли жить с родителями, поэтому они работали у меня.

— В той самой Ёродзуе?

— Ну да. И почему ты смотришь на меня с таким подозрением?

— Это не прикрытие для проворачивания сделок с наркотиками? — Гинтоки взрывается смехом, а Цукуё впервые за вечер краснеет.

— Чёрт возьми, Цукки, ты и правда зациклилась на травке. — Он вытирает выступившие слёзы и поправляет смявшуюся футболку, которую по инерции сжал. — Некоторые люди готовы судить лишь по первому впечатлению.

—П-просто ответь на вопрос.

— Нет! Я же говорил, что никогда не втягивал в это детей. Надо быть конченой скотиной, чтобы позволить им заниматься таким дерьмом. — Он вздыхает, а слегка погодя трясёт головой. — Я уж было поверил, что мы чего-то достигли, а ты просто хочешь меня подловить.

— Ч-что? — Чего-то достигли? Что он хочет этим сказать? Неужели…

— Ты говорила, что твоя профессия связана с охраной правопорядка, да и Сэйта упоминал, что ты работаешь в полиции. — Он умолк. — Это так?

Цукуё смеётся, по большей части, чтобы снять напряжение.

— Нет, я юрист. И я вовсе не горю желанием встречаться с тобой в суде.

— Теперь понятно, что имел в виду Сэйта, когда сказал, что ты борешься с плохими парнями. — Он чешет голову. — Что ж, теперь всё встало на свои места. Возможно, ты и на свидание согласилась только потому, что хотела найти какой-нибудь компромат на меня.

— Я никогда не соглашалась на свидание. — Сердце Цукуё бьётся быстрее.

— Но ведь ты здесь. — Он ухмыляется. — Мы всё ещё можем хорошо провести время, так что расслабься, Цукуё, и выпей со мной.

В эту минуту к столику подходит Тама, держа на подносе две большие кружки пива. Гинтоки забирает их и тут же просит повторить заказ.

— Надеюсь, ты рассчитываешь справиться со следующей партией самостоятельно, потому что я с ней не помогу. — Цукуё сдувает пену с края стакана и делает маленький глоток, имея твёрдое намерение держать ситуацию под контролем. Однако у её спутника явно другие планы. Он хитро прищуривается, открывает рот, а потом…

Позже она так и не сможет вспомнить, что же такого он ей сказал. Но будь то шутка, саркастичный комментарий или вызов, это определённо сработало.

*******************

Заплетающиеся ноги вечно спотыкаются, и Цукуё в который раз налетает на чью-то размытую фигуру, однако же героически покоряет лестницу, ведущую на второй этаж. Вокруг проносятся сияющие кружки света, обратившие на себя внимание около пятидесяти шагов тому назад. Цукуё думает, что вечер удался. В памяти всплывают бессвязные фрагменты того, как они проводят с Гинтоки время: вот она разгромила его в маджонг, а вот повергает навзничь, потому что он сомневался в том, что она сможет за себя постоять. Было ведь такое, правда? Хотя какая разница, когда ей так хорошо!

Отосэ выгнала их из бара десять минут назад, и большую часть этого времени они пытались найти путь до дома, параллельно сражаясь с амнезией, окутавшей забвением верный способ добраться до второго этажа.

Ступеньки — чертовски сложное препятствие, которое не каждому даётся. Девушка начала уставать, не дойдя и до середины лестницы, а о судьбе Гинтоки и вовсе не решалась что-либо предполагать. Но если кто спросит, она ответит, что он наверняка свалился вниз — по крайней мере, ей самой едва удалось избежать такой печальной участи. Её спас один особенно яркий огонёк, что и привёл к дверям квартиры. На ум пришёл сюжет известной детской — или народной? — сказки, вызывая у девушки хихиканье.

— Ара? Цукки, это ты? Что ты тут делаешь, крошка? — Огонёк начинает говорить, и она обнаруживает, что у него есть и руки, и ноги, и торс, и лицо — ой, да ведь это Гинтоки. Он протягивает к ней ладонь и кладёт ей на голову. — Тебе нужно идти домой. Хорошеньким девушкам не стоит бродить по округе в одиночестве. Кто знает, что может случиться? — Мужчина легонько хлопает её по макушке.

— Ммм, Гинтоки, это моя дверь. — Цукуё хочет по ней постучать, но вместо этого рука проходит сквозь воздух. Она делает пару неуверенных шагов вперёд и утыкается носом в стену, что на проверку оказывается грудью Гинтоки. Впрочем, это не останавливает девушку от попыток достучаться до собственной квартиры.

Спустя несколько минут это бесполезное занятие наскучивает. Так и не дождавшись ответа, она оставляет свои попытки, хотя Гинтоки по-прежнему не торопиться убирать ладонь с её головы, перебирая волосы меж пальцев. Глаза сами собой закрываются.

— Так почему ты пришла ко мне? — Он прекращает её гладить, но руку так и не опускает. Цукуё трясёт головой, надеясь, что мужчина продолжит там, где и остановился. Это приятно. — Цукки?

— Хмм?

— Что ты делаешь? — Она слышит гулкое биение его сердца, чувствует тепло ладони, ласкающей её волосы, вдыхает лёгкий запах сакэ.

— Я пошла за огоньком, и он привёл меня домой. Прямо как в той сказке.

— Чего?

— Я забыла. — Она поправляет импровизированную подушку. — Думаю, что прилягу прямо здесь. Спокойной ночи, Гинтоки.

— Ой, Цукки, иди домой. У меня нет второго футона.

— Диван тоже подойдёт. — Она тянет его туда, где, по её мнению, стоит подмеченный предмет мебели, но к большому удивлению оказывается на полу. Ладно, он тоже сгодится.

— Ну-ну, ты слишком пьяна для этого. Пора вставать. Кто бы знал, что ты можешь быть такой легкомысленной. — Гинтоки почти удаётся подняться, но тут он валится обратно на пол. Точнее, его подсекает одна не совсем трезвая особа с взлохмаченными светлыми волосами и сердитым взглядом.

— Вот. — Глухо ворчит девушка. Не похоже, что у него есть выбор, так что мужчина остаётся лежать рядом с соседкой, опустившей голову ему на грудь. Он вдыхает аромат её волос, напоминающий смесь запахов льна и бамбука, и решает, что не прочь провести ночь в крепких объятьях приятно пахнущей девушки. — Убавь звук, твоё сердце стучит слишком громко. Я не могу уснуть.

— Ой, угомонись наконец, женщина. — Цукуё пытается чуть приподняться, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Ты. Слишком. Много. Шумишь. — Внезапно зрительный контакт разрывается, и перед её изумлённым и чуточку расфокусированным взглядом опять оказывается грудь Гинтоки. Девушка предполагает, что попросту не удержалась, повалившись прямо на него и прижавшись к мужчине всем телом. По неизвестным причинам двигаться совершенно не хочется, и когда она начинает говорить, её голос звучит более трезвым, а мысли кажутся чуть яснее. — Уложи меня в постель.

— Хааааа? То есть, ха-ха. Ты пьяна, Цукки, и можешь пожалеть об этом на ут… — В который раз за вечер она больно его бьёт.

— Нет, идиот, отнеси меня в футон, я замёрзла.

— Ой, и где же прикажешь спать мне? По-моему, пару минут назад кто-то был не против прилечь на пол. — Цукуё встаёт и шаткой походкой минует несколько комнат, прежде чем добраться до дверей спальни. Хотя её разум затуманен, она отмечает, что в его квартире довольно чисто. Почти удивительно, если учесть, каким разгильдяем он ей всегда казался.

— Мне всё равно, просто перестань шуметь. — Она взбивает подушки и откидывает одеяло, после чего стаскивает кардиган и носки, отправляя их в полёт в неизвестном направлении. По телу пробегает дрожь, когда голые ступни опускаются на холодное деревянное покрытие. — Иди сюда, я подвинусь.

— Как часто ты делишь футон с мужчинами? — И снова Гинтоки врезается в пол головой, поверженный разозлённой и пьяной, хоть и красивой девушкой. — Полагаю, что заслужил это.

Цукуё одобрительно мычит.

Когда он забирается под одеяло (точнее под одну пятую его часть, которую девушка благосклонно ему выделила), даже не пытаясь до неё дотронуться, то позволяет себе расслабиться. До слуха доносится тихое дыхание Цукуё, наконец-то поддавшейся сонливости.

— Гинтоки.

«Она разговаривает во сне?»

— Ммм?

— Ты можешь ко мне прикоснуться? — Ему кажется, что сердце останавливается.

— Цукуё, тебе нужно научиться выбирать слова, когда ты находишься рядом с мужчиной.

— Заткнись. Я окончила юридический университет и без труда контролирую свою речь. — Она ворочается в темноте, а потом маленькая прохладная ладонь берёт его руку и кладёт поверх её лица. — Вот здесь.

Гинтоки осторожно проводит пальцами вдоль щеки, поднимается выше, зарываясь в светлые волосы. Она тихонько вздыхает и, судя по тому, как быстро откликается его тело, он достаточно протрезвел, чтобы сполна оценить поворот событий.

Большим пальцем мужчина очерчивает черты её лица, проводит по трепещущим ресницам, целует нос и щёки. Немного помедлив, он дотрагивается до нежных розовеющих губ, чуть влажных и мягких. Каждый раз, когда с них срывается бесшумный выдох, Гинтоки вспоминает, что ему тоже нужно дышать. Он останавливается, понимая, что пересекает черту, превращаясь из друга-которого-можно-обнять в извращенца.

В мыслях он проклинает то, как просто Цукуё может распалить его воображение, при этом не переставая возносить благодарности богам, подарившим ему встречу с этой женщиной. Гинтоки не собирается рисковать и делать то, что Цукуё не оценит ни в пьяном, ни в трезвом состоянии. Хотя её предпочтения на хмельную голову предугадать сложнее.

Он замечает, что её дыхание выравнивается, и аккуратно кладёт руку девушке на талию. В следующую минуту в его грудную клетку врезается кулак, пока Цукуё продолжает мирно спать.

Гинтоки болезненно улыбается и пристраивает её голову на своём плече, свободно перебирая пальцами пряди золотистых волос. Он глубоко вдыхает и решает, что здесь и сейчас полностью доволен своим положением.

@темы: перевод, фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Меж двух лёгких

---

Меж двух лёгких (3 глава)

И я посмотрела ОВУ. А после таки села писать PWP-фик... Вот ни разу нет взаимосвязи, ага

Название: Меж двух лёгких
Автор: zemmeline
Переводчик: ManyaChka, она же akhCaynaM
Бета: Цумари
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Предупреждения: ООС
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: AU, Романтика, Юмор, Songfic
Статус: в процессе написания
Размер: макси
Ссылка на оригинал: archiveofourown.org/works/4528959?show_comments...
Ссылка на фикбук: ficbook.net/readfic/4555347/12026580#part_conte...

Глава 3. Поглядывая на часы

Авторский комментарий: Название главы отсылает к песне Belleruche «Clockwatching» —www.youtube.com/watch?v=oEDhY9H0f08

Предупреждения: грязные шуточки и секс-игрушки. Будьте бдительны: рейтинг только и ждёт, чтобы выскочить из-за угла и пнуть зазевавшегося читателя!

— А ещё Сэйта сказал, что ты наконец-то перепихнулась.

Кофе во рту не задерживается, забрызгивая весь стол, а несколько особенно проворных капель пикируют на кофту Хиновы. Впрочем, Солнце Ёшивары продолжает обворожительно улыбаться, точно ничего и не произошло, испытующе разглядывая собеседницу.

Пока Цукуё пытается откашляться и прийти в себя, Хинова устраняет последствия недавнего конфуза, снимая испачканную скатерть, протирая стол и расстилая новую. Цукки ей совсем как младшая сестра, и женщина ни секунды не сомневается, что Гин-сан, о котором так много рассказывал Сэйта, всего лишь её друг. Цукуё определённо не из тех девушек, кто бросается в постель с первым встречным. Да что там, даже если бы она знала этого мужчину целую вечность, результат был бы всё тем же. Однако Хинова не может удержаться от соблазна подшутить над девушкой, тем более что её бурная реакция выше всяких похвал. По правде сказать, лёгкое подтрунивание — лишь разминка перед выходом тяжёлой артиллерии.

— Я ни с кем не сплю! — Цукки не надо смотреть в зеркало, чтобы убедиться: лицо у неё горит аки восходящее солнце. Она не удивлена, что Сэйта поделился с матерью впечатлениями от знакомства с Гинтоки. Однако с того дня, когда мальчик оставался ночевать, самое большее, что происходило между соседями, — это споры да беседы, которые они вели с балконов своих квартир. В последнюю встречу (кроме той, что состоялась пару часов назад, когда Сэйта подловил Гинтоки, чтобы проговорить с ним «по-мужски») они обсуждали удобство пуховых подушек.

Она хочет добавить к сказанному много чего ещё, но прикусывает язык, осознав одну неприятную истину. Саката Гинтоки, взрослый мужчина с детством в одном вполне конкретном месте и серебристой шевелюрой, заставляет её краснеть даже тогда, когда его самого поблизости не наблюдается. Как же раздражает.

— Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы всерьёз думать, будто бы он тебя отымел. — Цукуё передёргивает от пошлости прозвучавшей фразы. — Но я так же уверена, что ты на него запала! — Голос Хиновы радостно подпрыгивает вверх, и Цукки едва удерживается от желания закатить глаза. Вместо этого она смотрит прямо перед собой, на книжный шкаф, стоящий у противоположной стены, как на наиболее нейтральный объект в комнате: кажется, стоит кинуть взгляд на что-то другое, и она тут же сгорит от стыда.

Хинова делает небольшой глоток и смотрит на девушку в лёгком недоумении.

— Неужели и отрицать не будешь?

— М-мне нравится с ним говорить. — Глаза Хиновы распахиваются ещё шире.

— Так почему же ты раньше молчала, Цун-куё*!

— Эй! Это ещё что за имя такое?!

Девушка не успевает и моргнуть, как подруга оказывается рядом, крепко сжимая её ладони. Не удивительно, что жители Ёшивары называют Хинову своим Солнцем: её улыбка подобна лучу света, согревающему сердца людей.

— Я так счастлива! Ты всегда избегала этой темы, и я всерьёз боялась, что ты никогда никем не заинтересуешься из-за Джираи... — Цукуё аккуратно высвобождает руки из ладоней женщины, хотя внутренне сжимается от зябкой дрожи. Чувство такое, словно на неё вылили ведро ледяной воды.

— Всё совсем не так. — Она смущённо заламывает пальцы, нервно теребя и выгибая кисти, не упуская из виду, как внимательный взгляд Хиновы мечется между её лицом и руками, примечая малейшую перемену в эмоциональном состоянии подруги. — Мне интересно с Гинтоки, но он просто мой сосед. Порою мы неплохо проводим время, но я вряд ли смогу находиться с ним слишком долго: на мой взгляд, он слишком ленивый и наглый. — Цукуё отрывисто смеётся, хотя и сама слышит, насколько натянуто звучит её веселье. Девушка понимает, что совершенно не убедила подругу, когда та с сочувствием смотрит ей в глаза.

— Прости, я не должна была лезть в ваши отношения. — Она успокаивающе поглаживает Цукуё по плечу. — Хотя я всё равно продолжаю беспокоиться за тебя. Ты никогда не проявляла сексуального влечения или романтического интереса к другому человеку, и даже крохотная вероятность, что тебя наконец-то к кому-то тянет, взволновала меня до глубины души. — Хинова мягко коснулась светлой пряди, обрамляющей лицо. — Ты очень красивая, Цукуё, целеустремлённая и уверенная в том, как добиться желаемых результатов. Мне грустно видеть, что такая хорошая девушка выбирает в жизненные спутники одиночество. Мир куда больше, чем тебе кажется.

— Я понимаю, о чём ты говоришь, но мне комфортнее одной. Так проще сфокусироваться на том, что я должна делать. — Работа страшно изматывает, однако Цукуё не жалеет о затраченных усилиях, имея перед глазами достойные плоды трудов. Торжество правосудия и защита прав пострадавших — в её глазах это стоит намного больше устроенной личной жизни с возможностью делить один футон на двоих и обзавестись лишней зубной щёткой в ванной. Кроме того, у неё есть Хинова и Сэйта, есть много хороших знакомых в Ёшиваре — женщины и девушки, презираемые и высмеиваемые обществом, хотя и служившие лишь для удовлетворения его низменных потребностей. — И я не одинока. Вы остаётесь со мной, и этого более чем достаточно, чтобы двигаться вперёд.

Хинова понимающе улыбается, и Цукуё приходит к выводу, что подруга больше не станет давить.

— Как скажешь, Цукуё-чан. Я не буду заставлять тебя менять свой взгляд на отношения: это твой выбор, и я его уважаю. Но в нужный момент используй вот это. — Огромный фиолетовый вибратор выпрыгивает из сумки, как кролик из шляпы фокусника, приземляясь на кухонный стол прежде, чем Цукуё успевает опомниться.

— Хинова!

— Что? У женщин тоже есть потребности, Цукуё-чан.

— Хорошо, но зачем ты принесла это мне?

— Ну, могу поручиться, что он хорош. Я говорю не конкретно об этом экземпляре, он совершенно новый, так что не переживай.

— И ты просто решила прихватить его с собой, идя в гости?

— Мы только что получили новую партию, и я хотела попросить тебя поучаствовать в проверке качества товара…

— Цукуё-нээ, только посмотри, что мне подарил Гин-чан!

Ровно в этот момент Сэйта в сопровождении скучающего Гинтоки нарушает приватный разговор женщин. Посреди маленького обеденного стола в небольшой кухне, оформленной в спокойных голубых тонах, тянется в небо фиолетовый исполин с неоновой подсветкой. Если бы кто-то из присутствующих на мгновение отвлёкся от этой любопытной картины, то мог заметить чёрную сумку, невинно примостившуюся рядом с инвалидным креслом, из которой с любопытством выглядывают блестящие фаллоимитаторы. Вроде никто и не бегает по квартире голым, но удушающий стыд заставляет каждого участника сцены почувствовать себя так, словно именно сегодня он забыл одеться.

— Эмм… Гин-чан подарил мне бокуто. Мы можем устроить тренировочный бой: я со своим мечом и Цукуё-нээ со своим.

— Вряд ли игрушечный меч на столе подходит для таких поединков, Сэйта-кун.

— Ох, ну надо же… Я не рассчитывала оставить о себе такое первое впечатление. — Хинова, ничуть не уступающая яркостью румянца подруге, приближается к мужчине, всеми силами избегающему смотреть на Цукуё и огромного фиолетового слона возле неё. — Я Хинова, мать Сэйты. А вы, должно быть, и есть Гин-сан.

— Приятно познакомиться, Хинова-сан. Извините, если мы отвлекли вас. — Лишённая дара речи Цукуё не смеет отвести глаз от двери, однако чувствует быстрый взгляд Гинтоки, скользнувший от макушки до пяток. Ему есть на что полюбоваться: с лицом, горящим и дымящимся как жерло вулкана, и телом, скованным ледяной тюрьмой дикой неловкости, она наверняка невероятно хороша. — Эмм… Сэйта-кун, может, сходим купить мороженого?

— Правда? Отличная мысль, Гин-чан!

— Знаете, я как раз собиралась в магазин за напитками. — Хинова с сомнением смотрит на подругу, после чего обращается к сыну. — Не похоже, что Цукуё готова составить мне компанию, поэтому, Сэйта, ты поможешь мне с покупками, а заодно и выберешь мороженое.

Конечно, Сэйта идёт за матерью, и волочащийся по полу деревянный меч тихо отстукивает мерный ритм. Конечно, вслед за этим музыкальным сопровождением следует гробовая тишина, которую лишь на мгновение прерывает резкий хлопок входной двери, выводящий Цукуё из транса. Конечно, после ухода Хиновы и Сэйты она осталась с Гинтоки наедине. И конечно, сияющий фиолетовый монстр всё ещё стоит на столе, ни на минуту не давая забыть о своём жизнерадостном присутствии.

Цукуё вскакивает со стула и тут же садится, заливаясь смехом. Смешно, очень смешно.

Гинтоки уже не выглядит таким скучающим, как в момент своего звёздного появления. Он пристально вглядывается в её лицо, но по-прежнему молчит, ожидая, что девушка первой нарушит напряжённую тишину. Что она и делает. Не переставая истерически хихикать, Цукуё хватает мозолящий взгляд объект и швыряет через плечо, из-за чего её блистательный мучитель врезается в стену, приземляясь на пол с приглушённым стуком.

Она несмело косится на Гинтоки, который, по всей вероятности, и сам не знает, куда деть глаза.

— Мы можем просто забыть об этом? — Неловко спрашивает девушка, пока взгляд уже второй раз за день буравит книжную полку за спиной гостя.

— Я не против. Но прежде, чем окончательно распрощаться с этим важным куском воспоминаний, можно сказать кое-что?

Цукуё подносит зажигалку к сигарете, не поднимая на него глаз, что он расценивает за готовность услышать продолжение.

— Тебе определённо стоит смеяться чаще. — Вместо самодовольства, что так часто сквозит в его ухмылке, Цукуё непроизвольно отмечает нечто влекущее, почти завораживающее. От простого комплимента тянет улыбнуться, как от лёгкой щекотки, однако она сдерживается, недовольная тем, насколько просто Гинтоки удаётся выходить за рамки её представлений и ожиданий. — И если ты любишь кувыркаться с мамой Сэйты, я никому не скажу.

Она бросает в него зажигалкой, на что мужчина лишь смеётся. Девушка закрывает глаза, искренне радуясь, что он всё же знает, когда действительно стоит промолчать.

*******************

Хинове и Сэйте потребовалось сорок минут, чтобы дойти до магазина, купить мороженое и холодный чай, а затем вернуться обратно. Цукуё хмуро поглядывает на мальчика, подозревая, чьими усилиями короткая прогулка обернулась долгими скитаниями по Кабуки-чо.

За это время она узнаёт о том, как Сэйта докучал Гинтоки играми и просьбами рассказать какую-нибудь крутую историю. Цукуё не сомневается, что позже мальчик с восторгом передаст ей всё, что слышал от мужчины: ему нравилось повторять то, что говорил Саката.

Цукуё смеётся. Честно говоря, она просто не знает, как ещё реагировать на любезность в её адрес. Мало того, что девушка не привыкла получать комплименты, так ещё и личность их отправителя заставляет теряться и нервничать сильнее. Однако она не сомневается в искренности его слов, и потому позволяет себе расслабиться, успокаиваемая приятным тембром мужского голоса.

Унизительный эпизод из недавнего прошлого постепенно выветривается из головы, и плавный баритон Гинтоки всецело завладевает вниманием Цукуё. В иных обстоятельствах ей бы потребовалась целая вечность, чтобы остановить бессмысленный поток зацикленных мыслей, вертящихся вокруг пережитого позора. Однако его невозмутимость внушает девушке уверенность, что волноваться действительно не о чем. Она улыбается, безмолвно благодаря мужчину за все старания — намеренные или нет, — направленные на разряжение обстановки. Усталость и стресс, накопленные к концу рабочей недели, сходят на нет, пока она слушает его свободные речи.

— Он сказал мне, что ты выросла в Ёшиваре. — Пачка сигарет выскальзывает из ладони и падает на пол, выдавая смятение, которое Цукуё безуспешно прячет за бесстрастным выражением лица.

— Ах, это… Да, так и сеть. Меня продали в весёлый квартал, когда я была ребёнком. — Она чувствует его пристальный взгляд. Девушка следит за своими пальцами, теребящими край светло-жёлтой скатерти, не в силах заглянуть Гинтоки в лицо.

— И там вы познакомились с Хиновой? — Цукуё отрывается от разглядывания рук, и поднимает глаза на озадаченного мужчину. — Ты говорила, что она для тебя совсем как сестра.

— Да, с тех пор мы всегда были вместе, пока я не переехала в Кабуки-чо.

Гинтоки продолжает расспрашивать её о жизни в Ёшиваре, и, как это ни странно для человека со столь слабыми представлениями о приличиях и, если уж совсем честно, склонностями к извращениям, ни разу не переступает черту. Он вполне мог прицепиться к её словам, вытянув из них множество скользких тем, но не делает этого, интересуясь лишь тем, что связано с ней и Сэйтой.

После возвращения Хиновы и Сэйты они болтают о разных пустяках, поддразнивая друг друга, будто старые приятели. Цукуё смотрит, как мальчик гоняется за Гинтоки по квартире, размахивая новоприобретённым бокуто, а Хинова подбадривает его с трибуны, коей служит диван гостиной, и думает, каким славным вышел день.

Около десяти вечера Хинова и Сэйта уходят домой, и Цукуё уже могла готовиться ко сну, если бы развалившийся на софе Гинтоки чуть лучше понимал намёки.

— Значит, ты из тех гостей, кто докучает хозяевам даже после окончания вечера? — Цукуё не слишком церемонится с потерявшим счёт времени соседом, стаскивая его ноги с сидения на пол. — И чему я удивляюсь?

Он устало вздыхает, сползая с дивана на ковёр.

— А-а, я старею. Сэйта слишком подвижный для меня. — Она усмехается и вдруг решается задать те вопросы, что интересовали её с первого дня знакомства. Они провели вместе весь день, и Цукуё находит обстановку подходящей для удовлетворения собственного любопытства.

— Я могу тебя кое о чём спросить? — Тяжело кряхтя, он неспешно поднимается с пола на ноги, потягиваясь и разминаясь. Она ловит себя за разглядыванием крепких мышц, проступающих под футболкой, обтянутых тканью бицепсов и тугого пресса, виднеющегося за задравшимся краем одежды всякий раз, когда он поднимает руки. Цукуё поспешно отводит взгляд.

— Ммм?

— Почему Отосэ называет тебя отцом Шинпачи? Ты его усыновил? — Он заканчивает массировать шею и поводит плечами, и она слышит похрустывание суставов, когда мужчина садится рядом, едва не соприкасаясь с ней бедром.

— Ну, это неофициально. Я ему кто-то вроде наставника.

— Так все эти истории о достижениях в кендо не далеки от истины? — Она отстраняется, сознательно увеличивая расстояние между ними.

— Ха-ха, нет. Я занимаюсь кендо, но дело не в том. — Цукуё внимательно смотрит на мужчину, ожидая продолжения.

— Это немного запутанно. — Он почёсывает затылок. — Я рос без родителей, и, повзрослев, решил взять их под опеку. — Гинтоки посматривает на неё краем глаза. — Детей, которые выглядят потерянными. Как-то так.

— Детей?

— А, да. Кроме Шинпачи есть и Кагура-чан. Она живёт с мужем, офицером полиции — как летит время.

— Хорошо, так сколько же тебе лет?

— Столько вопросов, и всё за один вечер. Давай притормозим, Цукки-чан. — Она хочет возмутиться против неуместного прозвища, но прежде, чем успевает открыть рот, перед глазами появляется визитка. — Уже поздно, но я буду рад поболтать с тобой как-нибудь потом. Может быть, за ужином — полагаю, в этот раз за мой счёт. — Девушка пробегает взглядом по прямоугольной карточке в своей ладони. На ней написаны имя владельца и телефонный номер. Сердце беспокойно подпрыгивает в груди.

— Ёродзуя Гин-чана? Это ещё что…

— Следующая суббота, семь часов вечера. Встретимся внизу, хорошо?

— Подожди минутку, ты не можешь просто…

— Оставлю тебя заботам твоего фиолетового друга. Спокойной ночи, Цукки!

Дверь за ним захлопывается, а Цукуё по-прежнему не может унять волнительного смятения и даже забывает рассердиться на грязную фразочку о «фиолетовом друге». Она откладывает визитку в сторону, но продолжает думать о цифрах, отпечатанных на её поверхности — ещё одном доказательстве присутствия Гинтоки в её жизни.
—

Цун-куё — «цундере» + окончание оригинального имени. Не помню, откуда это пошло, но, по-моему, Цукки идёт =D

@темы: перевод, фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama, Меж двух лёгких

---

Ту-ту-ру-ту!

Что за День Рождения без подарков, нээ? =)

Название: Рецепт счастья
Автор: mutedweather
Переводчик: ManyaChka, она же akhCaynaM
Дисклаймер: Я не я и лошадь не моя. И вообще, Сорачи-сенсей – наше всё!!!
Рейтинг: R
Пейринг: Гинтоки/Цукуё
Жанр: Гет, Романтика, Юмор, Пропущенная сцена
Статус: закончен
Размер: мини
Описание: Вариация на тему «Что привело Гинтоки в Ёшивару в ночь перед началом арки Айзен-ко»
Посвящение: всем, кто так же отчаянно ждал дня выхода OVA
Примечания автора: Перед вами — зарисовка по ГинЦу, планировавшаяся маленькой и аккуратной, но вышедшая из-под контроля и разросшаяся до угрожающих размеров. А ведь изначально предполагался драббл длиной около 1000 слов с рейтингом никак не выше G. И вот что мы имеем в итоге: 11 страниц текста, сцены которого по временам косят глаз в сторону R. До чего доводит человека жизнь. Я не собиралась писать ничего особенно романтичного и очень старалась сохранить характер Гинтоки близким к оригиналу, но споткнулась где-то на полпути, так что уже и не важно.
Примечания переводчика: Автор — большой молодец, а вот переводчик очень спешил ко дню Х, посему встречайте кучу кривых словестных оборотов и опечаток. И всё-таки надеюсь, что эти недочёты не убьют обаяние оригинала >.<”
А ещё в оригинале стоит рейтинг NC-17, но поскольку его как-то не за что присуждать (за то, что Гинтоки узнал о существовании груди Цукки? За финальную сцену, которая описывает события манги??), то я ушла в самоволку, поставив R.
Ссылка на оригинал: www.fanfiction.net/s/11567672/1/Nonce-Prescript...
Ссылка на Фикбук: ficbook.net/readfic/4628659

Позёвывая, Гинтоки лениво влачил ноги, обутые в чёрные сапоги с высоким голенищем, по лестничному пролёту. Старые деревянные ступени сопровождали каждый шаг ворчливым поскрипыванием. Он по привычке спрятал левую руку в складках ткани, образованных над поясом, отчего пустой рукав белого кимоно легко колыхался в такт ходьбе.

Он шёл по Кабуки-чо, оставляя позади бар Отосэ и расположившийся над ним офис Ёродзуи, наблюдая, как вспыхивают огни уличных фонарей. Скользнувший по коже вечерний ветерок запутался в серебристых волосах, принеся с собой приятную прохладу.

«Нет смысла тащиться в Ёшивару только из-за выпивки», — недовольно буркнул внутренний голос, опровергая промелькнувшую идею разумным контраргументом. Разумным в большей степени, чем спорным.

«Может, просто зайти к старой карге? Чем не вариант?» — прежде, чем свернуть с улицы, он остановился, чтобы как следует всё обдумать. Не прошло и секунды, как мужчина возобновил движение.

«Пфф, ну уж нет».

Это был один из тех нудных диалогов с самим собой, чьё навязчивое копошение всегда начиналось одинаково: со спонтанного желания. За ним — бесплодные рассуждения и слишком категоричные споры на пустом месте. Именно в таком порядке. Ну а под конец он просто осуществлял то импульсивное решение, что первым пришло на ум. Но сегодня хотелось послать всё к чёрту и разом промотать мысленные дебаты.

Тёмное полотно ночи с прощальными оранжевыми отсветами заходящего солнца медленно обволакивало небо. Гинтоки неторопливо переступал по выложенному плиткой тротуару, пока его сонный взгляд бесцельно скользил по оживлённым лицам, мелькавшим в кипучей людской суете. Гулкий шум и хаотичное движение нарастали с каждым шагом, приближавшим самурая к центру города. Яркие неоновые вывески завлекали прохожих буйством красок. За стеклянной витриной магазина электроники выстроилась шеренга из телевизоров, беззвучно транслировавших интервью с Оцу. Беспокойные толпы сновали по торговому кварталу: кто вальяжно и беззаботно, а кто суматошно и второпях. Слуха достигали обрывки разговоров, случайные фразы, произнесённые случайными людьми, тут же пропадавшими из поля зрения. Транспортные потоки осветили дорогу колыханием огней, проплывавших меж пешеходных дорожек. Вот он — Кабуки-чо во всей красе.

«А-а, но выпивка здесь куда дороже».

«Хотя какая разница? Разве я не могу просадить всю наличку, осевшую в кармане? Спасибо тебе, утренняя работёнка на животноводческой ферме. Ха-ха-ха».

Он привык считать, что неопытность и нерешительность есть удел малышни из средней школы. Все знают, что именно в этом возрасте в мальчишках начинают бурлить гормоны, оказывающие влияние на работу сердца и всего организма. Гинтоки не мог с уверенностью сказать, в каком телешоу услышал эту умную мысль, зато наверняка знал другое: позволить эмоциям взять верх и бросаться на их зов, очертя голову, — всё равно, что влезть в шкуру ученика средней школы. Жалкое зрелище.

«Я не видел её несколько месяцев».

Ноги принесли его к магазину игрушек, за стеклом которого красовались миниатюрные модели космических кораблей и различных приспособлений, необходимых для покорения звёздных пространств. Притормозив, он бросил не слишком заинтересованный взгляд на межгалактическое судно, собранное из огромного числа деталей, закреплённое на стенде. Большие, толстые линии, проведённые голубым маркером по белой картонной вывеске, привязанной к верхним углам витрины, истошно вопили: «СКИДКА 20%».

— Точно, я не видел Тацуму уже пару месяцев, — пробормотал мужчина, будто пытаясь зачеркнуть ошибочно промелькнувшую мысль и написать поверх неё правильный вариант ответа. Его поведение, выражение лица и речь ничем не выдавали эмоций, кипевших внутри.

Он отвернулся от витрины и пошёл прочь.

«Должно быть, он ждёт подходящего случая свалиться с небес на землю. Идиот».

Но внутренний голос продолжал упорствовать, отговаривая от дурной затеи: «Я абсолютно уверен, что нет никаких причин идти в Ёшивару».

— Да что тут такого? — громко спросил Гинтоки, словно кто-то ожидал от него ответа. На деле никто и не услышал восклицания, и голос самурая потонул в бурлящем потоке городской жизни. — Нет ничего странного в том, что я решил туда пойти.

Гинтоки никогда не искал особого повода поступать так, как хотел.

— Если ему понадобилось что-то сделать, он пойдёт и сделает это, — так однажды сказал Зура. Они сидели в баре Отосэ в канун Рождества, где небольшая компания завсегдатаев Кабуки-чо вспоминала прошедший год за звоном кружек пива и праздничными закусками.

— Он прямолинеен и честен перед собой и людьми. И хотя его нахальство не знает границ, я надеюсь провести ещё один прекрасный год вместе с таким другом как он, — гордо заключил Зура, кинув взгляд на пьяного Гинтоки, выслушивавшего крики Отосэ, отчитывавшей его за буйное поведение.

Вообще-то у Гинтоки остались довольно смутные воспоминания о том вечере. Празднование торжества благополучно позабылось, гости разделились на группы по интересам, а речь Зуры совсем никого не интересовала. Саката погряз в шумных склоках со старухой, отпуская грубые шуточки о качестве сётю*, которым «ведьма травила посетителей». С громким стуком он опустил пустой стакан на отполированную деревянную столешницу. Сидевшая рядом не менее пьяная Цукуё рассмеялась безо всякого на то повода.

Он помнил, как мгновением позже её тонкие пальцы с силой впились ему в плечи, и она принялась неистово трясти его из стороны в сторону. Цукуё обвиняла его в том, что он пару раз втихомолку прикладывался к её бутылке. С открытым ртом и беспомощно болтавшейся головой он напоминавшей крутящую башкой какеши*. Некоторые из рывков рассерженной девушки выходили сильнее других, и тогда его лицо оказывалось слишком близко к ней. В её дыхании сплелись алкогольные пары и горечь табака. Сознание ушло в туман, а взгляд случайно скользнул ниже, останавливаясь на большой, тяжело вздымавшейся груди.

Кровь застучала в висках, заструилась по венам, пробуждая напряжение и пульсацию в паху. Подогреваемое алкоголем желание приказывало схватить её грубо, целовать нежно, касаться всюду прямо здесь и сейчас. Он хотел чувствовать трепет и слабость, когда она покорно отдастся во власть его рук.

Но это равносильно самоубийству.

Не дожидаясь, пока близость станет желаннее жизни, он грубо оттолкнул её. Толчок вышел сильнее, чем предполагалось, из-за чего Гинтоки пошатнулся, по инерции заваливаясь назад. В отчаянной попытке удержать равновесие он рванулся вперёд, в результате чего приложился к холодному бетонному полу лицом.

— Чёртова женщина, — простонал Саката, усаживаясь за стойку, с осторожностью дотрагиваясь до разбитого носа.

— Да ведь ты сам меня и оттолкнул, — протянула девушка, тыкнув пальцем ему в грудь и непреднамеренно угадив в правый сосок. Канзаши в виде миниатюрных кунаев едва держались в растрепавшихся прядях светлых волос. — Ты во всём и виноват.

— Нет, это ты виновата! — завёлся мужчина. — Если бы ты не… если бы не… — его голос неожиданно утих, съехав в невнятное бормотание.

— Если бы я не что?

«Твоя огромная, огромная грудь. Я…»

— Чтооооо? — повторила она громче.

Их взгляды на мгновение встретились. Её огромные, огромные глаза цвета сирени, всегда такие холодные и колючие, сегодня подёрнутые дымкой, слегка покрасневшие — и всё равно холодные и колючие. Возбуждение вновь дало о себе знать.

— З-заткнись! — Он постарался переключить внимание на что-то другое. — Ой, старуха! Ещё выпивки!

— Нечего требовать алкоголь, если только что насмехался над его качеством! — раздражённо возразила Отосэ.

— Почему это я должна затыкаться? Сам заткнись! — Цукуё сняла сапоги и принялась забираться на барную стойку.

— Эй, дурная женщина! Прекрати! — Он вцепился в её лодыжку.

— Когда же вы оба угомонитесь?!

Это произошло несколько месяцев назад.

«То, что сказал Зура, не слишком вяжется с истиной, — признался мужчина самому себе. — Прямолинеен и честен перед собой и людьми, ха. Тама говорила, что я сложный человек с кучей внутренних противоречий».

Гинтоки знал, что Зура по-своему прав: он действительно видел Сакату таким. Их связывала дружба длиною в двадцать с лишним лет, общая радость и общая скорбь. Они могли понять друг друга без слов: в конечном итоге, есть вещи, которые так и должны оставаться невысказанными, не тревожа эгоистичного самолюбия мужчин.

Не раз и не два он отбрасывал любые сомнения и шёл напролом.

— А-а, я хочу в пачинко! Я сыграю в пачинко, чтобы привлечь удачу! — Так это чаще всего и бывало.

Впрочем, существовал и другой вариант:

— Мне нужен шоколад прямо сейчас, иначе я умру мучительной смертью от снижения сахара в крови! — И он притворялся, что падает в обморок прямо у входной дверью, а Кагура равнодушно перешагивала через самурая, развалившегося на пороге.

Случалось, он повисал на руке у Шинпачи, пока тот занимался рутинными домашними делами.

— Купи мне клубничное парфе! Я верну тебе деньги, обещаю! И ещё пудинг! Пууудииинг!

Деньги. Недостаток средств был его вечной головной болью. Разве ему нужно что-то другое? Вот только однажды жизнь поведала самураю о тех потребностях, на которые он долго время не обращал внимания. И когда всё стало так сложно?

«Проклятье. Всё, чего я хочу — алкоголь».

— Может я смогу подцепить какую-нибудь красотку, и она составит мне компанию, ха-ха-ха.

Пауза.

— А может и нет. У меня есть деньги, но их не так уж и много.

«Есть ли шанс встретить её сегодня?»

Это простой, ничего не значащий вопрос, так? Отбросив пустые угрозы внутреннего голоса, не произнеся более ни слова, он пошёл в Ёшивару, прокручивая в голове эту мысль всё время пути.

*******************

В восемь двадцать он всё же решился зайти внутрь. Последние сорок минут Гинтоки потратил на бесцельное шатание от одного бара к другому, ни разу не переступив порога одного из заведений. С каких пор он мешкает и колеблется из-за ерунды?

Он высматривал стражей Хьякка, охранявших Ёшивару, подспудно ожидая найти среди них Цукуё, вышедшую на вечерний патруль. По улице пронеслось несколько девушек в чёрных масках, словно что-то подгоняло их к действию. На первый взгляд ничто не выдавало чрезвычайной обстановки, и обитатели Ёшивары продолжали вести привычный образ жизни, однако накопленный за долгие годы боевой опыт его не обманул.

«Выследить и напасть, — лениво предположил Гинтоки. — Что-то тут неладно».

Время шло, Цукуё в поле зрения так и не попадалась, и самурай, пожав плечами, зашёл в небольшой бар на той же улице, где он заметил спешные перемещения членов Хьякка.

«Что бы здесь ни творилось, она наверняка страшно занята происходящим. Вот и отлично».

Висящий рядом с дверью красный фонарик приветливо мигнул посетителю. Не успел Гинтоки осмотреться, как на глаза попались две знакомые физиономии.

— А! — в один голос воскликнула троица, удивлённо переглядываясь меж собой.

Перед ним стояли Хасегава и Ямадзаки.

Первым побуждением Гинтоки стало желание развернуться и уйти, но, поразмыслив, он решил, что не так уж и плохо выпить в их компании. К тому же, они неплохо ладили с Хасегавой. На мужчине был обычный костюм из укороченных коричневых брюк и распахнутой рубашки самуэ*, а Ямазаки вырядился в невзрачное бледно-голубое кимоно.

Он занял последнее свободное место за барной стойкой. Судя по всему, двое его знакомых приступили к ужину совсем недавно.

— А я-то думал, что вы на мели, Хасегава-сан.

— Ямадзаки угощает меня в качестве благодарности за сведения о парне, за которым он следил. Так получилось, что я пару раз встречал его… хмм… кое-где. Ты же знаешь, я часто кочую с места на место.

— Ха, значит, теперь ты осведомитель полиции. Почему меня не покидает чувство, что что-то обязательно пойдёт не так?

— Зато это оплачиваемая должность. И не говори так обречённо, пожалуйста.

— Правда? Что ж, рад за вас. Но разве это не твоя работа? — Гинтоки слегка приподнял бровь, обращая скучающий взгляд на Ямадзаки

— Нам всегда нужны информаторы. — Ямадзаки с аппетитом жевал лапшу. — Недавно в нашем штабе потекла крыша. Мы чинили её две недели назад, но это не особенно помогло. Кругом суета, а большая часть наших агентов разведки заболела. Я круглыми сутками бегаю по поручениям начальства, не говоря уже о выполнении своих обычных обязанностей. — Он поднял на Гинтоки уставший взгляд. Под глазами мужчины красовались синяки от недосыпа, а в уголках губ маслянисто поблёскивали капли бульона. — Сегодня я взял выходной. Меня уже тошнит от анпанов.

Саката не упустил случая подрядиться на новую работу.

— Что за чёрт? Если вам надо починить крышу, то это задание как раз для Ёродзуи Гин-чана! За разумную плату мы готовы её залатать. Если надо прийти к девяти утра, мы будем на месте в восемь тридцать. Мы отремонтируем её за день! Что скажешь?

— Думаю, это неплохая мысль. — Кивнул Ямадзаки. — Я поговорю с шефом, когда вернусь в штаб.

Настроение Гинтоки моментально поползло вверх. Это огромная удача — вот так сразу получить новый заказ.

«Я наконец-то смогу полностью оплатить чёртову ренту, а мелюзга перестанет пилить меня днями напролёт».

Он заказал еду и сакэ, рассчитывая хорошо провести вечер в приятной компании. За первым глотком спиртного последовал второй, третий, четвёртый…

Время летело незаметно. В какой-то момент разговор зашёл о знаменитостях, актрисах и певицах. Гинтоки открыто заявил, что единственная женщина, достойная его любви — Кецуно Ана. Впрочем, несмотря на шумные признания, он прекрасно знал, что все восторги и восхищения ведущей прогноза погоды не более чем фанатское обожание. Он часто высмеивал идолопоклонничество Шинпачи перед Оцу, хотя и сам ходил по тем же граблям.

— Кецуно Ана — единственная девушка в моём сердце! — провозгласил Гинтоки, хотя никто не требовал от него признаний.

— Всё ещё сходишь по ней с ума? — спросил Хасегава.

— Заткнись! Я преданный фанат!

— Мне больше нравится Иноуэ Нао*, — признался Ямадзаки после минутного раздумья. — Она прекрасно играет в дораме, которая идёт по Эдо-TV.

— Кецуно Ана лучше! — рявкнул Гинтоки. Он не собирался так просто отступать.

Кецуно Ана в два счёта справится со злыми духами. У неё доброжелательный нрав, мягкий, ласковый голос, и она наверняка станет прекрасной женой.

«Не то что одна жестокая, вечно унылая и жутко упрямая женщина», — стоило только подумать, как в мыслях мгновенно ожило лицо Цукуё.

«Нет», — тут же возразил внутренний голос. Он вспомнил, как самоотверженно она бросалась ему на помощь, тревожась за его жизнь; как в минуты слабости с благодарностью улыбнулась, когда он совершенно искренне сказал, что ей нечего стыдиться, что она — женщина с прекрасным лицом и чистой душой. Его захлестнула волна чувств.

«Она действительно необыкновенная».

— Всё это хорошо, — сказал Ямадзаки, — но когда дело доходит до выбора супруги, обычные люди редко женятся на знаменитостях, разве нет?

Замечание резко выдернуло Сакату из блуждания по собственным мыслям.

Женитьба. Ха-ха-ха.

— Ты о чём, чёрт возьми?! — прокричал Гинтоки. — Что ты можешь ей предложить? Хааа?

Всё равно, что целиться заряженным ружьём себе в ногу.

— Что ты можешь предложить хоть кому-то?

Его слова немного задели Ямадзаки.

— Полагаю, что вы правы, — неуверенно ответил мужчина. — У настоящей звезды есть всё, что она хочет. Простой мужчина ничего ей не даст.

— Ты прав, абсолютно прав! — Сочувственно закивал Гинтоки. Его щёки покраснели из-за алкоголя. Пожалуй, он выпил лишнего, и довольно много. — Ты понял мою мысль!

— И всё-таки моё сердце принадлежит Таме-сан! — пылко добавил Ямадзаки, быстро оправившись от нападок Сакаты. — Что бы вы ни говорили, я сделаю её счастливой!

— Да ты хоть знаешь, что делает Таму счастливой? Ей нравятся машинное масло и винты марки Phillips.

— Почему вы говорите такую чепуху?

— Потому что это правда. И я обязательно передам Таме, что ты шляешься по Ёшиваре.

— Я здесь ради встречи со своим информатором!

— Мы всё ещё говорим о браке с богатой и успешной женщиной, так? — спросил Хасегава, стараясь вернуть разговор в прежнее русло. — Это всё равно, что жениться на мешке денег.

— Хасегава-сан, вы большой знаток этой темы. — Гинтоки положил ладонь на плечо мужчины. — Но вы уверены, что хотите вспоминать депрессивные факты из своей биографии прямо сейчас?

— Вообще-то я…

Но тут Ямадзаки разразился неожиданно бурной реакцией на предыдущее высказывание Хасегавы.

— Я не могу жить за счёт женщины! — Его голос дребезжал от сильных эмоций. — Я не хочу быть химо*! Как я могу с этим смириться?

— Всё не так плохо, если ты тоже будешь много работать, — сказал Хасегава. — Я имею ввиду, если ты ей действительно нравишься, всё образуется, так?

Его слова отозвались в ушах гулким эхом. Нет, не о том, чтобы «много работать».

«Если ты ей действительно нравишься?»

Ну хорошо, про «много работать» тоже.

— Такое ведь случается, правда? Самопожертвование и прочие старомодные доказательства любви не просто сказки для детей, верно? Хотя счастливый конец вечно обходит меня стороной…

Эта фраза обрушилась на голову Гинтоки подобно тяжеленой наковальне, вонзилась в грудь свистящей пулей, прошедшей навылет. Он медленно отвернулся от собеседников.

«Я никогда не получу того, что хочу», — мрачные мысли всецело заволокли проблеск надежды.

— Тебе понадобится самое сильнодействующее любовное зелье, чтобы приворожить Иноуэ Нао или кого-то ещё, заставив признаться в чувствах к тебе.

— Я же говорил, что для меня существует только Тама-сан! — решительно повторил Ямадзаки.

— Это просто предположение, как бы всё могло произойти. Впрочем, тебе вряд ли потребуются специальные препараты, чтобы признаться в любви Таме.

— Конечно, не потребуются! Тем более, Окита-сан уже всё за меня сказал! Я бы хотел знать, что она испытывает ко мне, но…

«Любовное зелье? Это ещё что за хрень? Завалите меня сладостями днём, залейте алкоголем ночью. Простой человек работает лишь для того, чтобы обеспечить себя и свою маленькую семью, к которой прилагается чертовски большая зверюга с чёрной дырой вместо желудка. С такой жизнью только и остаётся, что философствовать».

Гинтоки налил в пиалу ещё сакэ. Поднеся её к губам, он запрокинул голову назад и залпом осушил содержимое. Во рту разлилась пьянящая сладость, то обжигая, то покалывая прохладой.

Если бы в мире существовало средство, действующее на человека сильнее крепкого алкоголя, тогда, возможно, вместо безудержных и агрессивных избиений, к которым она прибегала всякий раз, стоило ей захмелеть, Цукуё ответила на его ласки с теми же жадностью и страстью, что обуревали его самого. Возможно, если бы кто-то выписал ему этот рецепт счастья, он бы набрался смелости и был честным с ней, признавшись, как сильно хочет, чтобы она принадлежала ему одному. Он бы сказал, что не знает, потому ли так отчаянно желает её, что постоянно думает о ней, или постоянно думает о ней потому, что так отчаянно желает. Если бы такое средство и правда существовало, возможно, он смог получить от неё ответное признание в любви.

Но это бессмысленно.

Ведь он ничего не может ей дать. Даже единственного обещания остаться с ней здесь и сейчас, даже надежды всегда быть вместе.

«Ты не встретишь её этим вечером. Пока ты сидишь в этом баре…»

«Я здесь из-за выпивки! Выпивки!» — Он наполнил пиалу и резким движением опрокинул в себя горячащий напиток.

Он ведь собирался веселиться, и его сердце горело решимостью осуществить намерение. Хотя существовала вероятность, что этот поджёг инициировал алкоголь. Но что бы там ни было, он отказывался углубляться в тупиковые размышления.

«А-а, как же раздражает, но я уже зашёл так далеко. Нет ничего бесполезнее, чем барахтаться в болоте жалости к себе. Завтра придётся разгребать последствия».

Он хотел хорошо провести время. Хотел встретиться с ней. Он вовсе не собирался врезаться лицом в жёсткую поверхность барной стойки. Последние силы оставляли его, он обмяк, уткнувшись носом в столешницу и положив лоб на согнутую руку, проведя в таком положении следующие полчаса.

«Я буду счастлив. Очень счастлив. Я и сейчас совершенно счастлив».

— Похоже, он надрался в хлам, — прозвучал где-то рядом голос Ямадзаки.

— А ты? — спросил Хасегава.

— Я совершенно трезв. Мне нужно вернуться в штаб. Если я заявлюсь пьяным, замком потребует, чтобы я тут же совершил сэппуку.

*******************

Они разошлись в десять тридцать. Выйдя из бара, Гинтоки почувствовал, что его раздирает изнутри.

«Твою мать. Дерьмо. Так же дерьмово, как наложить кучу поверх другого дерьма. Проклятье, до чего же херово».

Он не успел пройти и двадцати шагов, как к горлу подкатил острый приступ тошноты.

«Чёрт, да ведь я же сейчас…»

Желудок распрощался с содержимым раньше, чем он успел завершить мысль.

Рвота. Рвота повсюду.

Он поднялся с колен, опираясь на телефонный столб. Вытерев рот рукавом, Гинтоки осознал, что физиологические потребности организма этим не исчерпались.

«Мне нужно отлить».

Улицы притихли, а прохладное дуновение ветра бодрило, освежая покрытую потом кожу. Куртизанки прогуливались в компании богато разодетых мужчин с венчавшими голову тёнмагэ*, оставляя за собой стойкое облако из резких запахов духов. Поморщившись от навязчивых ароматов, Гинтоки огляделся в поисках туалета и, обнаружив один поблизости, нетвёрдой походкой устремился на зов природы.

Уборная примостилась у лестницы, ведущей внутрь здания. Обычному человеку было бы сложно её не заметить, однако будучи не совсем трезвым Гинтоки с лёгкостью допустил очевидную ошибку.

Взбираясь вверх по ступеням всё выше и выше, он задавался вопросом, что за кретин додумался поместить сортир на крыше дома. Продолжая подъём, он начал воображать, какой может оказаться кабинка: а что если она размещена на вращающейся платформе, возвышающейся над городом?

Когда же он достиг пункта назначения и открыл дверь, ведущую на последний этаж, то осознал жестокий обман. Перед ним раскинулась обширная панорамная площадка, открывавшая изумительная вид на города. Ничто не выдавало близкого присутствия уборной, а меж тем терпение окончательно иссякло.

«Кому какое дело, если я орошу Ёшивару священным дождём! Нечего прятать туалет от честного человека!»

Мощная струя хлынула вниз с напором воды, бившей из садового шланга.

И тут Гинтоки услышал оглушительные визги и крики, доносившиеся с улицы. Он заметил витиеватый клубок розового дыма, поднимавшийся с земли, подплывавший к нему ближе и ближе.

«Это ещё что? Кто-то разводит костёр?»

Он не был уверен на все сто, однако ему показалось, что внизу собралась целая толпа темноволосых женщин в чёрных масках и разноцветных кимоно.

«Глядите, здесь девушки! Они ведь девушки, так?»

— Уууиии! Пенисопожаротушение завершено! Решили поиграть с огнём, да? Какие плооохииие девочки!

Ему ответила гробовая тишина.

Он крепко зажмурился и вновь открыл глаза, стараясь разглядеть со своего наблюдательного поста, что же творится внизу. Впереди всех стояла женщина со светло-золотистыми волосами. Прищурившись, он ошеломлённо моргнул. Сознание медленно возвращалось из прогулки по небытию.

«Она смотрит сюда. Прямо на мои шары и шланг, выставленные напоказ».

— А-а-а… А вы разве не…

«Мой шланг прорвало у неё на глазах, а она стояла рядом, пока из него текло, как из открытого крана».

В помутневшем от обильных возлияний мозгу неохотно выстраивалась картинка произошедших событий. Когда же Гинтоки понял, что, стоя на крыше здания, помочился перед толпой женщин, то подумал, что будет не лишним спрятать своё мужское достоинство от посторонних глаз за ширинкой штанов. И как можно скорее, пока оно у него ещё есть. Однако скорость мысли намного опережала его ленивые и плохо скоординированные движения, слабо помогая осуществить задуманное.

— Чем ты в нас тычешь, чёртов извращенец! — Тишину нарушил хорошо знакомый голос.

Он не увидел, как Цукуё метнула в него кунай. Вечерняя мгла скрыла оружие, приблизившееся совершенно бесшумно, и лишь в последнюю секунду Гинтоки заметил его кровожадный блеск.

— У-у-ух, — простонал мужчина, когда невыносимо острая боль поразила тело.

Но какое ему дело до кунаев? Он с лёгкостью выстоит под их градом, когда бы он ни обрушился на него. Он встретил её этим вечером, и это всё, что по-настоящему имело значение.


Сётю — алкогольный напиток, чья крепость составляет примерно 25 градусов.

Какеши — дереваянная кукла. Среди существующих 11 типов есть так называемая «плачущая какеши» с поворачивающейся головой, издающая звуки, напоминающие всхлипы.

Химо — мужчина, зависимый от женщины в финансовом плане, жиголо.

Иноуэ Нао — выдуманный персонаж, пародия на известную японскую актрису Иноуэ Мао.

Самуэ — традиционная японская одежда, подходящая для ношения в повседневной жизни. В неё облачались буддийские монахи, занимавшиеся физическим трудом. Не так давно я просматривала комплект одежды на японском amazon для косплея Хасегавы Тайзо, и встретила в описании фразу, что рубашка сшита по типу самуэ. Так что я просто позаимствовала это определение.

Тёнмагэ — причёска с выбритым лбом и пучком волос на затылке.

@темы: Рецепт счастья, перевод, фанфик, Гинтоки/Цукуё, Gintama

---

Счастливый ор

Он настал! День чистого шипперского ликования! Чувствую себя так, словно у меня внеплановый День Рождения
Теперь осталось дождаться счастливых вестей с торрента. А пока - немного чудесного арта от rkgk3mm

@музыка: Pharrell Williams - Happy

@темы: фанарт, Гинтоки/Цукуё, Gintama, шипперские радости, Aizen-kou